портрет
Я к вам пришла и принесла себя.
Упрёком тишины горели свечи.
Невнятный звук на полосы размечен.
Спаси и сохрани. Прости меня.
А вы глядели мимо, вдаль и сквозь,
А вы — молчанье, вечное терпение,
А мы всё просим: ««Дайте нам прощение»
А сами вкривь и снова наискось.
Стою. Ищу за ликами глаза,
Не нахожу, но вглядываюсь. Тщетно
Прошу, крещу и плачу незаметно
Под треск свечей. Целую образа.
Не там ищу, иду я не туда.
Они смеялись уголками ризы:
«Сначала рухни и разбейся в брызги,
Потом, быть может, мы простим тебя.»
Под потолком дёргалась в конвульсиях лампочка. Дешёвая. Тусклая. Агония продолжалась вторые сутки. Осторожные пауки подыхали с голодухи. Всех мух они давно переловили. Воздух загустел так, что, прикасаясь к стенам, уже не мог оторваться. Так и висел клочками. Пыльными. Рваными. Ненужными.
Опустевший взгляд лениво перемещался с предмета на предмет, не находя за что зацепиться. Железная кровать с провисшим панцирем напоминала скелет столетней черепахи.
Самодельный табурет кряхтел, из последних сил удерживая огромный цветок в деревянной кадке, перетянутой железными обручами. Цветок? "Мама, почему он цветок? У него нет цветов. Это обычная трава..." Слова металлическими шариками лупили стены. Отскакивали, оставляя мелкие выщерблены, падали замертво на некрашеные половицы и, подумав мгновение, с холодным стуком закатывались под кровать.
Она стояла, прислонившись лбом к шершавой стене. Глаза закрыты. Кулаки сжаты. Губы в трещинах еле заметно двигались, перебирая знакомые звуки и ощущения. Прямо над ней - портрет в массивной раме. Мальчик. Ни тени улыбки, ни искорки в чёрных глазах без зрачков. Такой маленький, бледненький, непостижимый.
Из-под кровати вылезла собака. Постояла минуту, глядя на мальчика, прошла в угол с паутиной. Подняла морду и завыла.
Лампочка дёрнулась пару раз и затихла.
В темноте, отражая любопытную луну, блеснули два огонька. Раз, другой... третий, словно затухающий маячок. Луна в испуге отшатнулась от окна, торопливо метнулась в сторону, застыла над пустошью.
