Подлежит ли редактуре классик?

Гуляя по дневникам, увидела запись о грубейших, непростительных ошибках великих поэтов. Привели запись некоего ревнителя точных формулировок в поэтических произведениях из Сети, горячо его поддержали. А мне захотелось возразить и дамам, и любителю вылавливания блох на старых камзолах: да нет никаких ошибок, есть условное обобщение Поэта, который, подобно художнику, одним штрихом намечает объект, не входя в подробности. И читатель, если он понимает, что имеет дело не с милицейским протоколом, а с поэтическим этюдом, легко прощает эту условность. Чаще всего это полное пренебрежение точностью отображаемых деталей вызвано требованиями ритма, рифмы – и оно важнее, нежели ученые соображения ботаника либо зоолога. Поэтическая вольность оправдана и не наказуема! Цитата из Пушкина – самая легкая: «Ночной зефир Струит эфир. Шумит, Бежит Гвадалквивир. Вот взошла луна златая, Тише... чу... гитары звон... Вот испанка молодая Оперлася на балкон. Ночной зефир Струит эфир. Шумит, Бежит Гвадалквивир. Скинь мантилью, ангел милый, И явись как яркий день! Сквозь чугунные перилы Ножку дивную продень! Ночной зефир Струит эфир. Шумит, Бежит Гвадалквивир». Буквоед сразу вцепится в этот легкий ажурный стих и потребует «перилы» переместить выше, чтобы именно на них оперлась красавица, а не там, где она продевает дивную ножку. Но неужели сказанного недостаточно, чтобы понять, на что она оперлась, и куда продела ножку? Еще большее возмущение вызывает «Демон» М. Ю. Лермонтова: «И над вершинами Кавказа Изгнанник рая пролетал: Под ним Казбек, как грань алмаза, Снегами вечными сиял, И, глубоко внизу чернея, Как трещина, жилище змея, Вился излучистый Дарьял, И Терек, прыгая, как львица С косматой гривой на хребте, Ревел,- и горный зверь и птица, Кружась в лазурной высоте, Глаголу вод его внимали; И золотые облака Из южных стран, издалека Его на север провожали». Ревнители строгих правил должны указать классику, во-первых, на необоснованную смену рифмовки: то через строку, а то – в опояску! И какая может быть грива у львицы! А Михаилу Юрьевичу на гендерные условности наплевать, нужен страшный рычащий зверь с пенной гривой для обозначения горной реки! Ревел! – Это у Терека косматая грива на хребте! Ну и рифма удачно легла – и к хребту, и к львице, неужели нужны пояснения? Точно такой же перенос смысла в стихе А.Плещеева: «Дам тебе я зерен, А ты песню спой». Дам зерен, то есть покормлю, а ты мне за это спой! Но ревнители точности в шоке: поэт нас вводит в заблуждение, ласточка питается насекомыми, а не зернами! Неправильно! Аналогичная вольность и у А.Фета: «О первый ландыш! Из-под снега Ты просишь солнечных лучей. Какая девственная нега В душистой чистоте твоей! Как первый луч весенний ярок! Какие в нем нисходят сны! Как ты пленителен, подарок Воспламеняющей весны! Так дева в первый раз вздыхает — О чем — неясно ей самой, — И робкий вздох благоухает Избытком жизни молодой. Афанасию строго указали, что из-под снега первым вырастает подснежник, а не ландыш, который появляется уже в разгар весны. А у великого поэта ландыш – символ Весны, а не страница в учебнике ботаники, он по количеству слогов, по ритмике – и наконец, по аромату – лучше ложится в строку. Я не знаю, может быть вообще только ландыш и сподвиг его на дальнейшую ассоциацию – благоухание робкого вздоха девы! Провинился и Владимир Маяковский в прологе к поэме «Во весь голос»: «Поэмы замерли, к жерлу прижав жерло нацеленных зияющих заглавий». И ему строго указали на недопустимость подобной поэтической вольности: надо - ствол к стволу, ты что! Ну, за этого даже заступаться не стоит, он сам - и облако в штанах, и ноктюрн играет на водопроводных трубах, и на шею скрипке кидается – этакий-то верзила, уж вешался бы на контрабас…Что ни стих – то и нелепость! Недавно публицист Александр Минкин выпустил книгу «Немой Онегин», я послушала, как он, смеясь, рассказывал о своем вдумчивом чтении романа в стихах. В частности, как смущенная Татьяна бежала от приехавшего в гости Онегина: «И между тем душа в ней ныла, И слез был полон томный взор. Вдруг топот!.. кровь ее застыла. Вот ближе! скачут... и на двор Евгений! «Ах!» — и легче тени Татьяна прыг в другие сени, С крыльца на двор, и прямо в сад, Летит, летит; взглянуть назад Не смеет; мигом обежала Куртины, мостики, лужок, Аллею к озеру, лесок, Кусты сирен переломала, По цветникам летя к ручью. И, задыхаясь, на скамью Упала…» «Вы только представьте весь путь, который она пролетела в длинном платье, с прической, не в кроссовках, - в туфлях на каблуке! – смеялся Минкин, - и поймете, какой Пушкин озорник и насмешник». Исследователь с точки зрения современного читателя проштудировал с наслаждением весь роман, изумился тому, что самый молчаливый герой в нем – тот, который главный. И как много вольных отступлений автора, его рассуждений, зевоты (пойду пока, отдохну, потом как-нибудь доскажу!), насмешек и издевок, вроде этой, прямо обращенной к нынешним буквалистам: «…Ужели для тебя сносней Унылых наших рифмачей?» Мне много раз приходилось спорить с нашими судьями и по поводу пересчетов слогов, ударений, схем рифмовки, стяжения смыслов… Приходило даже в голову однажды засесть за хрестоматию и навыбирать примеров прекрасных стихов, нарушающих все каноны. Теперь я с облегчением отказалась от этой глупой идеи: это же сколько надо с метрономом внутри не читать – а считать! Насиловать и себя, и мастеров, которым это было вовсе не существенно. Да ведь кроме всего прочего, если человек не слышит Поэзию, - это навсегда. Он под свой слепой-глухой стандарт хоть классика, хоть собрата по Поэмбуку сурово будет подгонять, требовать соответствующих своей лексике слов, оборотов и эпитетов. И не усомнится в своем праве поставить по стойке смирно хоть Пушкина, хоть Маяковского, хоть Мандельштама. Подумаешь, классики!