Старик Полинарий рассказывал…
Звали его Фурий.
Ну, Фурий, так Фурий, мы к именам без претензий. Мало ли кого и как родители нарекли, живи, радуйся солнышку… Каков ты человек — время покажет. И дело.
А дел у нас завсегда много. Успевай разгребать.
Мы к нему особо-то и не приглядывались. Лысина, усы, штаны — мужик, обыкновенный. Топором тоже — исправно махал, не отставал от бригады. Ладно, коли так, работай, трудись. Опять же — радуйся небу, солнышку…
А потом он заговорил. Не сразу. После ужина. И как-то послышалась в его голосе нота не совсем точная. Нет, бас, обертона характерные — всё на месте. Стилистика показалась странной. И жесты некоторые, слова сопровождавшие. Деланные какие-то, ненатуральные, я бы даже сказал — дамские. Не дровосек — а древосексуал какой-то…
Дальше-больше. В глаза заглядывает просительно. Смущается вдруг. Марочку теребит, ровно девица. От греха подальше мы его к Никитичне на кухню отправили. Воду таскать, тарелки мыть, полы скоблить.
Почему, спрашиваешь, ему дали прозвище Джусай? Это Никитична его окрестила. Ей виднее, а мы не спорили.
К чему это я? Да так, знаешь…
Бывает — мужик мужиком с виду, а чуть пристальнее взглянуть, ну чисто баба. А там дальше и глядеть уже противно. Человеческой природе противно…