"ПОЭТЫ-ШЕСТИДЕСЯТНИКИ" - несколько слов о Белле Ахмадулиной от знавших её людей

О Белле Ахмадулиной рассказывает ее муж Борис Мессерер: "В советском духе воспитывала Беллу мать, она работала переводчицей в нашем посольстве в Вашингтоне, знала несколько языков. Отец был партработником, прошел всю войну артиллеристом (Белла вспоминала, как он ночью кричал во сне: «Квадрат двадцать пять! Огонь!»), потом служил на таможне. Тихим был человеком, никаких взглядов никому не навязывал, поэтому к отцу Белла лучше относилась. А с матерью у нее был просто антагонизм. Когда та начинала высказываться в духе «да, Сталин — плохо, но есть и ленинские нормы!» — с Беллой случалась истерика. Она с матерью двух слов не могла сказать. Не терпела ее участия в своей жизни, отстранялась. Это довольно болезненно выглядело, но таковы были их отношения. Белле без конца звонили с приглашениями выступить — в НИИ, домах культуры. Со временем мы стали ездить за границу, я с трудом пробивал эти поездки, Белла выступала по всему миру. У нее чуть раньше, в 70-х, облик изменился: сложился свой, ни на кого у нас не похожий, стиль в одежде. Мы в первый раз поехали в Париж в декабре 76-го, еще на ранней стадии нашего общения. Наружная сторона жизни ее мало интересовала. И при этом Белла была сосредоточена на каких-то очень важных жизненных деталях. А географических реалий не замечала. Вообще не любила гулять, кроме как по природе, и только в России. По Нью-Йорку не могла передвигаться, проходила не больше одного квартала. Небоскребы ее не интересовали, зрительный ряд шел мимо нее, хотя иногда она говорила с нежностью: «Эмпайрчик», имея в виду небоскреб Empire State Building. Но Америку Белла очень любила, и я тоже люблю. За то, что жизнь там поразительно устроена. За американскую этику. Беллу потрясало устройство американских университетов и свободный дух студенческой жизни. Свобода поведения и в то же время осмысленность жизни — вот что восхищало ее в Америке. Мы совершили три полных турне по этой стране, в разных городах Белла читала свои стихи." Об Ахмадулиной рассказывает ее дочь Елизавета Кулиева: "В двадцать два она купила свой первый «Москвич». В то время автомобиль был редкостью, и женщин за рулем не часто можно было увидеть. Многие, кстати, знают строчки Андрея Вознесенского: «Ах, Белка, лихач катастрофный…» и так далее. И наряжаться, конечно, любила. Она одевалась не только элегантно, но и модно, а ведь мода — вещь сиюминутная: что-то такое, что в воздухе разлито. Мода для тех, кто любит жизнь. Да, мама была большой модницей, особенно в юности. В то время бабушка работала в Америке и просто заваливала дочь нарядами, чемоданами их привозила. Многие тогда могли, особенно в творческой среде. По нынешним меркам они, конечно, пили много. Но, думаю, тогда мода была на алкоголь и сигареты: люди просто не знали, что это вредно. В 60-е годы моя бабушка, которая никогда не употребляла спиртного и не курила, сама присылала маме из Америки «Мальборо» целыми блоками. Она видела, что это модно, вот и присылала. Мама, кстати, долго не переносила никотина и, когда пыталась курить, ее рвало. Но научилась. Не забудьте еще, что люди маминого круга были настроены против советской власти и, если Минздрав предупреждал о вреде чего-то там, то они поступали вразрез с его предупреждениями, пусть неосознанно. Недавно в своем интервью на «Дожде» Войнович напомнил, почему в Советском Союзе люди так много читали: просто делать было нечего. Я думаю, пили по той же причине. Куда мог пойти человек в свободное время? Мало куда, и одним из таких мест был ресторан. У творческих людей — еще мастерские. Там шла интереснейшая жизнь, но ребенку в ней точно было не место. Об Ахмадулиной рассказывает Татьяна Назаренко: "Целая эпоха ушла вместе с Беллочкой (Белла Ахмадулина). Она была совершенно изумительна. Мы с ней часто пересекались. Я приезжала в Ферапонтово, в то время у них с Борей (Борис Мессерер) был дом рядом с монастырём. Мы бродили с ней в совершенно прозрачной воде какого-то из тамошних озёр, из воды прыгали рыбы. Что-то, помню, мы ещё вылавливали, может, раков. Камушки я собрала, чтобы потом, как Дионисий, растереть их в крошку и сделать из них краску – развести водой и написать фреску. Эти камни у меня до сих пор лежат. Потом мы с Беллой были вместе в разных домах творчества. Опять же в Пахре. Зимой. Я приехала со своим сыном, и мы чудно катались на санках. У меня даже есть стихи Беллы, посвящённые моему сыну. «Помнишь ли, Санька, как мы катались – то вверх, то вниз, а мне казалось, что только вверх…» Там была такая дорога – горкой, накатанная машинами. С неё мы и съезжали, но это было поздно вечером, когда машин уже не было, но всякое могло случиться! И мы с Сашенькой и Беллой уносились в далёкую даль, не зная, вернёмся ли! Мы с ней ходили в какое-то местечко, Почаево, кажется, называлось, за всякими веселящими напитками. Потом встречались в Нью-Йорке и ходили там к моим друзьям-художникам, которых она тоже знала. Её-то знали все. Когда она приходила в «Русский самовар», это было событие! Все тут же сбегались. Белла читала свои стихи. С ней было очень-очень легко. Между нами сразу возникла взаимная симпатия. Мы говорили о каких-то самых обыкновенных вещах и столько хохотали!" (конец цитаты) ...и другие о ней: Писатель Юрий Нагибин (второй муж Ахмадулиной) в своем «Дневнике» описал ее порочной, пьяной, полубезумной Геллой, дав ей имя вампирши из булгаковского романа «Мастер и Маргарита», но любимой, бесконечно любимой. А поэтесса Римма Казакова говорила о своей коллеге-красавице в обязательной вуалетке, с мушкой на щеке: «Она была богиня, ангел». Юная Ахмадулина пережила роман с Василием Шукшиным, а в 37 родила дочь Елизавету от 21-летнего Эльдара Кулиева, будущего сценариста, сына классика кабардино-балкарской поэзии Кайсына Кулиева... Завидующие ее красоте и таланту сплетничали о том, что Белла — нимфоманка и алкоголичка, — неспроста носит имя Белка. Тем временем Иосиф Бродский называл Ахмадулину «сокровищем русской поэзии», а представляя на страницах журнала Vogue американскому читателю, сравнивал ее поэзию с розой: «...сказанное подразумевает не благоухание, не цвет, но плотность лепестков и их закрученное, упругое распускание...». Впрочем, Ахатовна перед нобелевским лауреатом в долгу не осталась. Когда в начале 80-х президент США Рональд Рейган спросил ее на приеме в честь советских писателей, прилетевших в Америку, кто из ныне живущих в России поэтов is the best, она ответила: «Наш лучший живет у вас — Иосиф Бродский». Белла и Бродский В 1977 году Белла Ахмадулина была избрана почетным членом Американской академии искусства и литературы. Два современника, лично знакомых с поэтессой, два русских эмигранта — журналист Ольга Карлайл и поэт Иосиф Бродский — пишут для Vogue эссе о русской поэтессе. Карлайл вспоминает слова бывшего мужа и вечного друга Ахмадулиной, Евгения Евтушенко: «Белла — не поэтесса. Уверяю тебя, она — поэт. Настоящий поэт, чистый поэт». Весной 1977-го Белла Ахмадулина получила разрешение на выезд в США. По этому поводу Карлайл и ее муж пригласили Беллу в Коннектикут на домашний ужин, где собрались близкие друзья Ольги, увлеченные русской поэзией. «Вечером, когда все гости ушли, я сидела одна за длинным обеденным столом. Глядя на красные анемоны и голубой ирис, которые принесла Белла, я думала о тайной силе цветов, которые умирают каждую зиму и возвращаются к жизни весной. И о тайной силе Беллы Ахмадулиной, женщины и поэта, которая в суровые времена в суровой стране сумела выжить и расцвести». Иосиф Бродский с пренебрежением относился к Ахмадулиной. Он причислял ее к популистам, считая, что поэзия не должна служить власти. Однако, получив заказ от Vogue, Бродский согласился написать о ней. Эллендея Проффер Тисли, близкая подруга Бродского и основательница издательства «Ардис», где печатались переводы русских поэтов и писателей, напишет потом: «...летом 1977 года Иосиф позвонил Карлу и удрученно сообщил, что «Вог» заказал ему статью о Белле Ахмадулиной, которая приехала в Нью-Йорк. Он проклинал себя за то, что согласился, и сказал, что не мог отказаться от денег. Но, по мнению Карла, отказаться он не мог от того, чтобы его имя появилось в “Воге”». Статья была названа «Зачем российские поэты». О Белле Ахмадулиной Бродский написал следующее: «Хороший поэт — всегда орудие своего языка, но не наоборот. Хотя бы потому, что последний старше предыдущего. (...) Ахмадулина — совершенно подлинный поэт, но она живет в государстве, которое принуждает человека овладевать искусством сокрытия собственной подлинности за такими гномическими придаточными предложениями, что в итоге личность сокращает сама себя ради конечной цели. Тем не менее, даже будучи искаженным, центростремительное сокращение их обеих, ее и ее лирической героини, лучше, чем центробежное неистовство многих коллег. Потому хотя бы, что первое продуцирует высочайшую степень лингвистической и метафорической напряженности, тогда как второе приводит к бесконтрольному многословию и — цитируя Ленина — политической проституции, которая, по существу, является мужским занятием». Текст подготовлен по интернет-публикациям в свободном доступе. Воспоминания о Белле Ахмадулиной знавших её людей.