11. Замёрзшая птица

11. ЗАМЁРЗШАЯ ПТИЦА

 

1.

Выйдешь во двор умыться —

в бочке плывёт звезда.

Что ты, моя водица?

Где ты, моя беда?

 

Небо. Аз, веди, буки.

Месяц блеснёт, как нож.

В холод погрузишь руки,

и на лицо плеснёшь.

 

Прыгнет звезда под ноги —

как светлячок, в траву.

Смертью, тоской о Боге

я поклянусь:

— Живу!

 

2.

На Новый год посыпался некрупный

холодный пух, и, в дым уже пьяны,

под этой бездной, тёмной, целокупной,

хотели воли, удали… Они

напрасно утешали безутешных

своих несчастных женщин, о тоске

молчали и поглаживали нежных,

строгающих салаты на доске.

И вот на ёлке счастье зажигали,

и плакали от радости слепой

над первыми детей своих шажками,

над опытом, надеждой и судьбой.

 

А снег ложился свадебный, безгрешный,

таинственный, внимательный, неспешный,

и люди жили, лёгкие, как пух,

от смерти в трёх шагах,

а может, в двух.

 

3.

— Я Бога хороню! — рыдала ты.

И водочки стаканчик осушая,

добавила: — Да что там красоты!

Не дал здоровья — Бог неправоты.

А я подумал: «Господи, смешная.

Нашла же повод! Умер. Ну и что?

А завтра возродится — Он же вечный».

И вслух заметил: — Ангел мой, не то

ещё бывает в жизни, и никто

не избежал. Но, видимо, беречь мы

должны себя от глупостей, когда

нам доказать захочется, что двери

на небеса закрыты и звезда

одна глядит бездушная сюда.

А мы тогда… мы кто? Скорее, звери.

Ты перестала плакать и — О да,

забудь! — сказала. — Бред! Всё ерунда!

Как хорошо, что кто-то в это верит.

 

4.

Замёрзшую птицу принёс домой,

у печки согрел — живи!

Наверное, трудно летать зимой —

игольчатый лёд в крови.

 

Очнулась, поела с руки пшено,

чирикнула: — Будь здоров!

А быть потому добряком смешно —

всегда наломаешь дров.

 

Играет в печи золотой побег,

сосновая кровь гудит

о том, что любовь не умрёт вовек,

что трудно жить, как любить.

 

5.

Стоит берёза белая-белая,

небо трогает чёрное-чёрное,

а иногда звёздное или даже синее,

всё равно что купель крестильная

или даже сумерки, даль озёрная.

О, глаза младенца — море оторопелое!

Посмотри, по земле проходит, важное делая,

оставляя слово нежное стихотворное,

человек, чудовище, чмо позорное,

жуть бескрайняя, зло бездонное,

ангел, дымка лёгкая, птица вещая

и любовь, любовь, ибо небо ему обещано…

 

6.

Пускай чифирёк — не совсем вино,

сухарь — не совсем еда,

а всё-таки жить хорошо! Оно

чудесная вещь, когда

 

ты знаешь, кто ты, зачем ты здесь,

и нежным золотом вновь

горит на востоке лицо небес,

вечное, как любовь.

 

7.

Страшно? А в сумерки за порог

выходишь — горит звезда!

Я бы сказал: «Всё решает Бог».

Жена говорит: «Судьба.

 

Как тебя всё-таки Он сберёг —

не сгинул зазря! Ну что ж,

будь благодарен Ему, Серёг!

Не обижайся, Серёж». —

 

«Нежная девочка Шуша, Кры,

верно ты говоришь.

Там, далеко-далеко, миры,

где великая Тишь.

 

Как говорится: “Ай-яй! Абзац!

Допрыгался, ёшкин кот!”

Так и бывает всегда: бац-бац!

Хук тебе! Апперкот!

 

Кто бы ты ни был: подлец, герой,

мудрец или дуралей,

всех нас укроет один сырой

суглинок родных полей.

 

Разница, может быть, только в том,

запомнит каким тебя

небо высокое над крестом,

далёкая та звезда».

 

8.

Ты в плачущей воде, в смеющемся луче,

и в каждом лепестке, дрожащем на ветру,

Ты в луговой траве, Ты в хриплом дергаче,

и в девушке чужой, похожей на сестру,

Ты в музыке её обманчивых речей.

 

Благодарю за май, за тело и за всё,

чем дышится легко, что пишется само,

за птицу под стрехой, за хлеб и за кольцо

на пальчике у той, которая вино,

вина моя, венец, и мука,

и лицо.

 

9.

Но живёшь и вдруг понимаешь: поздно

сожалеть о чём-то. Глаза прикроешь,

а внутри под веками многозвёздно,

и Господь, Он рядом, как старый кореш.