Зимние братья (2017) - Самогонщики по-скандинавски, или Не всё благополучно в Датском Королевстве...

Я так понимаю, датско-исландские киношники (не стану ломать вам уши, а себе язык произношением скандинавских имён) поревновали успехам мастеров российского гиперреализма (Звягинцев, Быков, Гай Германика, Никонова со товарищи) и решили умыкнуть у них пальму первенства. А заодно (хоть и через мутное стекло маленького оконца и всего в один «смычок») отвесили изящный реверанс в сторону мэтра фон Триера и его "Идиотов". Мы ведь не можем не сравнивать новые впечатления с теми образцами, что хранятся в нашем собственном архиве, и заокеанские критики не исключение, полагая, что Палмасон похож на раннего Линча и Лантимоса (хвала Всевышнему, без их подсказки я бы не догадался). Но, честное слово, от гиперреализма Хлинюра Палмасона и впрямь известь на зубах скрипит и охота нажраться самогоном в дрова... Довелось мне в своё время потрудиться и во вредном производстве (в литейке), и на сборке в тяжмаше, и на прочей тяжёлой, пыльной и грубой физической работе. Так что ситуация фильма мне понятна, так сказать, изнутри. А показана она достоверно и убедительно, и даже белому воротничку без труда, полагаю, удастся проникнуться атмосферой и ощущениями чумазого трудового коллектива. Ну да, бытие определяет сознание, скотский быт и конская работа к утончённым манерам и просветлённым мыслям не сильно располагают. Но встречались мне и такие по природе нежные души, которые в железном лязге цехов, наполненных дымным чадом от залитых кипящей сталью и чугуном форм, ухитрялись-таки сохранять в себе нечто по-детски светлое и интеллигентно мягкое, проступающее сквозь все слои сажи и копоти. А другие больше походили на зимнего брата Эмиля, юркие, ухватистые, не отягощённые моральными принципами, бойкие на язык и невероятно плоские и пошлые по своей внутренней сути. Третьи, настоящие пролетарии, более всего ассоциировались в моём восприятии с пудовой кувалдой – простые, монолитные души, честные и эффективные винтики экономического базиса для какой угодно культурно-идеологической государственной надстройки. Само собой, как и во всякой классификации, чётких границ между выделенными ей основными типами не существует, но яркие представители, несущие характерные и специфические признаки и свойства своей группы, конечно же, легко определяются. Физиологические приколы и скабрезные шутки имеют хождение на любом уровне социальной пирамиды, отличаясь лишь изяществом оформления. Ясное дело, английский сноб не станет натуральным образом мочиться на пол в своём закрытом клубе, он исполнит это символическим жестом, куда более откровенным и оскорбительным. Для Эмиля же такой эпатаж с демонстрацией своих функционирующих по предназначению гениталий равносилен самоутверждению альфа-самца в стае павианов, имеющих некоторые сомнения по поводу его превосходства и прав на доминирование. Зимние Братцы – те ещё «несуны», без смущения экспроприирующие у владельцев фабрики избыток собственности, шинкари, спекулирующее «палёным» пойлом, и охальники, заголяющие зад по поводу и без повода, но класть болт с припасом на товарищей – это уже хамство, и как всякая оскорбительная выходка, такой пассаж по необходимости требует справедливой сатисфакции, иначе мелкий пакостник и впрямь возомнит себя вожаком. То ли бадяжный алкоголь и впрямь токсичен, то ли это предлог, но дело начинает пахнуть остракизмом. А пролетарский остракизм – это такое товарищеское благословение, бульником по каске, мозгов не выбьет, но в нокауте слегонца кайфанёшь. Суд народа скор, строг и справедлив. Зуб за зуб, глаз за глаз, циррозную печень за такую же. Чем ты меня отравил, тем я тебя и убью. «Чешский унитаз нужен?» «Нет». «А может я на что сгожусь?» «Может и сгодишься, если рот пошире откроешь». Нет? Не хочешь? Заста-а-авим! А потом за руки за ноги и всего доброго, головой в снег с высокого крыльца – вы уж зла на нас не держите, мы ведь в полицию не обращались, по-свойски, со снисхождением с вами разобрались… Что правда, то правда, в среде простых и прямодушных трудяг такое бывает. В бытность мою грузчиком на пивоваренном заводе «Волга» и винно-водочном предприятии «Почаина» (подвизался я и на сей благодатной почве) были у нас такие злые парни, которые могли и ящиком по щам отоварить за не пацанское поведение. Да что там, я и сам не раз прикладывал суровую воспитательскую руку к вразумлению зарвавшихся разгильдяев, злоупотребивших чувством локтя в дружном трудовом коллективе и к середины смены загрузившихся дармовым алкоголем до состояния недееспособности. Был я в те поры нехристь, Заповедь не соблюдал и с радостью выписывал и по правой ланите, и по левой, особенно если владелец и не собирался мне их подставлять, а экзекуции заслужил. С высокого крыльца падать долго, а приземляться больно. Но там, на дне снежного сугроба лежит Она, ждёт тебя и хочет съесть. И ты этого хочешь, пусть ест, только чтоб любила… И Она любит. Любит и ест. И тебя больше нет. Но тот, которого съели, карабкается, ползёт, срывая ногти, вверх, вверх по крутому склону, и опять вылезает на Божий свет. Стоит как бракованное гипсовое изваяние, сгорбившись, затравленно озирается – никого, только машины, пережёвывающие мел, чтобы делать из него другие изваяния, да мёртвые чёрные деревья и грязный снег… Это бред, галлюцинация, токсины, Она съела вовсе не его. Зачем он выкарабкался, зачем вернулся? Он тут никому не нужен, даже этому Божьему свету, серому и холодному, невыносимо уставшему от грохочущих камнями машин, истоптанного снега и онемевших в безнадёжном вопле деревьев. И пусть, пусть, пусть… Думаете, мне кто-то нужен? Я – один! Всегда был один, пусть всё так и остаётся. Вы никто. Вас нет. Вы просто картинки на сетчатке моих глаз, шум в ушах, тактильные, вкусовые и обонятельные раздражители. Ясно вам? Раз-дра-жи-те-ли! Зажмурюсь, заткну уши, зажму рот. Вас больше никогда, никогда не будет. Только я и меловая пыль в пустом снежном пространстве. Вчера, сегодня, навсегда. Хотите, чтобы я исчез? Закрою глаза, тогда исчезните все вы. Для тех, кого нет, я не существую. «Сидеть в подвале, и видеть Небо. Понять едва ль мне, Я был иль не был …я был иль не был …я был иль не был…» Не лёгкий фильм. Пожалуй, даже, тяжёлый. Беспросветный. С безнадежным концом. Земное чрево поглощает мертвецов. Но разве в рабочем посёлке, на фабрике есть живые? Машины, механизмы, детали машин и механизмов, снег и низкое-низкое серое небо… Нет, в нашем грёбаном «совке» было лучше. На много лучше. Посмотрите сами, сравните, те, кто ещё помнит.