Около рифм

Рубрика Влада Южакова

Кубок в разгаре, за плечами экватор, победители первого этапа купаются в лучах славы и готовятся к финалу, проигравшие посыпают головы пеплом и сетуют на несправедливость мира. Однако победы и поражения приходят и уходят, а желание рифмовать остается.

Одним из ярчайших подтверждений неистребимости рифмованного слова является для меня фигура редактора отдела культуры ежедневной газеты, в которой я четверть века назад начинал свою журналистскую деятельность. Невысокий, круглобокий, с вечно всклокоченными седыми кудрями, и, несмотря на годы, крайне деятельный, он, семеня по редакционному коридору на своих маленьких пухлых ножках, скорее напоминал доброго ежа из мультика, нежели заместителя главного редактора газеты с многотысячным тиражом.

Величали его Иваном Федоровичем, а сам он звал себя поэтом, и, в общем, имел на это все формальные основания. Член одного из союзов писателей (членский билет № такой-то), член Литфонда России (членский билет № такой-то), заслуженный работник культуры, лауреат и дипломант разнообразных районных и областных творческих конкурсов – что еще нужно для того, чтобы каждому стало понятно, что перед ним поэт? Тем более, что любая его газетная заметка заканчивалась вот этим подробным перечислением регалий, которые по своему объему зачастую равнялись длине текста.

Беда была в другом. Беда была в том, что писал он скверно. И все эти звания никак не улучшали его тексты. Тем более, что в тот же союз писателей он в свое время был принят чисто для количества, когда возникла срочная необходимость зарегистрировать местное отделение союза.

Литературно-общественная деятельность Ивана Федоровича была в ту пору крайне обильной – он организовывал творческие вечера в библиотеках, выступал со стихами на городских и районных мероприятиях, рассылал свои произведения во все мыслимые и немыслимые издательства, издавал книжки на собственные средства. И да, конечно, как бывает у такого типа людей, был наставником молодых – вел детский литературный кружок. Городская общественность от его активности на ниве Евтерпы тихо постанывала, но отказать автору районного масштаба не решалась.

Благодаря своему напору, Иван Федорович сумел убедить нашего главного редактора в том, что главной городской газете просто позарез необходима литературная страница. Шеф потом неоднократно жалел о проявленной бесхребетности, но было поздно: дверца в ад уже приоткрылась, фестиваль графомании стартовал.

Полоса была еженедельной, называлась как-то типа «Пегасы на Парнасе» и заполнялась за счет творений друзей Ивана Федоровича, с которыми он делился денежкой за публикации. А воспитанникам его литературного кружка, тексты которых он тоже время от времени брал, и платить не надо было – наградой был сам факт публикации на бумажном носителе. Читали эту страницу ее авторы и их родственники, никакой информативной нагрузки она не несла, зато служила неплохой прибавкой к зарплате ее создателя. Когда у друзей Ивана Федоровича случался творческий кризис, он либо печатал свои вирши, либо находил выход в том, что публиковал развернутую положительную рецензию на какой-нибудь стих товарища. А на следующей неделе автор стиха писал положительную рецензию на его рецензию. И так до тех пор, пока эту вакханалию не пресекал ответсек. Впрочем, останавливаться на одной полосе в неделю Иван Федорович не хотел – одним из его креативов была идея делать всю газету в стихах. Но тут шеф уже был непреклонен.

Не было сотрудника в редакции, которому Иван Федорович не посвятил бы хоть пару строк. Не было корпоратива, на котором он не прочел бы новую поэму. Те, что помоложе и понаглей, пытались объяснять Ивану Федоровичу, что он пишет напрасно. Те, что постарше, над его творениями по-доброму посмеивались. Шеф не увольнял его лишь потому, что ему оставался год до пенсии. Но в отличие от коллег, редактор отдела культуры свое творчество любил самозабвенно и искренне. Помнится, темой для шуток стал, например, случай, когда первый зам застал его в кабинете печатающим очередное свое стихотворение стоя. «Вот это пиетет к собственной музе!» - констатировал тогда первый зам.

Как-то раз Иван Федорович зашел в наш отдел, сделал возвышенное лицо и красивым жестом бросил на стол детский журнал. Потом, выдержав паузу, торжественно произнес: «Этой публикации я ждал 20 лет!». Мы, прекрасно зная его волевые качества, представили эту холодящую кровь картину: двадцать лет подряд без сна и отдыха сотрудники детского журнала получали, но не принимали его рукописи! Двадцать лет они продержались! Какое мужество! Но в итоге все равно сдались… Честь и слава павшим героям…

И тут бы, следуя чистоте жанра, написать о какой-нибудь житейской катастрофе в судьбе Ивана Федоровича. Или о приключившимся с ним волшебном прозрении… Но ничего подобного не случилось – когда наступило время, Иван Федорович благополучно ушел на пенсию.

Хорошо ли, что история закончилась именно так? Для него – да. Для окружающих – не уверен. Особенно, касаемо детей, ходивших в его кружок.

Светлый образ Ивана Федоровича (дай Бог ему здоровья!) я пронес в своем сердце через всю остальную жизнь. Он, его поступки для меня – лакмусовая бумажка, проверка, определенный тест. И когда я где-нибудь вижу нескончаемый список регалий после имени, либо фейерверк хвалебных рецензий, либо преклонение перед собственными текстами, либо навязывание этих текстов окружающим, я знаю, кто передо мной.