12. Бесконечность

12. БЕСКОНЕЧНОСТЬ

 

1.

И если о смерти всерьёз, то, по правде сказать,

она — продолжение жизни и даже отчасти

источник любви и надежды, поскольку назад

вернуться так хочется сильно. И разве не кастинг

на это вот право и есть непростая судьба —

все глупые наши ошибки, бессонные ночи?

И если тебя, моя радость, и если тебя

я снова увижу, то пусть эта жизнь кровоточит!

 

2.

Всё вернётся: улыбка младенца — в слезу,

и бутылка вина — в молодую лозу,

птица — в землю и бабочка — в кокон,

станет облако горным потоком.

 

Вот и мы превращаемся в пепел и пыль,

возвращаемся в землю, в зелёный ковыль.

Как ветра нас, беспечных, качали!

Было так оно в самом начале.

 

Было так до того, как пришли мы сюда,

до того, как «водой» называлась вода,

камень — «камнем» и «другом» — собака.

Даже то, что нам светит из мрака,

мы ещё не назвали «звезда».

 

3.

Посидеть на лугу возле чёрного дуба,

рядом с розовой пеной кипрея, пока

нежный лёд сновидений твоих — облака —

в бирюзовой реке. И привычное чудо:

видишь, ветер, играючи, крону листает,

видишь, бедный кузнечик о счастье поёт,

и корова задумчиво мятлик жуёт,

и мгновенная ласточка сверху летает.

 

Всё, чему предначертано быть, совершится:

отсвистит мухоловка, умрёт муравей,

крови выпьет комар у меня меж бровей,

дикий хмель отцветёт и трава-медуница.

Будет море шуметь, где до слёз наглупили

мы с тобой на мучительной этой земле,

ели хлеб на дощатом сосновом столе,

жгли свечу и друг друга ночами любили.

 

4.

Тонконогие, лёгкие, словно косули,

у болота берёзы стоят на ветру.

Скоро я человеком счастливым умру,

чтобы звонкой синицей проснуться в июле.

 

Превращусь в этот лес, в этот шелест муравный,

в духовитую мяту, в ползучий тимьян,

в клочковатый, густой над низиной туман.

Боже мой, я пишу Тебя с буквы заглавной

 

потому, что речная вода говорлива,

потому, что ночная звезда высока,

и светла серебристая прядь у виска,

и глаза мои смотрят на небо пытливо.

 

5.

За нежным хаосом ветвящихся растений

звезды-молчальницы внимательный призор.

Трухлявую валежину в костёр

кладу без угрызений и сомнений.

 

И муравьи бегут по ней от жара,

детей спасают, падают в огонь.

Ловлю тепло я, вытянув ладонь:

я — глиняный божок земного шара!

 

Я — чей-то рок! Испуганные сосны

волнуются угрюмо в темноте.

Что если там, на страшной высоте,

костёр зажёг Миросоздатель грозный?

 

Пылает небо — мучаемся, любим

и мечемся, сгорая, мы, когда

летит на нас огромная звезда

из космоса непредставимой глуби…

 

Разворошив костра Освенцим дымный,

я оттолкнул валежник муравьиный.

 

6.

Заскрипел коростель, и качается тихо куга,

пучеглазая жаба колышет коричневым зобом.

Человеческий род на Земле — голубая кругла —

как зверушка, из глины на краткое пиршество создан.

 

Для чего в этот мир я был женщиной в муках рождён?

Почему я не зверь, не цветок, не весёлая птица?

О, всесильная жизнь прошумела коротким дождём,

на поляне росу отряхнула с листа чемерица.

 

Муравей-пилигрим в серебристую каплю одну

окунул рыжеватые усики — в чистую влагу —

я возьму его нежно, до самых вершин подниму

и домой отнесу потерявшего путь бедолагу.

 

7.

Нестройный лес, колючий, дровяной,

цветными сыроежками усеян.

На ветках бородатая уснея

пропитана полночной тишиной.

 

Долга нодья из двух сосновых брёвен,

и огненный качается цветок.

Посмотришь в небо прямо на восток —

руно своё зажёг небесный Овен.

 

И кажется: звезде протянешь руку —

пожмёшь сухой, мозолистый плавник.

Заметишь: Бог к отверстию приник

и смотрит на любовь твою и муку,

на то, как ты согрет огнём и хлебом,

и прутиком рисуешь на воде

великое Ничто или Нигде

там — за гигантом тающим Денебом.

 

8.

Клубился туман в комарином густом

подлеске и прятался на ночь в болотину.

Приправив цейлонский брусничным листом,

я сел у костра на широкой колодине.

 

Темнело. Земля отдыхала в репьях.

А сосны горели, как хвойные факелы,

в закатного солнца прохладных лучах,

и тучи летели, как чёрные ангелы.

 

Я думал: «Во мне мириады миров,

а в них континенты, и горы с вулканами,

и люди, и, может быть, чья-то любовь,

но сам я — песчинка под звёздами ранними».

 

А лес потемневший шумел надо мной,

и пахло багульником, сыростью, плесенью,

и всей этой жизнью подспудной, грибной,

и дымом, и вновь наступающей осенью.

 

Я крикнул: — Когда-нибудь где-то в другом

углу мироздания заново всё это

начнётся!.. И лес мне «о-го-го-го-го»

ответил, роняя печальное золото.

 

9.

Потому что прекрасна, мучительна и безнадёжна,

потому что шумят корабельные тёмные рощи,

тонкой-тонкой иголкой любовь прививают подкожно,

чтобы жить научиться значительно лучше и проще.

 

Но стихи умирают, и блёкнут картины, и льётся

дождь, пока набухает осенними тучами небо.

Слишком часто теряются даже венчальные кольца,

иногда не хватает обычного чёрного хлеба.

 

Потому что нельзя ничего до конца опровергнуть,

и шумят, и шумят корабельные тёмные рощи,

виноградными гроздьями звёзды высокие меркнут,

тихо тает огарок свечной дотлевающей ночи,

по зеркальной канве распускают лучи водомерки.