Пока критики и судьи отдыхают после завершения отборочного этапа Кубка - самое время поговорить о тенденциях современной высокой литературы, об отношении к ним поэмбуковских специалистов поэзии и поэтики.
«О шея
лебедя, о грудь, о барабан!»
В последние несколько дней мне не раз пришлось столкнуться с понятием «современная высокая поэзия». Это связано и с отборочным туром Кубка и с критическими разборами стихотворений. Меня возмутила фраза о том, что современная высокая поэзия имеет тенденцию тяготения к образности. Образность вытесняет смысловую составляющую поэтических произведений.
Не буду говорит о само́й «высокой поэзии». Это отдельная тема. Но меня возмутило сочетание «современная… имеет … тяготения к образности…».
Сначала я не понял, почему это меня возмутило. Долго думал, а потом вспомнил детство, своё увлечение детективами и понял: возмутило меня то, что мы опять «позади планеты всей». Ведь на Западе образностью увлекались ещё в начале прошлого века!
«Заурядное происшествие: в четыре часа утра на Житной улице автомобиль сбил с ног пьяную старуху и скрылся, развив бешеную скорость»
Так начинался известный рассказ Карела Чапека «Поэт», изданный в 1928 году. Напомню кратко суть. Инспектор Мейзлик начинает расследовать это убийство. Но, к сожалению, ни один из свидетелей не обратил внимания не только на номер автомобиля, но даже на его цвет и, тем более, модель и тип кузова. Вырисовывался, как у нас теперь говорят, стопроцентный висяк или глухарь.
И, вдруг, выясняется, что есть еще один свидетель, который не попал в протокол. Это был поэт по имени Нерад – очень впечатлительная натура и по убеждению его товарища совершенно непригодный для дачи показаний. Но инспектор Мейзлик был мужик впэртый (простите за иностранное слово) и решил заняться поэтом всерьез. После короткого разговора с Нерадом инспектору стало окончательно ясно, что шансов раскрыть преступление по горячим следам уже не осталось. Но, вдруг, поэт вспомнил, что под впечатлением утренней трагедии написал стихи…
Далее я вынужден процитировать Карела Чапека: «Закатив глаза, он (поэт) начал декламировать нараспев:
Дома в строю темнели сквозь ажур,
Рассвет уже играл на мандолине.
Краснела дева,
В дальний Сингапур
Вы уносились в гоночной машине.
Повержен в пыль надломленный тюльпан.
Умолкла страсть. Безволие... Забвенье.
О шея лебедя!
О грудь!
О барабан и эти палочки -
трагедии знаменье!
- Вот и все, - сказал поэт.
- Извините, что же все это значит? - спросил Мейзлик. - О чем тут, собственно, речь?
- Как о чем? О происшествии с машиной, - удивился поэт. - Разве вам непонятно?
- Не совсем, - критически изрек Мейзлик. - Как-то из всего этого я не могу установить, что «июля пятнадцатого дня, в четыре часа утра, на Житной улице автомобиль номер такой-то сбил с ног шестидесятилетнюю нищенку Божену Махачкову, бывшую в нетрезвом виде. Пострадавшая отправлена в городскую больницу и находится в тяжелом состоянии». Обо всех этих фактах в ваших стихах, насколько я мог заметить, нет ни слова. Да-с.
- Все это внешние факты, сырая действительность, - сказал поэт, теребя себя за нос. - А поэзия - это внутренняя реальность. Поэзия - это свободные сюрреалистические образы, рожденные в подсознании поэта, понимаете? Это те зрительные и слуховые ассоциации, которыми должен проникнуться читатель. И тогда он поймет, - укоризненно закончил Нерад.
- Скажите пожалуйста! - воскликнул Мейзлик - Ну, ладно, дайте мне этот ваш опус. Спасибо. Итак, что же тут говорится? Гм... «Дома в строю темнели сквозь ажур...» Почему в строю? Объясните-ка это.
- Житная улица, - безмятежно сказал поэт. - Два ряда домов. Понимаете?
- А почему это не обозначает Национальный проспект? - скептически осведомился Мейзлик.
- Потому, что Национальный проспект не такой прямой, - последовал уверенный ответ.
- Так, дальше: «Рассвет уже играл на мандолине...» Допустим. «Краснела дева...» Извиняюсь, откуда же здесь дева?
- Заря, - лаконически пояснил поэт.
- Ах, прошу прощения. «В дальний Сингапур вы уносились в гоночной машине»?
- Так, видимо, был воспринят мной тот автомобиль, - объяснил поэт.
- Он был гоночный?
- Не знаю. Это лишь значит, что он бешено мчался. Словно спешил на край света.
- Ага, так. В Сингапур, например? Но почему именно в Сингапур, боже мой?
Поэт пожал плечами.
- Не знаю, может быть, потому, что там живут малайцы.
- А какое отношение имеют к этому малайцы? А?
Поэт замялся.
- Вероятно, машина была коричневого цвета, - задумчиво произнес он. - Что-то коричневое там непременно было. Иначе откуда взялся бы Сингапур?
- Так, - сказал Мейзлик. - Другие свидетели говорили, что авто было синее, темно-красное и черное. Кому же верить?
- Мне, - сказал поэт. - Мой цвет приятнее для глаза.
- «Повержен в пыль надломленный тюльпан», - читал далее Мейзлик. - «Надломленный тюльпан» - это, стало быть, пьяная побирушка?
- Не мог же я так о ней написать! - с досадой сказал поэт. - Это была женщина, вот и все. Понятно?
- Ага! А это что: «О шея лебедя, о грудь, о барабан!» - Свободные ассоциации?
- Покажите, - сказал, наклоняясь, поэт. - Гм... «О шея лебедя, о грудь, о барабан и эти палочки»... Что бы все это значило?
- Вот и я тоже самое спрашиваю, - не без язвительности заметил полицейский чиновник.
- Постойте, - размышлял Нерад. - Что-нибудь подсказало мне эти образы... Скажите, вам не кажется, что двойка похожа на лебединую шею? Взгляните.
И он написал карандашом «2».
- Ага! - уже не без интереса воскликнул Мейзлик. - Ну, а это: «о грудь»?
- Да ведь это цифра три, она состоит из двух округлостей, не так ли?
- Остаются барабан и палочки! - взволнованно воскликнул
полицейский чиновник.
- Барабан и палочки... - размышлял Нерад. - Барабан и палочки... Наверное, это пятерка, а? Смотрите, - он написал цифру 5. - Нижний кружок словно барабан, а над ним палочки.
- Так, - сказал Мейзлик, выписывая на листке цифру «235».
- Вы уверены, что номер авто был двести тридцать пять?
- Номер? Я не заметил никакого номера, - решительно возразил Нерад. - Но что-то такое там было, иначе бы я так не написал.
По-моему, это самое удачное место? Как вы думаете?
Через два дня Мейзлик зашел к Нераду. На этот раз поэт не спал. У него сидела какая-то девица, и он тщетно пытался найти стул, чтобы усадить полицейского чиновника.
- Я на минутку, - сказал Мейзлик. - Зашел только сказать вам, что это действительно было авто номер двести тридцать пять.
- Какое авто? - испугался поэт.
- «О шея лебедя, о грудь, о барабан и эти палочки!» - одним духом выпалил Мейзлик. - И насчет Сингапура правильно. Авто было коричневое.
- Ага! - вспомнил поэт. - Вот видите, что значит внутренняя реальность. Хотите, я прочту вам два-три моих стихотворения? Теперь-то вы их поймете.
- В другой раз! - поспешил ответить полицейский чиновник. - Когда у меня опять будет такой случай, ладно?» (с)
Скажите, вам ничего не напоминает стихо Нерадо? У меня возникают глубочайшие ассоциации со стихами поэмбуковских авторов. Но, если Нерадо отвечал, что его образы связаны с чем-то конкретным, то одна из авторов-участниц Кубка на мою просьбу: «Обоснуй, пожалуйста, необходимость счёта от нуля к пяти» - безо всяких затей ответила: «Счёт от нуля к пяти - захотелось. Автору, как вы верно сказали, может захотеться много чего и он на это всё имеет право.»
Это стихо – один из многочисленных кубковых «шедевров». И, несмотря на то, что в нём большое число глупостей и непонятностей, жюри выставило достаточно высокие оценки.
Макеенко Людмила – 15
Хельга – 10
Касатов Сергей – 10
Кравец Евгений – 10
Серёгин Сергей – 10
Соколов Влад – 5
Рейм Илья – 5
Пестряков Станислав – 5
И даже Андрог расщедрился – 5
https://poembook.ru/contest/676/poem/39832
Хотелось бы знать, чем руководствовались члены жюри, выставляя такие оценки бессмыслице.
Кроме того хотелось бы услышать их и ваше мнение о том, стоит ли нам стремиться к давно пройденному другими этапу, наступать на те же грабли и жертвовать смыслом ради бессмысленной образности? Или, всё-таки, русская поэзия должна развиваться по своим законам – развиваться ради развития культуры общества а не «сама в себе»?
Предвидя возражения и, даже, возмущение некоторой части поэмбуковцев, со всей ответственностью заявляю, что ЛЮБОЙ человек имеет право обсуждать в ЛЮБОМ месте ЛЮБОЕ стихотворение (и не только), опубликованное в СМИ (коим является и Поэмбук)!