Такой вот разговор случился у меня в апреле 2014 с сослуживцем. Извините за корявость, не умею оформлять диалоги и прямую речь в школе правила плохо учил.
"С мамой все хуже" - сказал он. "Сестра вчера звонила, говорит теперь совсем не узнает. Никого."
Я искоса посмотрел на него. Невысокий, коротко как и все мы стриженый. "Под троечку". Выцветший бушлат. Ношенные но хорошо чищенные берцы. Вся форма немного велика. "Сестра говорит избегала все больницы и нигде помочь не могут. Не лечиться это." Он говорил спокойно, словно давно принял этот факт. Спокойно говорил, и нервно курил мусоля сигаретный фильтр, и резко поднося сигарету ко рту. На меня он не смотрел, а смотрел прямо на дорогу. "Приеду с армии, а она меня и не узнает. Точно, не узнает. Не поймет кто я. И дом говорят плох. Кто то вынес окна. Странно да? Окна выбили, а дверь не ломали. Хорошо я все друзьям вещи на хранение перед уходом отдал. Диван только один оставил." Он говорил так, а из телефона в его руке текли слова какой то песни, так не кстати и так вовремя звучавшей: "Я жду ответа, больше надежд нету. Скоро кончится лето." Он шел закинув на плечо вещмешок с котелками, что глухо звякали. Коротко затянулся крайний раз и кинул окурок в песок на бетонной плите. Тот не потух, и он остановился и замял его подошвой. А я смотрел на него. На паренька из деревеньки на берегу Онежского озера. Из деревянного домика, где его ждет не помнящая его мать. Но было солнечно, хоть и холодно и из за этого не тоскливо, но грустно. "Все будет хорошо" - попытался я его успокоить. Жалкая попытка. Он немного улыбнулся, уголком рта. И сказал: "Да... Конечно будет".
Я искоса посмотрел на него. Невысокий, коротко как и все мы стриженый. "Под троечку". Выцветший бушлат. Ношенные но хорошо чищенные берцы. Вся форма немного велика. "Сестра говорит избегала все больницы и нигде помочь не могут. Не лечиться это." Он говорил спокойно, словно давно принял этот факт. Спокойно говорил, и нервно курил мусоля сигаретный фильтр, и резко поднося сигарету ко рту. На меня он не смотрел, а смотрел прямо на дорогу. "Приеду с армии, а она меня и не узнает. Точно, не узнает. Не поймет кто я. И дом говорят плох. Кто то вынес окна. Странно да? Окна выбили, а дверь не ломали. Хорошо я все друзьям вещи на хранение перед уходом отдал. Диван только один оставил." Он говорил так, а из телефона в его руке текли слова какой то песни, так не кстати и так вовремя звучавшей: "Я жду ответа, больше надежд нету. Скоро кончится лето." Он шел закинув на плечо вещмешок с котелками, что глухо звякали. Коротко затянулся крайний раз и кинул окурок в песок на бетонной плите. Тот не потух, и он остановился и замял его подошвой. А я смотрел на него. На паренька из деревеньки на берегу Онежского озера. Из деревянного домика, где его ждет не помнящая его мать. Но было солнечно, хоть и холодно и из за этого не тоскливо, но грустно. "Все будет хорошо" - попытался я его успокоить. Жалкая попытка. Он немного улыбнулся, уголком рта. И сказал: "Да... Конечно будет".