Да или Нет? Сергей Крюков.
Да или Нет?
6 марта 2018
Об «искусственности» конвенциальной поэзии.
В третьем номере журнала «Плавучий мост» Виталий Штемпель в интервью с Вальдемаром Вебером и Вячеславом Куприяновым затронул проблемы верлибра. Этот вид так называемого «свободного стиха» зародился, видимо, как результат переводов Святых писаний много веков назад и постоянно притягивает к себе внимание тех или иных авторов. В предлагаемой статье мне хотелось бы сопоставить принципиальные моменты верлибра и традиционного стиха, отправляясь от их естественности и искусственности.
Владимир Бурич, теоретик и практик верлибра, так писал о свободном стихе:
«В противоположность конвенциональным стихам (то есть стихам, имеющим такие обязательные признаки, как метр и рифма или хотя бы один из них), которые стихами записываются для выделения метрического ряда и удобства отыскания рифмы глазами, свободные стихи записываются стихами для выявления оттенков интонации, смысла, для подтверждения или обмана читательского ожидания (существует такой психологический феномен). С точки зрения эстетической конвенциональные стихи являются конкретным выражением категории искусственности (не следует вкладывать в это слово негативный смысл), а свободные стихи — эстетической категории естественности».
Давайте зададимся вопросом, а почему русская традиционная поэзия носит эти признаки, почему именно она утвердилась в качестве нормальной, общепринятой. Если она «искусственна», почему из века в век переходит традиция русских поэтов – налагать на своё творчество специальные рамки. Почему у массового отечественного читателя не находят широкого спроса всевозможные попытки поэтов отойти от норм и традиций? А ведь они предпринимаются ровно столько же времени, сколько существует и сама поэзия как литературный жанр? Почему многие известные поэты, пройдя в юности через горнило экспериментаторства, всё-таки выбрали традиционные формы творчества – и снискали триумф именно на их поприще?
Чтобы найти ответы на эти вопросы, необходимо постараться понять, в чём заключено основное отличие поэзии от прозы.
К «Поэтике» Аристотеля я бы отнёсся так же, как к физике Ньютона. Давно всем понятна и работает только в своей малой очевидной части.
Сидней бесспорно доказал полезность поэзии, в суть оной не вникная.
Ни Паттенхем, ни Дю Белле не дали понятия поэзии как такового, рассуждая лишь о её качествах.
Слова Кольриджа "Проза это слова в наилучшем порядке, а поэзия наилучшие слова в наилучшем порядке", увы, ни сути прозы, ни сути поэзии, тем более – поэзии русской, а значит – и их различий, отразить не в состоянии. По той простой причине, что поэзия может находиться в словесной материи – только на тех же правах, на которых жизнь может присутствовать в материи физической. От красоты или логики высказанных слов наличие поэзии в русском понимании – никак не зависит. Как Господь вдыхает жизнь в тела при рождении, так в процессе творчества автор вдыхает поэзию в слова. И как бы красиво ни было неживое тело, ожить само по себе оно не может. Гениальная по своей красоте и логике фраза: «Дважды два – четыре», вполне подходящая под определение Кольриджа, никогда не станет стихами сама по себе. Я бы определил поэзию как «слова, вызывающие в созерцателе эмоции». Впрочем, и это определение, на мой взгляд, требует уточнений.
Но оставим в стороне попытки определить суть поэзии, ведь здесь нас интересует только основное отличие жанра поэзии от жанра прозы, в которой поэтика тоже обязана присутствовать, в противном случае проза не станет художественной литературой.
Кто-то скажет, что искомое отличие – в большей концентрации эмоционально-смыслового содержания поэтического произведения, поскольку поэзия в массе своей тяготеет к более кратким формам, нежели проза. И это почти верное определение. Почти.
Однако, при более внимательном рассмотрении вопроса, – на первый план выступает не концентрация как таковая, а сила её воздействия на читателя.
Действительно, какой в ней смысл, если читатель не сможет быстро, так быстро, как того требует заложенный в произведении темп, овладеть сгустком эмоционально-смысловой информации! При этом резонанса с энергией произведения у него не возникнет, взрыв положительных эмоций не грянет. А кому в стихах нужно эмоциональное тление, которого хватает и в прозе? Ради чего тогда нужна поэзия, жанр неимоверно более искусный.
Трудно оспорить мысль о том, что любое художественное произведение несёт в себе заложенные автором ритмику и скорость, при нахождении которых читателем проявляется максимальный эмоциональный эффект. Ритм и скорость вовсе не обязаны быть постоянными, но их изменение может и должно зависеть только от воли автора.
Всё это касается абсолютно всех видов искусства. Отличие заключается лишь в том, что при исполнении музыкальных произведений – заложенный ритм и скорость воспроизведения угадывает талант исполнителя, а в изобразительном искусстве роль интерпретатора достаётся зрителю.
При воспроизведении текста стихов чтецом, естественно, ситуация сводится к музыкальной.
Прозаические произведения тоже несут в себе энергетику, хотя ритм и скорость её поглощения заметно уступают поэтическим. Действительно, трудно не уловить ритмику прозы таких мастеров, как Л.Толстой, И.Тургенев, И.Бунин или В.Белов… А ускорение восприятия в таких прозаических видах, как детектив или триллер, является просто необходимым, без оного сюжет истлеет, не показав языков пламени, не говоря о взрыве, необходимом в триллере.
При каких же условиях проявляется этот самый резонанс, без которого понятия русской поэзии нет даже в принципе?
Давайте попробуем предположить, что возникает он при совпадении скорости поглощения сокрытой в произведении энергии (при постижении читателем написанного) с темпом, заложенным автором. Ведь зачастую всплеск эмоций, побуждающих поэта к созданию стихотворения – быстротекущая волна, за которой едва успевает авторская мысль, реализующаяся в тексте. И именно этот всплеск автор посредством произведения должен передать читателю.
Попробуем принять, что основное отличие поэзии от прозы – именно в скорости передачи читателю авторской идеи.
Принять это в качестве постулата, так же, как Эйнштейн принял за постулат в своей «Теории относительности» принцип инвариантности скорости света.
И тогда всё сразу встаёт на свои места, и наши вопросы получают простые и ясные ответы.
Действительно, и ритмика, настраивающая мозг читателя на волну изложения,
и регулярная короткая размерность строки (стиха), приспосабливающая глаз не к сканированию строк при чтении, а к вертикальному считыванию текста, когда строка схватывается взглядом целиком,
и рифмовка, позволяющая читателю прогнозировать и угадывать окончания рифмующих строк,
– вне всякого сомнения, все конвенциональные атрибуты ведут к ускорению чтения произведения, приближая скорость восприятия к заложенной автором.
А сказать, что «…конвенциональные стихи… стихами записываются для выделения метрического ряда и удобства отыскания рифмы глазами…», – значит лишь поверхностно и небрежно высказаться о традиционных стихах, востребованность которых доказана веками русской поэзии.
Являются ли при этом названные приёмы поэзии – «искусственными» ограничениями?
Или же, напротив, они для поэзии – естественны, а искусственна она без них, поскольку чтение без рифм, ритмики и размера снижает скорость усваивания эмоционально-смыслового материала, препятствуя достижению читателем скорости его постижения, заложенной автором?
По этой же причине любая инверсия, как и любая маскировка смыслов, требующая специальных мозговых усилий для разгадки заложенных мыслей, возвратов к прочитанному выше, задуманных автором, не говоря уже о «непрописанности» текстового материала, о неоднозначности восприятия написанного, вне всякого сомнения, – вредит поэтическому произведению с точки зрения воздействия на читателя. Всё перечисленное неуклонно сдвигает окрас произведения к более холодному прозаическому спектру, мешая вспыхнуть читательским эмоциям, то есть препятствуя стихам быть именно стихами.
Напротив, многие авторы используют для более беспрепятственной, более естественной передачи мыслей и эмоций читателю – дополнительные средства. Такие, например, как двойное укорачивание строки, авторские знаки препинания, внутренние рифмы… И используют машинально, естественным образом, порой даже не задумываясь, для чего.
А введённый Буричем термин «искусственный» не следует ли заменить на «искусный»? Ведь в этом и есть настоящее искусство – воздействовать на читателя максимально активно, позволяя ему наиболее полно воспринять авторский талант.
И не потому ли многократные попытки ухода авторов от традиционных поэтических методов изложения текста стихов – в читательской русскоязычной массе не находили и не находят широкого отклика? Иное дело – западная поэзия, где эмоциональной остроты от поэзии требуют далеко не всегда. Где стихи зачастую холодно-философичны или абстрактны, как математические формулы… Да и не только стихи.
Это не означает, что настойчивые попытки самоотверженных энтузиастов, убеждённых в правоте форм своих произведений, массового отклика в России не найдут никогда. Мир меняется. Вода камень точит.
Правда, история страны (и история национальной литературы в частности) показывает, что русский менталитет пошатнуть не так-то просто.
Итак, я высказал гипотетическую точку зрения на «естественность» традиционной поэзии, а верна ли моя гипотеза, верен ли опыт нескольких веков русской поэзии, – посмотрим, время покажет.
