И снова про белого бычка

У Дмитрия Воденникова есть строчка: А что это за облако такое, как облако нависло надо мной? Я это по памяти цитирую, там авторская пунктуация, которая мне никак не даётся. Будем считать - по мотивам. Если эту строчку читать буквально, то ерунда какая-то. Если как стихи, то строчка встраивается в твоё сознание, впитывается в кровь и ее оттуда не выковырять. И жизнь как жизнь, и любовь как любовь, и Бог как бог. Всё рядом, но всё не оно. Если «Письма к римскому другу» читать, как обычный текст, то любишь Бродского за то, что он проговаривает твои нехитрые мечты. Хорошо же ведь жить у моря. Особенно в доме с мезонином (что такое мезонин надо спросить у Чехова). И уж конечно ворюги нам однозначно милей, чем кровопийцы! Хороший автор, жизненные стихи писал! А если читать текст как стихи, то диссонирующая последняя строка опрокидывает весь текст и он превращается в свою противоположность: в отчаянный крик человека, обреченного на одиночество и забвение. Если читать стихотворение Германа Плисецкого «Я тебя бы на руки взял...», то либо начинаешь мироточить от умиления, либо скрежетать зубами от пошлости и навязчивого сослагательного наклонения. Если как стихи, то последние две строки: Если бы не было разных «бы», о которые мы расшибаем лбы. оставляют в дураках первых и реабилитируют текст в глазах вторых, поскольку выступают в роли палачей предыдущих строф. Вывод отсюда простой. Текст сам по себе не является ни стихами, ни прозой, что бы об этом ни думал автор (и газетный текст можно прочесть как стихи, и даже инструкцию к мясорубке). Стихами или прозой текст становится когда его прочитают.