Хлебные крошки Михаила Булгакова. Приглашение к разговору

Я когда-то помнил, а потом отвлёкся и забыл все свои мысли по поводу четкой отсылки, сделанной однажды Михаилом Афанасьевичем к Фёдору Михайловичу. А тут сошлось. Оговорюсь, что ни коим образом не принадлежу к сонму изыскателей-конспирологов идущих по следу единственно верного «Кода Булгакова». Мне ближе позиция, что писатель имеет полное право набросать хлебных крошек, не на тропу, ведущую к цели, а просто, чтобы побудить читателя к первому шагу. Куда идти – каждый (да простит меня Юрий Давидович) выбирает для себя. Главное, не стоять на месте. Итак, сравним: «Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина…» и «В начале июля, в чрезвычайно жаркое время, под вечер один молодой человек вышел из своей каморки, которую нанимал от жильцов в С-м переулке, на улицу и медленно, как бы в нерешимости, отправился к К-ну мосту…». Не знаю, как вы, а я не склонен подвергать сомнению наличие осознанной связи между началами двух значимых текстов русской литературы. Собственно, не только началами, но это менее интересно широкой публике, хотя для литературоведов не секрет. Филолог Наталия Суздальцева (первая найденная в поисковике тематическая ссылка) пишет: «Параллельными местами первых предложений романов Булгакова и Достоевского можно считать прежде всего близость в определении времени действия – «в чрезвычайно жаркое время, под вечер» - «в час небывало жаркого заката». Но это не просто совпадение, это та мифологическая скрепа, которая объединяет «Преступление и наказание» и «Мастера и Маргариту» в единый миф». Суздальцева, кстати, находит корни у этого мифа в Пушкинском «Пророке» Духовной жаждою томим В пустыне мрачной я влачился, И шестикрылый Серафим На перепутье мне явился… но в эту сторону мне думать совсем неинтересно, хотя Александр Сергеевич, безусловно, «наше всё». Собственно, я не сторонник и проведения параллели. Общие места, темы, проблемы и т.д. видятся мне продолжением и развитием одного размышления. Что неизбежно, если два наблюдательных человека идут в одну и ту же сторону одной и той же дорогой. Тут интереснее не повторы, а разница. И когда Родион, оглядываясь назад, говорит: «Мне надо было узнать тогда, и поскорей узнать, вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу! Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею…», так и не поименованный, или, если хотите, низведённый до безымянности Мастер уже знает ответы на эти вопросы. На момент встречи Берлиоза и Бездомного с Дьяволом на Патриарших, человек, прозванный возлюбленной Мастером, уже сломлен и испепелён, а ведь он даже не искал ответа, имеет ли право. Размышляющим о праве и ответственности субъектом становится римский прокуратор Пилат и только Пилат. Тот, кто власть, тот, кто по исходной идее студента Раскольникова об «обыкновенных» и «необыкновенных» людях, принадлежит, точнее самопровозглашает свою принадлежность к людям «необыкновенным». Творец не стремится быть «героем», он не хочет преодолевать, бороться со средой, страдать, отстаивать идеи. Максимум, на что хватает его решимости, – показать, «что бывает, если…». Здесь мне вспоминается весьма спорное и даже возмутившее, при размышлении вне этого контекста, высказывание Дмитрия Быкова, что единственным адресатом романа «Мастер и Маргарита» был Сталин. «Так ли не прав Дмитрий Львович?» – думаю я сейчас, и однозначного ответа нет. Ибо не важно, распнут ли философа Иешуа. Его «теория о симпатичных людях» (в ранних редакциях текста) и уверенность, что «все люди добрые» (в поздних) окажется вброшена в мир просто потому, что «рукописи не горят». И сам Мастер интересен не своими душевными, личностными качествами – асоциальный, рассеянный благодушно относящийся к себе конформист. И не гением своим – исторический роман – неважное поприще для проявления гениальности. Мастер просто «угадал». Угадал и облечённого властью-ответственностью «сына короля-звездочёта», и классического репрессированного в 37-ой и другие годы «философа» (если хотите, подробности о личности Мастера можно найти через поисковик по ключевым словам «Воланд и Маргарита, Поздняева Татьяна»). Куда интереснее, что весьма распространённый Мастер в литературной России ХХ века, Антиорфей. Единственным маркером того, что он нужен и важен, становится влюбляющаяся в него с нуля и на ровном месте женщина, которая спускается за возлюбленным в ад, чтобы потом вместе уйти в смерть. Грехопадение, как героизм – чем не новая идея, хотя и она имеет философское отражение в столь яро отрицаемой советским атеизмом Книге. Что же до «духовной жажды», кою филолог Суздальцева считает общим местом двух великих романов, так давайте посмотрим, кто томится ею у Булгакова. Кто ищет Бога, Истину, да, хотя бы себя в «Мастере и Маргарите»? И нужно ли их искать? Любовь – да. Прощение – несомненно. А писателя просто оставьте в покое. Он сам найдёт, что искать и к чему стремиться. И, может быть, угадает чего-нибудь ещё?