Да или Нет?

19 сентября 2017

Илья Рейм.

Гумилёв: загадка

I

Так уж вышло, что история русской поэзии (впрочем, конечно, не только русской) полна трагедий. Типичной продолжительностью жизни больших поэтов считается тридцать семь лет, и лишь единицы доживали до того возраста, которой можно хотя бы условно назвать старостью. Тем не менее, многие из этих трагедий, оставаясь, безусловно, трагедиями в человеческом плане, не оставляют гнетущего чувства творческой нереализованности поэта. Пушкин погиб в тридцать семь, но успел сказать так много, что даже ему, возможно, трудно было бы добавить к своим словам что-то, существенно меняющее его образ как этакого отца-основателя современной поэтической традиции. И поныне он для нас — хронологически первый большой поэт, литературный язык которого близок нам. Он стоит у истоков всей теперешней поэзии и потому воспринимается нами как некая титаническая фигура. Возможно, проживи он ещё несколько десятилетий, ему удалось бы достичь каких-то новых высот, но в целом его дело сделано, «нерукотворный памятник» воздвигнут, народная тропа не зарастает — и есть общее ощущение, что то, что Пушкин в своём творчестве обещал сделать, сделано в полной мере. То же самое в XX веке можно сказать о Маяковском — да, гибель преждевременна, но путь поэта пройден, присутствует ощущение закономерного финала, даже если с пройденным путём мы и не согласны. Смерть Есенина, гораздо более ранняя, является катастрофой, но и тут есть подозрение, что смерть эта была логичным итогом долгого личностного саморазрушения, и далеко не факт, что дальнейшая жизнь могла добавить к образу поэта (а не человека) Есенина что-то принципиально новое. По-видимому, сказав всё, что мог сказать, и почти замолчав, умер Блок...

На мой взгляд, вышеназванные случаи — это примеры того, преждевременная смерть была преждевременной скорее в человеческом, но не в литературном плане (хотя о Есенине можно спорить, и наверняка многие со мною не согласятся, но ведь не в конкретном имени дело). Всё написанное перечисленными поэтами успешно сплавлено в наших головах в единые колоссальные произведения (этакие «метапроизведения») под названием «Творчество Блока» или «Творчество Пушкина». Однако есть и другие поэты, те, чей путь выглядит загадочно оборванным в середине или в начале. Точка, поставленная смертью в их творчестве, располагается посреди фразы, их поэтическая история — как книга, брошенная на самом интересном месте. Черты их «метапроизведения» в полной мере не сложились. Именно они являются и скорбью, и тайной нашей поэзии. Лермонтов, убитый на дуэли в двадцать семь, успевший утвердиться как великий поэт, но явно не высказавший того, что мог бы. Веневитинов, умерший от воспаления лёгких в двадцать один, и успевший лишь пообещать то, чему не суждено оказалось сбыться. Гумилёв...

О Гумилёве и его пути мне бы и хотелось поговорить. Казалось бы, по меркам русской поэзии XIX-XX вв., возраст в тридцать пять, в котором он был расстрелян ЧК, является вполне зрелым. Но Гумилёв был поэтом с довольно необычным путём развития (позже обсудим, в чём заключалась эта необычность)... Зрелости он, несомненно, достиг, но собрать её плоды толком не успел. Нам остались довольно неровные по художественной ценности и иногда весьма подражательные стихи его молодости (среди которых, впрочем, уже немало совершенно замечательных) и стихи последних лет, в которых воплотился путь развития зрелого уже мастера, подражательность сошла на нет, а границы, поставленные себе поэтом ранее, были преодолены. Именно в этот период им написаны многие лучшие его стихи, например, «Заблудившийся трамвай» — может быть, самое известное произведение Гумилёва.

II

Первая книга Гумилёва, «Путь конквистадоров», вышла в 1905 году, когда её автору было девятнадцать. Пожалуй, если поглядеть на эту книгу отстранённым взглядом, начинаешь думать, что она не предвещала появления нового большого поэта. Слишком многое было вторично, техника оставляла желать лучшего, наконец, образный ряд стихов собрал все романтические штампы, которые существовали к тому моменту, и выглядел чрезвычайно наивным. Вот что пишет в своей рецензии на книгу Брюсов:

...пока его стихи только перепевы и подражания, далеко не всегда удачные. В книге опять повторены все обычные заповеди декаденства, поражавшие своей смелостью и новизной на Западе лет двадцать, у нас лет десять тому назад. Г-н Гумилев призывает встречаться «в вечном блаженстве мечты», любуется на «радугу созвучий над царством вечной пустоты», славит «безумное пение лир», предлагает людям будущего избрать невестой — «Вечность», уверяет, что он — «пропастям и бурям вечный брат» и т. д. и т. д.

Тем не менее, завершается рецензия оптимистично:

Но в книге есть и несколько прекрасных стихов, действительно удачных образов. Предположим, что она только «путь» нового конквистадора и что его победы и завоевания — впереди.

Через два года выходит второй сборник, «Романтические цветы», о котором Брюсов напишет:

Конечно, несмотря на отдельные удачные пьесы, и «Романтические цветы» — только ученическая книга. Но хочется верить, что Н. Гумилев принадлежит к числу писателей, развивающихся медленно и по тому самому встающих высоко. Может быть, продолжая работать с той упорностью, как теперь, он сумеет пойти много дальше, чем мы то наметили, откроет в себе возможности, нами не подозреваемые.

Нам через сто лет, знакомым с поздним творчеством Гумилёва, гораздо проще понять, что второй сборник предвещает уже многое, например, среди стихотворений этого сборника можно найти знаменитого «Жирафа». О «Жемчугах» же, третьей книге стихов молодого поэта, Брюсов и вовсе скажет:

Почти все его стихотворения написаны прекрасно, обдуманными и утонченно-звучащими стихами. Н. Гумилев не создал никакой новой манеры письма, но, заимствовав приемы стихотворной техники у своих предшественников, он сумел их усовершенствовать, развить, углубить, что, быть может, надо признать даже большей заслугой, чем искание новых форм, слишком часто ведущее к плачевным неудачам.

Итак, к началу второго десятилетия XX в. мы видим в Гумилёве мастера слова и автора многих чудесных стихотворений. Современники часто его считали учеником и подражателем Брюсова, возможно, в этом даже можно увидеть рациональное зерно. Однако сейчас, сто лет спустя, видно, что Гумилёв остался в истории русской поэзии гораздо более яркой фигурой, нежели его учитель. При видимом заимствовании некоторых мотивов и несомненном формировании техники под влиянием Брюсова, стихи ученика гораздо живее и свежее стихов мэтра. И самостоятельный творческий путь поэта, который только начался после «Жемчугов», кажется мне гораздо более интересным, нежели путь Брюсова.

III

Так уж вышло, что большинство крупных поэтов оставило нам довольно мало свидетельств пути своего поэтического взросления, из-за чего нам иногда кажется, что в их жизни не было периода ученичества, словно они родились с пером в руке. Гумилёв же интересен для наблюдения тем, что его период ученичества — от наивных и нередко корявых юношеских стихов до поры мастерства — довольно заметен, и это путь неуклонного восхождения. Например, трудно поверить, что всего два года разделяют два отрывка, приведённые ниже. Первый — из «Песни о певце и короле» (сборник «Путь конквистадоров»), содержащий все возможные романтические клише, да ещё и невнятицы с воздвижением замка с проклятием на устах:

Мой замок стоит на утесе крутом
В далеких, туманных горах,
Его я воздвигнул во мраке ночном,
С проклятьем на бледных устах.

Вообще говоря, даже в таком виде это неплохо — есть ощущение потенциала: стих, при всей своей любительщине, поёт, а ведь именно это является отправной точкой.

Но вот второй отрывок  — из «Романтических цветов», и он уже буквально поражает изысканной чёткостью слова и печальным лиризмом:

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далёко, далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.

Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.

Куда только делись все эти скудные по звучанию грамматические рифмы и прочие атрибуты любительских стихов? Виден большой путь, пройденный поэтом за сравнительно короткое время. Причём это было только начало...

О поздних же стихах Гумилёва, в частности, о «Заблудившемся трамвае», удивительно сказала Цветаева:

Не «мэтр» был Гумилёв, а мастер: боговдохновенный и в этих стихах уже безымянный мастер, скошенный в самое утро своего мастерства-ученичества, до которого в «Костре» и окружающем костре России так чудесно — древесно! — дорос.

К сожалению, именно тут путь поэта трагически обрывается. Предположительно в конце августа 1921 г. (того самого августа, в начале которого умер Блок), вероятнее всего, в долине реки Лубья в ближайшем пригороде Петрограда, он был расстрелян по обвинению в участии в контрреволюционном заговоре.

IV

Гибель Гумилёва — отдельная история. Как известно, поэт был арестован ЧК по обвинению в участии в так называемом заговоре Таганцева 3 августа 1921 г. 1 сентября была опубликована информация о расстреле. Приговор датирован 24 августа, предположительно приведён в исполнение 26-го. Сам заговор сегодня вызывает много вопросов. Существует несколько версий.

1. Заговор был, Гумилёв в нём действительно участвовал, даже писал какие-то воззвания. В правдоподобии этой версии не откажешь. Гумилёв был монархистом по убеждениям, чего не скрывал. Офицер, награждённый в войну двумя Георгиевскими крестами, вполне мог быть втянут в подобную нелегальную деятельность, даже если не воспринимал её всерьёз.

2. Заговор был, Гумилёв о нём знал. Сам не участвовал, но и не донёс (а было бы странно, чтобы человек с его биографией и написавший то, что он написал, донёс на доверившихся ему товарищей). По тем временам этого было вполне достаточно для приговора, так что и эту версию невероятной никак не назвать.

3. Заговор был, но Гумилёв был к нему непричастен. В этом случае поэт был либо оклеветан, либо просто арестован «на всякий случай». Что ж, могло быть и так.

4. Заговора не было вообще, он был от начала до конца сфабрикован ЧК. Все аресты и расстрелы, весь суд были полнейшим беззаконием и показухой. Не знаю, было ли так, но и эту версию вряд ли можно до конца исключить. Лично я, дед которого был расстрелян примерно полутора десятилетиями позже на Левашовской пустоши по бредовому обвинению в шпионаже, вполне готов поверить и в неё.

Некоторые надеялись, что Гумилёв на самом деле выжил, был тайно отпущен и скрылся. Поверить в это трудно: останься он в живых, не публиковавшиеся в предшествующей жизни стихи выдали бы его. Допустим, он мог бы их не печатать, но хотя бы много лет спустя, хотя бы посмертно, они неизбежно выплыли бы на свет. Однако их — стихов Гумилёва после ареста и предполагаемой казни — нет, и это лучшее доказательство того, что чуда не случилось и поэтический дар, как и много раз ранее в мировой истории, не спас своего обладателя от жерновов эпохи.

Отдельно — уже в качестве курьёза — можно вспомнить кажущуюся мне анекдотичной в своей вульгарности дешёвого фантастического боевика книгу Андрея Лазарчука «Посмотри в глаза чудовищ», согласно которой поэт не просто был спасён и выжил, а ещё и получил фактическое бессмертие и возглавил борьбу с некими «тёмными силами». Трудно отнестись к этому серьёзно, но само использование в сюжете Гумилёва говорит об одном: поэт остался в нашей памяти загадкой, которую нам уже никогда не удастся разгадать. Можно строить фантастические версии, можно использовать их в массовой культуре, но драма написана и сыграна, ничего не изменить.

Долгое время стихи Гумилёва были фактически под запретом. До сих пор помню переснятые на негативную плёнку самиздатовские книги, которые я читал с родителями с помощью проектора на дверце холодильника... На много лет творчество поэта поглотила безвестность. Помню, как радовался, купив уже в 1991 г. четырёхтомное издание — репринт американского издания шестидесятых.

V

И несколько вопросов для обсуждения.

1. Что вы думаете о смерти Гумилёва? Какая из версий кажется наиболее правдоподобной?

2. Считаете ли вы Гумилёва большим поэтом? Так уж вышло, что он часто оказывается в тени своей первой жены, Ахматовой. Заслуженно ли?

3. Как вы относитесь к ранним стихам поэта? По вашему мнению, предвещала ли его первая книга тот путь, который был пройден в последующие шестнадцать лет? Нормально ли, что большой поэт начинал с, казалось бы, любительского уровня? Или всё дело в том, что Гумилёву просто не хватило времени, чтобы его дебют забылся? Ведь другой поэт (причём великий поэт), начинавший с не менее любительских стихов — Пастернак — имел для активного творчества не 16 лет, как Гумилёв, а почти полвека, причём начал позже, из-за чего мы не знаем его первых юношеских экспериментов. Почти всё, входившее в ранние сборники и заслуживавшее внимания, было Пастернаком впоследствии переделано, иногда до неузнаваемости.

4. Что бы могло быть, проживи Гумилёв ещё несколько десятилетий? Куда бы это могло его привести?