Два года назад от нас ушла прекрасная, неповторимая поэтесса Новелла Николаевна Матвеева. Поэтесса, автор песен (избегаю слова «бард», особенно по отношению к женщине) а также прозаик и драматург. Более всего известна, конечно, благодаря песням Такие песни, как «Девушка из харчевни», «Какой большой ветер», «Бездомный домовой», «Художники», "Ночь напечатала прописью, "Страна Дельфиния" давно стали классикой песни.
На её стихи слагали песни Никитин, Берковский. Её песни пели Елена Камбурова, Татьяна Доронина.
Чем-то она мне напоминала Александра Грина (которого, кстати, очень любила). Вероятно, своей полной отстранённостью от повседневной жизни? И при коммунистах, и при Ельцине, и при Путине никогда не была приближена к власть имущим. И не совалась в пахучее болото политики. Разве что осенью 1993 года публично пристыдили собратьев по перу, радостно одобривших бойню.
И ушла она тихо, без рыдающих некрологов, монументальных похорон, без фальшивого траура. Бабла не нажила, и не стремилась.
Кристальный человек.
ХУДОЖНИКИ
Кисть художника везде находит тропы.
И, к соблазну полисменов постовых,
Неизвестные художники Европы
Пишут красками на хмурых мостовых.
Под подошвами шагающей эпохи
Спят картины, улыбаясь и грустя.
Но и те, что хороши, и те, что плохи,
Пропадают после первого дождя.
Понапрасну горемыки живописцы
Прислоняются к подножьям фонарей
Близ отелей, где всегда живут туристы -
Посетители картинных галерей.
Равнодушно, как платил бы за квартиру,
За хороший иль плохой водопровод,
Кто-то платит живописцу за картину
Либо просто подаянье подает.
Может, кто-то улыбнется ей от сердца?
Может, кто-то пожелает ей пути?
Может, крикнет: "Эй, художник! Что расселся?
Убери свою картинку! Дай пройти!"
Но, как молнии пронзительную вспышку,
Не сложить ее ни вдоль, ни поперек;
Не поднять ее с земли, не взять под мышку, -
Так покорно распростертую у ног!
И ничьи ее ручищи не схватили,
Хоть ножищи по ее лицу прошли.
Много раз за ту картину заплатили,
Но купить ее ни разу не смогли.
ИНЕЙ
На рассвете, в сумерках ледовых,
Хор берез был выше и туманней.
И стояла роща, как Людовик, -
В сизых буклях изморози ранней.
Но опять, за далями пустыми,
Красное, как будто после бури,
Встало солнце с мыслью о пустыне
В раскаленно-грезящем прищуре.
По коре взбирался, укреплялся
На ветвях его огонь раскосый,
И кудрявый иней выпрямлялся,
Делался водой простоволосой.
Иней таял, даже не стараясь
Удержаться в легкой сетке чащи,
Уменьшаясь, точно белый страус,
Отвернувшийся и уходящий.
***
Солнце осеннее нежаще
Греет гряду облаков:
Это моржовое лежбище,
Пастбище дымных быков.
Гибкого моря волна,
Осыпи дюн безучастные,
Сосны до окиси красные,
Медные дозелена...
Между пеньками сосновыми
Позднее солнце ловлю.
...И без основ, и с основами -
Чайки кричат...Я люблю
В море их блеск меловой,
В воздухе лапки сафьянные,
Тонкие вопли стеклянные,
Крылья, как сабельный бой.
Нитями, стружками, пробами
Цеха, не то - кустаря, -
Нет! - ремешками для обуви,
Лавкою чеботаря
Водоросли рядком
Вдоль побережья расстелены, -
Тонким песком приметелены,
Выбелены ветерком.
Знаю, что все это кружево -
Моря кушак вырезной,
Творчество волн перетруженных -
Смоет такой же волной.
(Что ей простая трава!
Надо стихиям прожорливым,
Чтобы скрипели под жерновом
Только шедевры: едва
От ювелира, от резчика,
От живописца картин...)
Вот только первая трещинка
В береге; только один
Сдвиг на песке водяной, -
А уже с моря опознаны
Блудные травы...
И позваны
Страшной морской глубиной.
Весь этот ворох: соломки,
Лыка, подошвенных швов -
Зыбким хозяйством паломника
Стронуться с места готов...
(Шнур, переплет, перехват -
Смутный прообраз сандалии...
Что-то от пройденной дали,
Всё - от позвавшей назад. )
И в тишине разговорчивой
Слышу я голос немой
(С моря - такой неразборчивый!):
"Странницы-травы! Домой!"
Словно питомцев своих
Мать позвала бесприютная...
Может быть, я сухопутная,
Вот мне и страшно за них?