Три лучших стихотворения "Горячего льда".

В условиях конкурса «Горячий лёд» называю и комментирую три лучших стихотворения из 27 представленных на мой выбор. Инептный. (№ 15). Это стихотворение – лучшее из представленных. Я мог бы поставить ему наивысший балл, если бы не одно-единственное слово – «задницу». Понятно, что автор здесь использует в качестве главного значение «заднюю сторону коробки неба», а другое (основное) значение – обыгрывает. Всё равно слово из другого, более сильного эстетического ряда. В этом тексте оно – стилистическая ошибка. А всё же текст – замечательный. Этюд на гностическую тематику искусственности, сконструированности предела мира. Небо-оставленность как бого-оставленность. Знаки от горнего мира за пределами «звёздной коробки» только разжигают неизбывную тоску по тому, что за пределами. Интонационно текст напомнил мне раннего Маяковского, но сыгранного на предельно тихих нотах. «Маяковский пиано пианиссимо» - как-то так. Футурист Маяковский был идейным наследником символизма, и его ранняя метафизическая надрывность – от символистского двоемирия. Тут тоже – двоемирие. Особо отмечу форму стихотворения. Конечно, это не верлибр. Тут есть рифмы – скупые и как бы случайные (но очень нужные). И есть ритм – то сгущающийся, то расплывающийся. Такие «прерывистые строки» любили поэты «серебряного века» - Андрей Белый, Блок, Бальмонт, Иннокентий Анненский. Зимнее. Ещё немножко о творчестве. (№23). Это цикл, состоящий из трёх разных текстов, объединённых настроением. Первый текст построен на (казалось бы) отработанных, банальных словах, образах, рифмах. Но его спасает оптимальная интонационная и звуковая точность. Каждое слово – на своём месте. Тот случай, когда поэта на плаву держит общепоэтическая речь. Во втором тексте есть лирический сюжет, построенный, опять-таки, на двоемирии (реальность и фото). В финале текста тавтологическая рифма применена блестяще. В третьем тексте слышится одна из интонаций Иосифа Бродского – та, которую современные поэты используют чаще всего. Меланхолическо-описательный четырехстопный ямб с вольно чередующимися рифмами и с одиноким героем. Это, скорее – «ранний Иосиф Бродский» времён «Большой элегии Джону Донну». Я не очень люблю такую интонацию – она не только не своя, но и частая. Но, к чести автора, он работает с этой интонацией профессионально. Подражания могут быть разными; в данном случае мы имеем дело с высоким вкусом и чутким слухом. Достаточно сравнить этот текст со стихотворением «Мехлюндия», где восстанавливался тот же самый дискурс. Два текста – два итога: вот работа поэта со вкусом, а вот работа поэта без вкуса. Вода, вода, замри и помолчи. (№27). На тему «человек и стихия». Человек ищет контакт со стихией, вступает с ней в диалог; а «по рождении они сольются», так что будет невозможно заранее предсказать, чем предстанет стихия, а чем – человек. Да и не надо предсказывать, ведь они станут едины. Натурфилософская лирика, немного холодноватая, чуть замедленная (сократить бы на полстрофы), восходящая, скорее, к Николаю Заболоцкому (впрочем, через несколько «промежуточных звеньев»). Стихотворение инструментовано в полном соответствии с темой стихии – воды. Ни одного стилистического просчёта. Впрочем, я не совсем понял финальный аккорд текста. Предпоследняя строфа завершается не точкой и не троеточием, а двумя точками; последняя строка – единственное слово «уникален». Если это не ошибка, а намеренный приём, то он неудачен, поскольку оставляет читателя в недоумении. Кто уникален? Лиргерой? Но он уже слился с водой и утратил своё «я». Мне положено отметить и прокомментировать три лучших стихотворения конкурса. Называю ещё три стихотворения – они хорошие, и о них тоже можно было поговорить. Но они чуть слабее рассмотренных мной, и мне пришлось «пожертвовать» этими стихами (три так три). Это: «Юшут весной» (№ 8), «Плот» (№ 9) и «Вокзалы» (№ 26). Эти стихи оценены мной ниже на один балл, чем прокомментированные. Ещё ниже баллом – многие стихи. Они написаны не только грамотно, но и бойко. Вот и всё, что есть в этих стихах. Комментировать мне в них нечего. Реплика под занавес: так получилось, что в одно и то же время я имел дело с двумя литературными конкурсами. Сегодня во второй половине дня состоится подведение итогов городского конкурса молодых литераторов. Я был в жюри этого конкурса (и рукописей на него было подано столько же, сколько стихотворений в «Горячем льде» - 27). Когда я читал стихи авторов нашего городского конкурса, у меня было ощущение, что все они написаны одним и тем же автором, и что их автор безвылазно провёл свою жизнь в котятнице, не ведая ни о чём за её пределами – ни о мировой культуре, ни о грамотности, ни даже об образах. Почти ни единого образа. Чуйства, одни только чуйства, ничего, кроме котячьих чуйств. «Горячий лёд» - совсем иное. Тут есть и мировая культура (знаки которой часто подаются не к месту, как нелепые бренды авторской высококультурности), и грамотность (впрочем, не всегда она есть), а уж образности – много (слишком много: не везде авторы справляются с образами – так появляются «эмбрионы в чреве тишины», «пар в белёсых па», «плуги созвучий», «тополь с оголённым торсом» - почему не платан?, «наелеенные лошадиные крупы», «фрахты самок», «скрывания плесенью на сыре», «Емелин без мацы» - Всеволод Емелин? и прочие чудеса). …А ощущение котятницы не уходит. Комната котятницы тут именная – имени Веры Полозковой (у авторов горконкурса она была безымянной). Но от этого не легче.