Стихо-пророк
Я знаю, поздно твердить об этом, когда не видишь и между строк, -
Среди обычных живых поэтов давно утерян «стихо-пророк»,
Чьи мысли – право, несут в бумаге не только правду, но и судьбу.
Я в этом мире давно, приятель, но отыскать его не могу.
Искал в знакомых, искал на снимках, на передачах, в кругу друзей,
На разных сходках и в поединках, когда нет слова порой ценней,
Чем то, что скажут, кто смеет верить и говорить обо всём всерьёз.
Поэтам вера откроет двери, внедрять заставит ароморфоз*
В свои творенья, как в организмы, введя в работы из строк прогресс,
И, может, эти потоки рифмы внесут в реальность чуть-чуть чудес?
Увы, приятель, не всё так просто, я честно верил, что в этот раз
На все вопросы, мои вопросы, найду с десяток ответных фраз
Из песен звучных, из строк бумажных, я ждал и верил, но ничего.
Никто не дал мне, чего я жаждал; я опустился почти на дно:
Искал, метался, курил и злился, когда попытки вели назад.
Искать пророка я научился, но был тому ли когда-то рад?
О чём мечтали – зарыли в пепле, измазав сажей свои слова,
А те, чья вера из стали, слепли, когда звучала про них молва.
Никто из них не расскажет правды о том, что в будущем суждено,
И только я, как фанатик, рьяно ищу кого-то другим назло;
Опять ошибка и неудача, слабеют руки из года в год… Мне было тридцать, когда впервые пути указывал небосвод –
Тогда народ из одной деревни назвал пророком своим юнца,
Который верно подметил первым, какие в мире есть чудеса.
Он размышлял об истоках жизни и вёл с Великими разговор;
Он понимал всю идею смысла и выводил из эпох узор.
Он был Землёю, Водой и Небом, и я отправился в его дом.
Когда мне было почти что сорок, меня назвали его отцом.
Я обучал его силе слова и объяснял, что такое стих,
Какая ноша и аксиома - его учение для других;
Зачем писать, говорить и слышать, когда уже двадцать первый век.
Я говорил, что он дан нам свыше, но всё равно ещё человек.
Вот так рождались «стихо-пророки», и так являли свой миру взор.
Приятель, помнишь в начале строки про то, что не было до сих пор?
Мол, не встречал на своём пути их, остался древний бумажный след.
Когда мне стукнул шестой десяток, я нёс к могиле его скелет.
Тогда я понял свою ошибку, в которой мир предстаёт в огне.
Какая сила! Большая шибко, не по плечам ни тебе, ни мне.
И «сын», уставший, ослабший духом, узнал про вечность почти что всё.
Когда я вышел купить продукты, попала кровь на моё плечо.
Он сделал выбор – отдался смерти, настолько страшной, что не понять,
И жаль, что это не повернуло потоки судеб дорогой вспять.
И жаль, что небо осталось прежним – влекущим, правильным и… живым.
Сгорала с телом моя надежда, его останки окрасил дым
В привычно-чёрный.
Костей немного, но мне хватило, чтоб осознать –
Никто не должен читать пророка, никто не должен о нём узнать,
Ведь он увидел, что будет дальше, им ад описан в простых словах.
Я сжёг стихи, но запомнил каждый, как исключительный альманах.
Вот только поздно – в народе люди меня корили за эту смерть,
А через месяц из-за конфликта война заставит их околеть,
Кого от пули, кого от яда, кого от бомбы взорвёт к чертям.
Мне только двадцать.
Не дашь по взгляду, да по седым моим волосам?
Я в этом мире давно, приятель, и знаю сущность любых чудес,
Я видел будущие преграды, войну, пророка, но не исчез.
Я видел небо над головою, я видел это и выжить смог.
Скажи, приятель, что я такое?...
Быть может, сам я «стихо-пророк»?
Среди обычных живых поэтов давно утерян «стихо-пророк»,
Чьи мысли – право, несут в бумаге не только правду, но и судьбу.
Я в этом мире давно, приятель, но отыскать его не могу.
Искал в знакомых, искал на снимках, на передачах, в кругу друзей,
На разных сходках и в поединках, когда нет слова порой ценней,
Чем то, что скажут, кто смеет верить и говорить обо всём всерьёз.
Поэтам вера откроет двери, внедрять заставит ароморфоз*
В свои творенья, как в организмы, введя в работы из строк прогресс,
И, может, эти потоки рифмы внесут в реальность чуть-чуть чудес?
Увы, приятель, не всё так просто, я честно верил, что в этот раз
На все вопросы, мои вопросы, найду с десяток ответных фраз
Из песен звучных, из строк бумажных, я ждал и верил, но ничего.
Никто не дал мне, чего я жаждал; я опустился почти на дно:
Искал, метался, курил и злился, когда попытки вели назад.
Искать пророка я научился, но был тому ли когда-то рад?
О чём мечтали – зарыли в пепле, измазав сажей свои слова,
А те, чья вера из стали, слепли, когда звучала про них молва.
Никто из них не расскажет правды о том, что в будущем суждено,
И только я, как фанатик, рьяно ищу кого-то другим назло;
Опять ошибка и неудача, слабеют руки из года в год… Мне было тридцать, когда впервые пути указывал небосвод –
Тогда народ из одной деревни назвал пророком своим юнца,
Который верно подметил первым, какие в мире есть чудеса.
Он размышлял об истоках жизни и вёл с Великими разговор;
Он понимал всю идею смысла и выводил из эпох узор.
Он был Землёю, Водой и Небом, и я отправился в его дом.
Когда мне было почти что сорок, меня назвали его отцом.
Я обучал его силе слова и объяснял, что такое стих,
Какая ноша и аксиома - его учение для других;
Зачем писать, говорить и слышать, когда уже двадцать первый век.
Я говорил, что он дан нам свыше, но всё равно ещё человек.
Вот так рождались «стихо-пророки», и так являли свой миру взор.
Приятель, помнишь в начале строки про то, что не было до сих пор?
Мол, не встречал на своём пути их, остался древний бумажный след.
Когда мне стукнул шестой десяток, я нёс к могиле его скелет.
Тогда я понял свою ошибку, в которой мир предстаёт в огне.
Какая сила! Большая шибко, не по плечам ни тебе, ни мне.
И «сын», уставший, ослабший духом, узнал про вечность почти что всё.
Когда я вышел купить продукты, попала кровь на моё плечо.
Он сделал выбор – отдался смерти, настолько страшной, что не понять,
И жаль, что это не повернуло потоки судеб дорогой вспять.
И жаль, что небо осталось прежним – влекущим, правильным и… живым.
Сгорала с телом моя надежда, его останки окрасил дым
В привычно-чёрный.
Костей немного, но мне хватило, чтоб осознать –
Никто не должен читать пророка, никто не должен о нём узнать,
Ведь он увидел, что будет дальше, им ад описан в простых словах.
Я сжёг стихи, но запомнил каждый, как исключительный альманах.
Вот только поздно – в народе люди меня корили за эту смерть,
А через месяц из-за конфликта война заставит их околеть,
Кого от пули, кого от яда, кого от бомбы взорвёт к чертям.
Мне только двадцать.
Не дашь по взгляду, да по седым моим волосам?
Я в этом мире давно, приятель, и знаю сущность любых чудес,
Я видел будущие преграды, войну, пророка, но не исчез.
Я видел небо над головою, я видел это и выжить смог.
Скажи, приятель, что я такое?...
Быть может, сам я «стихо-пророк»?
