Ищу критика! Илья Рейм.
Ищу критика!
27 июня 2017
А СУДЬИ КТО?
Тематический выпуск рубрики «Ищу критика», посвящённый проблеме крупных конкурсов на портале
Так вышло, что тема конкурсов и судейства конкурсов — одна из часто обсуждаемых здесь, и причин тому много: каждому хочется быть замеченным; все болезненно переживают ситуации, когда значимые для них тексты подвергаются какой-то сторонней оценке (особенно негативной); никто в принципе не любит быть в положении оцениваемого, особенно когда критерии оценки в лучшем случае нечётки, в несколько худшем — совершенно непонятны оцениваемому, а в самом худшем — и оценивающему.
Можно по-разному воспринимать весенний Кубок (моё мнение — там многое получилось неплохо, хотя и не всё, конечно). Но вряд ли можно спорить, что конкурс «Стихи по-русски», первый тур которого недавно закончился, является своего рода ответом на Кубок, попыткой противопоставить Кубку конкурс, организованный по-своему. Сразу хочу сказать, что сама идея находит у меня живое понимание, а усилия всех причастных к организации конкурса я априори уважаю. Поэтому прошу то, что в сегодняшнем тематическом выпуске «Ищу критика» я планирую подвергнуть осмыслению организацию проведения и судейство, не считать попыткой подвергнуть конкурс остракизму. Речь о другом. Речь о попытке получить ответы на три вопроса:
1.Что происходит в конкурсах?
2.Что в идеале ДОЛЖНО происходить в конкурсах?
3.Как приблизить первое ко второму?
ПЕРВЫЙ ЭТАП КУБКА И МОДЕРАЦИЯ «СТИХОВ ПО-РУССКИ»
В первом этапе Кубка участвовало около семисот работ. Примерно столько же (поменьше, если считать авторов, побольше, если считать все попытки), по словам организатора,было подано и заявлений на участие в «Стихах по-русски». В Кубке модерации не было. В «Стихах по-русски» модерацией было отобрано 53 работы. Из первого этапа Кубка в финал вышло 55 авторов. Параллель этапа модерации «Стихов по-русски» с первым этапом Кубка напрашивается сама собой: и там, и там осуществлялся отбор нескольких процентов от числа присланных работ. Правда, способы отбора были очень различны. С их сравнения мы и начнём.
Основной, на мой взгляд, проблемой первого этапа Кубка было огромное количество работ очень различающегося качества. Проблемой это было по многим причинам. Во-первых, внимательно прочесть в сжатые сроки такое количество работ было нелегко. Во-вторых, когда разброс качества очень велик, от совершенно ученических стихов до достаточно зрелых работ, очень трудно удерживать какие-то единые критерии оценки, слишком уж несопоставимые вещи приходится сравнивать, да и уделить внимание тонким деталям оценки лучших работ никакой возможности нет. В-третьих, сама шкала оценок, будучи изначально грубоватой, плохо позволяла оценивать широкий диапазон работ.
Решение организатора о модерации «Стихов по-русски» в этом свете кажется интересным и правильным. Другой вопрос, насколько удачно получилось реализовать эту идею. А получилось, на мой взгляд, не слишком. Давайте сначала поймём, что легко, а что сложно отсечь модерацией. А для этого подумаем о том, за что в принципе можно оценивать стихи.
Один пласт оценки стихов, как правило, сравнительно объективен. Это оценка элементарной поэтической грамотности (нет, не пунктуации и не орфографии, которые, за исключением крайних случаев вопиющего использования во зло, разумно в конкурсах вообще не оценивать). Простая умелость (как и неумелость) стиха практически всегда очень заметна, и без неё далеко не уехать: трудно услышать шедевр в замысле стихотворения, если это стихотворение откровенно плохо сделано в техническом отношении. До известной степени потенциал может просматриваться, но если мы ищем стихи достаточно высокого уровня, без определённого уровня техники этот уровень остаётся недостижимым.
Другие пласты оценки формализуются куда хуже, и в этом и состоит основная проблема оценки работ в конкурсах. Образы, тонкие аспекты музыки стиха, оригинальность или вторичность, цельность стиля, наличие значимых смыслов — вещи очень и очень важные, но, в силу своей значительной субъективности, трудно оцениваемые обычным живым человеком. То есть услышать их можно, а сравнивать сложно. «Оценить» значит «измерить», причём превратить в одну-единственную оценку, а как измеришь всё названное? Тут важно понять: даже при наличии доброй воли и стремления к объективности можно обеспечить только довольно ограниченную степень этой самой объективности. Невозможно одному человеку одинаково отчётливо воспринимать все возможные стили, темы и т. п., поэтому проблема принципиальной необъективности оценки всегда есть. Более того, решена она может быть только через суммирование баллов, выставленных всеми членами жюри. Именно так компенсируются индивидуальные «слепые зоны» и различия в значимости тех или иных аспектов стиха для судьи. Скажем, кто-то очень остро воспринимает и высоко ценит музыку стиха и интонационные ходы, кто-то — образы, для кого-то важна проработка логики... Естественно, каждый учитывает на самом деле много аспектов, но вот только весомость каждого из аспектов индивидуальна, и это неустранимый момент.
Модерация же, в отличие от обычного судейства, устроена принципиально иначе. При модерации никакого суммирования баллов нет, зато работа может быть отвергнута (или принята) любым из членов бригады модераторов единолично. Отсюда напрашивается достаточно очевидный вывод: модерацией хорошо отсекаются работы, являющиеся недвусмысленно ученическими в техническом отношении. Зато модерация не может быть эффективна для отсечения по другим критериям. Явно невысокий уровень техники, по опыту Кубка, имеет порядка половины работ, подаваемых в первый тур. Эта половина и показывает нам принципиальные границы применения модерации. Модерацией нельзя, не впадая в субъективизм, выделить 10% лучших работ. Смысл модерации — уменьшить разброс качества работ и сэкономить время жюри, чтобы то могло вчитываться в работы и вдумчивее оценивать ту их часть, которую трудно оценивать объективно. Но обеспечить уверенно высокий уровень работ первого тура модерация не может.
(К слову, на сегодня собрана статистика по судейству обоих Кубков, и по этой статистике хорошо видно, кто из судей выставляет низкие оценки настолько внимательно, что никто из получивших такие оценки не попал в одну-две первые сотни мест по итогам голосования. Именно эти судьи имеют шансы безукоризненно выполнить работу по предварительной модерации, никак не исказив последующее распределение значимых мест.)
Вывод: модерация — находка верная, однако применять её надо по-другому, ставя модераторам реалистичную задачу отсева работ с низким техническим уровнем, а вовсе не задачу выделения работ с высоким художественным уровнем.
ВТОРОЙ ЭТАП КУБКА И ПЕРВЫЙ ЭТАП «СТИХОВ ПО-РУССКИ»
Как мы выяснили, между этими двумя этапами просматривается параллель. Порядка 55 работ, уже прошедших серьёзную фильтрацию, оценивается жюри. Уровень работ в обоих случаях варьируется (мне показалось, что второй тур Кубка был более ровным по качеству, как раз из-за более надёжного способа отбора), но откровенно низкого нет, вероятно, ни там, ни там. Остаётся сравнить работу жюри в обоих случаях. Моё мнение таково, что жюри Кубка отработало чётче, а выставленные им оценки были взвешеннее. Но прежде чем я обосную эту мысль, понадобится сформулировать то, каким, в моём понимании, должно быть судейство.
1. Судейство обязательно должно учитывать ту сравнительно просто и объективно оцениваемую составляющую, о которой говорилось выше. Уровень техники оценивать надо. Однако надо сознавать, что уровень техники, если речь идёт о туре конкурса, в который пробивается менее 10% участников, скорее всего, не станет самым бросающимся в глаза отличием работ друг от друга. Он будет варьироваться, но умеренно.
2. Оценивать более сложные моменты всегда непросто. Ни один человек не в состоянии одинаково качественно считывать всевозможные стили. Из-за этого велик соблазн оценивать работы по принципу «цепляет ли меня, нравится ли мне» (к слову, бо́льшая часть жюри «Стихов по-русски», на мой взгляд, оценивала стихи именно так). Пожалуй, приберегать высшую ступеньку оценки для «цепляет и нравится» — нормально, место для субъективности оставить нужно, но задачу объективности оценки хотя бы в каких-то пределах ставить тоже надо. Когда такая задача не ставится, получается пшик. Если человек заведомо отказывается оценивать высоко (пусть и не самым высшим баллом) стихи, которые не по душе, не близки по стилю, по мысли, по строению образов лично ему, это уже не судейство, это подход простого читателя. Ограничиваться же таким подходом члену жюри нельзя никак.
3. Совершенно недопустимо для судьи оценивать работы, основываясь на том, насколько то или иное конкретное решение автора совпадает с тем, как написал бы в этом месте сам судья. Автор — другой человек и пишет другое стихотворение. Вменять ему в вину то, что стихотворение можно было бы переписать так, чтобы судье понравилось больше, странно.
Из вышесказанного есть интересное следствие. Хотя оценки судей ставятся всегда по разным критериям (например, во втором туре Кубке добрая половина жюри ограничила себя оценками 5, 10, 15, видимо, чтобы не перенастраивать внутренние критерии оценки, хотя работ, которые по старым критериям попадали в 1 и 3, вероятно, не было), слишком большой разброс оценок говорит о большой доле субъективности в оценке. Скажем, если одни ставят стихотворению 15, а другие — 1, это всегда означает, что кто-то ошибся, потому что 15 — это по любой шкале «великолепно», а 1 по любой шкале — «одно из наименее удачных». Субъективное «нравится или нет» никак не должно давать такой разницы, а в данном случае дало.
В качестве иллюстрации я приведу ссылки на два изображения, там показаны две группы графиков. По горизонтали на графиках отложено место стихотворения в конкурсе. По вертикали — оценка судьи. Общая нормальная тенденция — высокие оценки слева, низкие справа. Колебания графиков, естественно, тоже нормальны, будучи умеренными, они косвенно говорят о том, что судейство не договорное.
Судейство первого тура «Стихов по-русски»
Если всмотреться в графики внимательно, во втором случае бросается в глаза колоссальный разброс оценок, обилие работ, собравших всё, от 1 до 15. Да и «метания» графиков гораздо сильнее. Согласие между членами жюри Кубка тоже не такое уж единодушное, но всё-таки это не тот масштаб проблемы. Напрашивается вывод, что члены жюри «Стихов по-русски» в большинстве своём рассматривали стихи вовсе не как члены жюри, а как простые читатели, причём достаточно массово. Собственно, именно это меня и расстроило в итогах первого этапа этого конкурса. Комментарии членов жюри к работам обычно достаточно органично дополняют оценки. Например, представим себе комментарий «Не близко» с оценкой 3. «Не близко» — это весомый повод не ставить 15, а не повод ставить 3. Если считать, что техника не подкачала (а это чаще всего просто понять), для тройки нужны либо явная вторичность, либо вообще хоть какие-то неоспоримые признаки дисгармонии. «Не близко» — это, извините, не о стихотворении, это об оценивающем. Когда единственным вопросом судьи является «не близко», разумно добавить «поэтому не ставлю 15» и поставить 10.
НЕБОЛЬШОЙ ПРИМЕР
Теперь разберём одну из работ конкурса «Стихи по-русски». Я сейчас сознательно не дам ссылку на работу и автора. Находится она при желании в одну минуту, а мне кажется важным, чтобы имя автора никак не влияло на восприятие (у автора возражений, насколько мне известно, нет).
Оценки судей: 5, 3, 3, 1, 3, 10, 5, 10, 3.
Жизнь сегодня у меня
Выдалась короткая:
Промелькнула за полдня
Рыболовной лодкою.
Где не молкнет чайки крик
У крутого берега,
Продал мне Харабалык
За полжизни жереха.
За корнями тростника
На песчаной отмели
У меня три судака
Четверть жизни отняли.
А в соседнем ильмене,
За лужайкой низменной,
Растерзали щуки мне
Весь остаток жизненный.
Если мне подаришь рай
С кущею любовною ‑
Променяю, так и знай,
На счастье рыболовное!
Начнём с анализа ритма и строфы. Хорей, число стоп 4-3-4-3. Строфа аБ'аБ'. Последняя строка переходит в ямб, но из-за объединения ритма хорея с предыдущей строкой сбоя ритма уж точно нет. Если смотреть на размер, то это близко к размеру частушки, но частушечный ритм, во-первых, обычно гораздо меньше выглаживается, во-вторых, четырёхстопные хореи с мужской клаузулой там, если и чередуются с трёхстопными с дактилической, то нерегулярно. Честно говоря, я большой близости к частушке не увидел, и прежде всего из-за явной литературности текста.
Жизнь сегодня у меня
Выдалась короткая:
Промелькнула за полдня
Рыболовной лодкою.
Начинаем читать, и первая мысль: отчего вдруг «жизнь» и «сегодня»? Почему жизнь промелькнула лодкою? Запоминаем пока этот момент и идём дальше.
У многих, включая жюри, была претензия: лодка не рыболовная, а рыбацкая или рыбачья. Претензия, на мой взгляд, некорректная. Рыбацкий — имеющий отношение к рыбаку. Рыболовный — имеющий отношение к рыбной ловле. И всё, «и никаких контрреволюций», так вполне можно.
Где не молкнет чайки крик
У крутого берега,
Образ порадовал. Правда, пока мы идём по тексту впервые, больше воспринимается его буквальная сторона.
Продал мне Харабалык
Проверил на всякий случай. Как и предполагалось, это название реки.
За полжизни жереха.
Эту строфу мне хочется отметить особо, очень уж она фонетически вкусная. Впрочем, следующие две, пожалуй, тоже. Но есть одна проблема — этот фонетический строй хорошо слышен, если читать очень неторопливо, а лучше и не один раз. Ну, строго говоря, разбор и судейство и не предполагают торопливого однократного чтения, так что этот момент должен быть услышан.
За корнями тростника
На песчаной отмели
У меня три судака
Четверть жизни отняли.
А в соседнем ильмене,
За лужайкой низменной,
Растерзали щуки мне
Весь остаток жизненный.
Собственно, прочитанные нами три строфы представляют собой постепенное развитие темы. И в них понемногу проступает второй план текста, который достаточно легко пропустить, читая поверхностно, и этот второй план достаточно резко контрастирует с очевидно мажорными нотками «рыболовной истории», которой стихотворение кажется на первый взгляд.
Если мне подаришь рай
С кущею любовною ‑
Пожалуй, здесь я сначала немного напрягся. Слово «куща» в единственном числе до сих пор ни разу встречать не приходилось, мы чаще говорим «кущи». Однако словарь подтверждает валидность такого словоупотребления: куща — тенистая роща, заросль; кроны деревьев.
Променяю, так и знай,
На счастье рыболовное!
О «сбое ритма» тут я уже писал. Это не сбой, это вполне уместная ритмическая вариация в последней строке, завершающая текст.
Итак, что же это? Весёлый рассказ рыбака о том, как он полдня ловил рыбу? Отчасти, наверное, да, хотя уже первые строки про короткую жизнь заставляют предполагать и иной смысл. Философские рассуждения о том, на что потрачена (вариант — даже растрачена) жизнь, да ещё с финалом «предложи мне что-то иное — променяю на рыболовное (хотя и не вполне уже рыболовное) счастье опять»? Или, может быть, о том, что жизнь лучше смерти, что бы за той ни последовало, о ценности простых дел и «здесь и сейчас»? Наверное, всё понемногу. Вернее, всё это можно услышать. И то, что жизнь промелькнула за полдня (для жизни полдня — это именно «промелькнула»), и то, почему она промелькнула лодкою (лодка вполне может промелькнуть, если не представлять себе огромные открытые водные просторы, а если ещё и в тумане...), уже вряд ли может вызвать вопрос.
Что же мы видим? Мы видим безусловно технически весьма чистое стихотворение. Теоретически можно было бы считать микрощербинкой «кущу» — единственное число, безусловно, корректно, но всё-таки очень уж необычно. Вероятно, такое решение принято для более точной рифмовки. Однако даже если так, щербинка явно невелика.
Если пытаться привязать это стихотворение к контексту какой-либо поэтической традиции, я бы рассмотрел его как вещь, находящуюся в русле традиции есенинской и рубцовской, хотя и лишённую отчётливого внешнего сходства со стихами этих поэтов. Отдельные народные элементы (в конце концов, даже показавшийся многим частушечным ритм) вполне такому восприятию способствуют.
Вопрос — как жюри должно оценивать такое стихотворение в конкурсе? Я уверен, что оценка текста вдумчивым и не спешащим членом жюри должна быть достаточно высокой. Нет, речь не идёт о непременной постановке высшего балла. При всех своих достоинствах (которые для меня несомненны), стихотворение может не заинтересовать читателя, а полностью изгнать субъективность из оценки — утопия. Поэтому 10 уже будет вполне валидной оценкой (как, естественно, и 15). 5 представляется заниженной оценкой, с которой мне трудно согласиться, но которую я готов не считать явной ошибкой. 3 и 1 (а это пять оценок из девяти) — на мой взгляд, безусловные судейские ошибки, результат где-то, возможно, спешки (правда, времени было у судей довольно много), а где-то — изначально неверной постановки задачи (попытки судить по принципу «нравится/не нравится»; вообще я считаю, что перечитывание комментариев жюри наводит на мысль о значимости именно этой проблемы).
ИТОГИ
Надо отметить, что все мои вопросы к тому, как было организовано судейство первого (и предварительного — модерации) этапа «Стихов по-русски», не следует считать нападками, хотя некоторыми моментами в деятельности жюри я и был, читая комментарии и просматривая оценки (у меня, разумеется, есть полная таблица), разочарован. Во-первых, если рассмотреть этот конкурс как эксперимент, о претензиях говорить вообще смешно: был проведён опыт (причём любопытный), есть такие-то результаты, можно их осмысливать и пытаться учесть при проведении будущих конкурсов, в частности, следующего Кубка, ожидающегося уже в августе. Опыт хороший, на что же нападать? Во-вторых, когда я озвучивал свои вопросы к судейству, мне пытались приписать какие-то личные мотивы. Таковых у меня нет, хотя я участвовал в конкурсе и не занял высокого места: я не считаю, что жюри обязано было решить иначе (а хотел бы с бо́льшими шансами более высокое место занять, а не просто на судейство посмотреть — выбрал бы, между прочим, и более массово понятное стихотворение, чем то, что выбрал). Мотивы у меня в данном случае другие — максимальный сбор и анализ информации о том, как проходят конкурсы, чтобы в будущем эта информация могла быть учтена. Я и после Кубка, в судействе которого участвовал, если помните, этим занимался.
Что хочется сказать в завершение? Судья в конкурсе, как и критик — это не простой читатель. Простой читатель читает для того, чтобы найти интересное лично ему. Судья и критик обязаны искать то, что объективно ценно. По сути, им приходится иногда «наступать на горло собственной песне»: текст может совершенно не казаться интересным, но дать ему высокую (пусть и не высшую) оценку, если для того есть основания, они обязаны. То есть предполагается другой (более профессиональный и менее личный) уровень читательской квалификации и несколько иное читательское намерение. К которым и стоит нам всем, кто оказывается периодически в ролях судей и критиков, стремиться.
