Литературная Гостиная
Литературная Гостиная
25 января 2018
Ведущая рубрики: Иванна Дунец.
Константин Жибуртович
«С днём рождения, Антон Павлович!»
|эссе|
Чехов... Врач из Таганрога, проросший в нашей вечно нераспаханной целине. Интеллектуал, в коем, действительно, всё прекрасно — и душа, и тело. Здоровый циник и мастер миниатюр. Глубоко верующий человек, сам не осознававший этого. И умные, сострадательные глаза, запрятанные под привычное пенсне на чёрно-белых фотокарточках.
Я долго размышлял, как рассказать читателям о нём. Потому что над моими искренними эпитетами во вступлении он сам бы по-доброму рассмеялся, хлопнул по плечу, и сказал бы: «Эко ты, брат, хватил!» И я подумал... А давайте прочтём его письма! Признаюсь честно, это одно из моих любимых занятий. Конечно, не без любопытства от подглядывания в замочную скважину (грешен). Но ведь это ещё и динамика живого пути писателя-классика. Иногда — куда в большей степени, нежели произведения.
Из письма брату Николаю:
«Ты часто жаловался мне, что тебя «не понимают!». На это даже Гёте и Ньютон не жаловались. Жаловался только Христос, но тот говорил не о своём «я», а о своём учении. Тебя отлично понимают! Если же ты сам себя не понимаешь, то это не вина других…»
Нуждался ли Чехов в понимании? Да. Как и всякий живой человек, тем более — литератор. Искал ли его? Думаю, что — нет. Делай, что должен, возделывай свой сад, и ничего не жди. Для меня это единственная «мораль» в его рассказах и письмах. Впрочем, сегодня понимаешь, что не мораль. А мудрость.
Из письма М.В. Киселёвой:
«Для химиков на земле нет ничего не чистого. Литератор должен быть так же объективен, как химик. В литературе маленькие чины так же необходимы, как и в армии…»
Из письма А.С. Суворину:
«Художник должен быть не судьёй своих персонажей и того, о чем говорят они, а только беспристрастным свидетелем…»
В самом деле, Чехов не брезглив в литературном плане! Всякий законченный подлец выходит у него не плосковатым негодяем, а вполне достоверным персонажем, не менее жизненным, чем те, кто вызывают сочувствие читателя: «каждая рожа должна быть характером и говорить своим языком!». Прочувствовать симпатии самого автора, подчас, невозможно. В лучших рассказах он словно фотограф. Снято! Точка поставлена. Но рассматривать этот «снимок» хочется снова и снова, удивляясь ракурсу и качеству проявки.
Из письма А.С. Суворину:
«Эти упрямые мужики всегда хватаются за великое, потому что не умеют творить малого, и имеют необыкновенные грандиозные претензии, потому что вовсе не имеют литературного вкуса. Про Сократа легче писать, чем про барышню или кухарку. Исходя из этого, писание одноактных пьес я не считаю легкомыслием…»
Антон Павлович Чехов — сам по себе человек очень красивый, «благородной породистости», если хотите, начисто лишен и навязчивого морализаторства, и неумного радикализма, и самонадеянного мессианства. Он точен, сдержан и лаконичен, но, к примеру, не надо углубляться в Бердяева, чтобы понять, почему в России полыхнула революция — достаточно короткого чеховского фельетона «Свистуны»; нет смысла изучать причины непрочности любого, даже внешне счастливого брака — хватит пяти минут на рассказ «Дачники»; не нужно излагать тома повествования о трагизме человека «без лица», вечно живущего чужой судьбой и оттого уничтожившего собственный уникум — прочтите «Душечку».
Но! Чехов не глобалит, не миссионерит, не пророчествует, не имперствует, а отображает реальность и вполне себе «по-европейски» с любовью к каждому человеку, правом на доверие к нему, эдакой «презумпцией невиновности» личности; чеховская сдержанность и здоровая умеренность — что в жизни, что в литературе — многим почему-то претит.
Из письма А.Н. Плещееву:
«Беллетристика – покойное и святое дело. Повествовательная форма – это законная жена, драматическая – эффектная, шумная, наглая и утомительная любовница...»
Антон Павлович совершенно не стеснялся не только беллетристики. Он отказывался браться за масштабные романы — невозможно представить его засевшим за написание «Войны и Мира». Но интересно, что Толстой (по-моему, эгоцентрик во всём) по свидетельствам современников считал Чехова едва ли не единственным равным себе. Однажды к Толстому в Ясную Поляну пожаловал Тургенев и, отобедав, с воодушевлением читал вслух черновики нового романа, не заметив, как граф задремал. Тургенев был глубоко уязвлён. С Чеховым подобное обращение представить едва ли возможно. Впрочем, это лирика. В цитате из письма Плещееву мы, как мне думается, ближе всего подходим к разгадке уникума Чехова. Ведь его едва ли возможно назвать даже беллетристом в современном понимании. Он не ухватывает читателя нарочитым динамизмом повествования с первых строк, не цепляет изо всех сил внешним драматизмом: «Чем чувствительнее положение, тем холоднее следует писать и тем чувствительнее выйдет. Не следует обсахаривать». Если немного обобщить, то его герои сидят, пьют чай и беседуют. И в это время незаметно, как пожелтение осенних листьев, вершатся их судьбы. Мы не всегда осознаём — как это произошло, но видим результат. То самое «чеховское ружьё» чаще всего стреляет беззвучно. Но. Не это ли и есть сама жизнь?!
Из письма И.Л. Леонтьеву (Щеглову):
«У больших, толстых произведений свои цели, требующие исполнения самого тщательного, независимо от общего впечатления. В маленьких же рассказах лучше недосказать, чем пересказать…»
Начинающим писателям нередко советуют браться за так называемую «крупную прозу». В этом есть свой резон — в масштабном по объёму и наличию персонажей произведении проще спрятать несовершенства текста и нестыковки сюжета. Короткий рассказ и миниатюра подвластны лишь перу мастера, ведь в них любая фальшь видна как на ладони. В этом смысле, равных Чехову найдётся немного. Быть может, О’Генри. Незнакомые лично люди, общавшиеся на разных языках, оказались наиболее созвучны.
Из письма брату Николаю:
«Чтобы воспитаться и не стоять ниже уровня среды, в которую попал, недостаточно прочесть только Пиквика и вызубрить монолог из «Фауста». Недостаточно сесть на извозчика и поехать на Якиманку, чтобы через неделю удрать оттуда. Тут нужны беспрерывный дневной и ночной труд, вечное чтение, штудировка, воля. Тут дорог каждый час. Иди к нам, разбей графин с водкой и ложись читать… хотя бы Тургенева, которого ты не читал. Самолюбие надо бросить, ибо ты не маленький…»
Перечитывая письма, я вновь и вновь думаю о «своём» Чехове. О том, насколько тонко он ощущал хрупкость культуры и безжалостность внешней среды. Был чужд всяким «измам»: «большие писатели и художники должны заниматься политикой лишь настолько, насколько нужно обороняться от неё», а самым большим унижением считал недобровольную аскезу — когда человек вынужденно поставлен в невыносимые условия быта. Он осознавал пагубность отношения к народу как к безграничному ресурсу. И, вероятно, он предвидел будущие потрясения начала ХХ века. А мечтал Антон Павлович — о просвещении и устройстве жизни, которая позволит человеку хоть иногда освобождаться от рутины и поднимать глаза к Небу. В этом — акт подлинной веры, но всякие прямые проповеди он почитал за дурновкусие.
В 2015 году, когда в России был объявлен Год Литературы, много говорилось о Пушкине, Толстом, Достоевском, Гоголе. Чехов (на их фоне) был почти незаметен. Он даже не номинировался на признание в известном телепроекте «Имя России». И я думаю, что это к счастью! Ибо, если бы сегодня Чехов являлся для нас наиболее бы насущным классиком, но (как последние лет 500) в стране ничего бы глобально не поменялось, это означало бы только одно — его талант ничего не стоит. Что, разумеется, не так! И, подчас, мне видится, что настоящее время осмысления и понимания Чехова ещё не пришло. Что и оставляет надежду, как и всё его творчество!
P.S: Друзья, 29 января — День рождения Антона Павловича Чехова. С днём его рождения всех нас! И напоминаю, что автор самого интересного вопроса или комментария к данному эссе, получит 15 серебряных монет. А решение, кому именно, будет принимать автор эссе — Константин Жибуртович.
Хорошего чтения! :)
