Дракон. Творческие коллизии поэта Наливайкина #7
Ультиматум
Утром Наливайкина разбудил настойчивый звонок в дверь. "Иду, иду!" – прокричал поэт пока ещё неведомому гостю, по-быстрому натягивая на себя треники и футболку – и пошёл открывать, напевая "кто ходит в гости по утрам… шурум-бурум, шарам-барам…". Надо сказать, что Пётр Васильевич вообще любил напевать что-то или декламировать нечто этакое, оставаясь наедине с собой. Излюбленным местом для песнопений у него был душ. Пел он фальшиво, и бывало, что, не выдержав раздающихся из ванной звуков, жена колотила по запертой на шпингалет двери и громко требовала: "Прекрати завывать! Сколько можно? У меня от твоего музицирования волосы скоро совсем поседеют!" Пётр замолкал, но привычка не оставляла его, а сейчас, когда жены не было, он "отрывался" по полной.
Заглянув в глазок, поэт с удивлением увидел жену Семёна Зою, причём явно зарёванную.
– Что случилось? – с беспокойством спросил Пётр, открыв дверь. – С Семёном что?
– А ну-ка пропусти! – всхлипнув, потребовала Зоя и, не ожидая ответа, ловко обогнула Петра, решительно направившись на кухню. Там она по-хозяйски села на табурет, сморкнулась в зажатый в кулаке платок, им же вытерла слёзы и железным тоном произнесла: – Рассказывай! Ты чем Семёну насолил? Всё рассказывай!
– Так всё-таки, что случилось? – повторил вопрос Наливайкин.
– Случилось то, что Семён сошёл с ума. И я ещё позавчера заметила, что с ним какие-то нелады! Вчера то, что у него крыша едет, стало уже очень заметно. А сегодня он проснулся ни свет, ни заря, засел на кухне – и сидит. Молчит. На вопросы не отвечает. Изредка ругается матом, в основном тебя обзывает. И ещё какую-то Элеонору. Так кто такая Элеонора? И что ты учудил с моим мужем? Видит бог, я женщина мирная, но лучше это не проверяй. А если ты мне сейчас всё не доложишь – будешь жалеть об этом долго и болезненно. Колись! Или я за себя не отвечаю!
Колоться Петру не хотелось. Однако, зная соседкин нрав, он понимал, что без полного признания не обойтись. Зоя и сама была харизматичной женщиной, а если она ещё и его супругу подключит, – а в том, что так будет, Пётр не сомневался, – то устоять против двух женщин будет возможно с той же вероятностью, с какой рыбацкий ялик может устоять против пары современных эсминцев. Поэтому, набравшись силы духа, Наливайкин сказал:
– Зоя, ты не поверишь, но… – и во всех подробностях поведал соседке явившееся ему во сне двухсерийное откровение. – Вот такие пироги, – закончил поэт свой рассказ. – Как видишь, это мне надо с ума сходить, а не твоему Семёну. Это у меня муза ушла. А у него теперь их целых две… – и тут до Пётра впервые дошло: "Ба! Это какой кавардак в мозгах у Семёна сейчас, ежели у него там две музы сцепились! Да уж, Степанычу не позавидуешь…"
Выслушав, Зоя минуты три молчала, что-то обдумывая, а затем, к удивлению Петра Васильевича, произнесла:
– А знаешь, Петь, я тебе верю. И теперь мне кое-что понятнее стало. Понимаешь… но только чтобы никому, даже Ларке твоей! Семён ведь такое пишет! Сам знаешь, у него творческий конёк – обличать современность. Причём с упором на развращённость и аморальность молодёжи. И в своих опусах он описывает этот разврат так, что камасутра отдыхает. А я всё это читаю, поскольку правлю. И думала я, что он, так сказать, "скрытый эротоман". Ну и, чтобы он на сторону не смотрел – я… в общем, задорно у нас совместная жизнь проходит. А здоровье у меня уже не то. Устала я от этих выкрутасов. А, оказывается, вот оно как – не Семён эротоманит, а муза его! Так вот что я тебе скажу: ты, Петя, свою Элеонору упустил – и нечего теперь пытаться её возвращать. Понял?! Пусть она с Семёном остаётся. И пусть он лучше пишет как Пришвин… или там, Бианки какой… А ты, Петя, забирай себе прежнюю мужнину музу. Она тебе как раз подойдёт, судя по направленности твоей новой творческой стези. С Семёном я сама поговорю, подготовлю его к рокировке, тебе пока с ним встречаться и разговаривать не надо. А вот как ты со своим новым шефом договариваться будешь – дело твоё. Но чтобы мысли о том, чтобы прежнюю музу свою обратно призвать – не было! Вот так, Петя, и порешим. Мне твоя муза больше нравится. А ревновать к музам – глупость несусветная. Тем более, чувствуется, баба она порядочная, без этих… сексуальных новаций.
"Глупость к музе ревновать… ага, как же…", – Пётр Васильевич с содроганием вспомнил бюст Элеоноры пятого, а то и шестого размера, но озвучивать свои сомнения не стал. Нужно было решать, что ответить соседке. И иного выхода, кроме как согласиться, не просматривалось. Спорить с Зоей было чревато.
– Хорошо, – сказал он. – Договорились.
– Ну, вот и ладненько! Пойду я. Провожать не обязательно, дверь я и сама закрою. А ты пока подумай, как с музом своим договариваться будешь, – и Зоя, встав с табуретки, уверенно направилась в прихожую.
Хлопнула дверь. Пётр Васильевич остался один.
"По утрам в гости ходит северный пушной зверёк", – подумалось ему.
_______
Начало: https://poembook.ru/poem/2724570
Продолжение: https://poembook.ru/poem/2727586
