Моня Кицис был игрок.

 

И не в том плане, что любил азартные игры. Хотя еще ни одному поцу не удалось выиграть у него ни в бильярд, ни в карты. Да на то они и поцы. Ибо был Моня не просто талантливым, а очень талантливым человеком. Он моментально запоминал карты, которые вышли, и виртуозно просчитывал, что примерно оставалось на руках. В игре ему помогала и мимика игроков. А психолог он был, видать, прирожденный. Да и ловкость рук никто еще не отменял.

А уж в бильярде… Еще дед учил: «Всегда бери свой инструмент! В любом деле». 

 

Эх, дед! Он-то имел в виду шарманку свою с разными там клещами- молотками, которую никому не доверял. Вятские – парни хватские, говорил он. 

Моня, наслушавшись, брал — и свой кий, и даже свой мелок. Мало ли… Вдруг подмоченный попадется. Или слишком твердый — такой, что и кий не натереть как следует. Ну и смеялись над ним- простофиля, вот еще и важничает — небось, у каждого тут свое, а уж кий — и подавно! Это было само собой разумеющимся. 

 

Играл он не то чтобы блестяще, а добротно так. И уверенности в себе, твердости руки у него с избытком было. Весь в деда пошел. Не того, деревенского, вятского, а со стороны матери. Этот был ювелиром, да таким, что с соседних городов приезжали советоваться да учиться. И внук мог бы перенять дедово ремесло. Но не вышло.

 

Да и не о том речь. Моня был игрок.

Моня был игрок по натуре и игрок компьютерный. Наверно, ни одному, даже самому крутому вору на Молдаванке и не снился тот азарт, который испытывал Моня, рубясь в Quake или Doom. А то и Туроком баловался. Роли при этом выбирал самые забористые, любил полихачить. То он Слейд, самый крутой из десантников, которого ничем не проймешь, то Ковбой, которому надо продержаться до конца игры. А устанет, надоест, так он и Шеппардом мог. 

 

Не любил Моня быть как все. Все в ногу, он не в ногу. Все в Doom давно уж из гвоздеметов, а то и гранатометов бабахают, а он все с топором куражится. Все равно что с голыми руками на танк идти. Но такой уж он был, Моня Кицис… Не в кайф ему было пользоваться чужой мощью, свою проявить хотелось. 

 

Друзья давно уж говорили, мол, Кицис мог бы и свою игру замутить, компьютер освоил досконально еще когда в электротехническом имени Попова учился. Учился, да бросил. Выперли его, потому что слишком уж независимым был, спорить любил, доказывать. Игру –да, придумать мог бы. Только не было у него такого азарта. А без азарта- ложись на диван да смотри в десятый раз «Улицы разбитых фонарей». Всё дело!

 

А последний раз зло нашло на него прямо во время игры- никак не мог телепорты опознать - всё совался не в те двери, или не на ту кнопку нажимал. Еле дошел до третьего уровня и пошел пиво пить. Для игрока, который всегда (ну почти всегда) входил запросто даже в любую секретку, это было равносильно смерти. Друзья уговаривали его, хлопали по спине, даже специально зло, нехорошо – лишь бы растормошить! - подначивали – на всё отвечал:

 

- Нет! Черт с ними! Завязываю!

Так и ушел. С тех пор никто его не видел – как будто в воду канул. Был Моня, и нет Мони. А ведь они собирались снова переходить на DOtA, гораздо прикольнее, играть по-серьезному, командами. А если еще с соседнего района пацанов позвать, так и соревнования можно забацать, говорили они. А тут Моня и пропал… 

 

Друзья, лениво перекидываясь в карты или гоняя шары по зеленому сукну, нет-нет, да и вспоминали его. Жил он до своего исчезновения один, и узнавать было не у кого. Снимал комнату где-то на окраине у какой-то старухи. Никто у него никогда не бывал, да он и сам особо не приглашал. Работал грузчиком, потом сторожем, в конце — охранником на хлебозаводе — в общем, на таких должностях, где за человека не особо держатся, и когда он не является на смену, списывают на пьянку-гулянку.

 

А Моня наш, как только вышел из клуба, пошел по Малой Арнаутской, и собирался зайти в ближайшую рюмочную. Там у него и знакомая продавщица имелась. Хохотушка, никогда не унывала. Всегда в настроении. Она обычно Моне и самый большой бутерброд подаст, и рюмки наливает не скупясь. Нравился ей Моня своей бесшабашностью, легкостью, что ли…

А в тот день ему и тем более забота требовалась, сочувствие. Не впрямую проявленное- этого он бы ни за что стерпеть не смог, не зашел бы после этого никогда, а просто — ненавязчивое обхождение, смех, знакомые шуточки- все это его обычно успокаивало, и жизнь не казалась такой уж отвратной.

 

Той продавщицы на месте не было, вместо нее на стойку навалилась (всем своим бюстом!) грузная неулыбчивая тетка, которой, видно, до смерти надоели все эти выпивохи, завсегдатаи рюмочной. Надоели так, что (судя по ее зло прищуренным глазкам) она бы самолично всыпала отравы в каждую – в каждую! рюмку, которую эти несчастные себе покупали. Что уж говорить о закуске!

 

Моня в тот вечер допился до чертиков. Деньги у него были. Но он почти не брал закуски, все зло свое вкладывая в лихо раз за разом опрокидываемые стопки. И в конце концов упал под столик. Там и пролежал там до глубокого вечера, никому и дела не было. А когда пришла пора закрывать заведение, тут и обнаружилось, что он не только мертвецки пьян.

Он еще и мертв…

 

Душа его, полетав для приличия пару часов возле ненужного уже ей тела, оторвалась, и полетела в клуб, где все еще сидели монины друзья и играли, на этот раз в гонки. Больше им ни о чем не думалось, ни о фрагах заработанных, ни об удачных пингах … А гонки просты, примитивны. Подходяще. Сидели, расслаблялись. Переживали, как там Моня. Никому не велел идти с ним. Они знали монины закидоны и в таких случаях даже не уговаривали. 

 

А Моня? Моня встал с какого-то ужасно скользкого и холодного стола (неудивительно, ибо цинком обиты столы бывают во всех моргах), из одежды обнаружил на себе только белую простынку, подумал: 

— Уж не заболел ли я?

И тут увидел, что всюду стоят такие же столы и лежат на них такие же, в простынках.

-Дела! — присвистнул Моня. — Это надо же так напиться. Белая горячка, никак, у меня. 

И он стал искать выход из этого страшного помещения. Потыкался в одну дверь, в другую. Не открываются. Заперты наглухо.

 

И тут на глаза ему попалась совсем маленькая, будто игрушечная, какая-то понарошечная дверь, покрашенная той же краской, что и стены, а потому непривычному глазу, да еще и в полумраке, незаметная. Обрадовавшись, толкнул ее, и…

В лицо взметнулись клубы пара, как если бы он с мороза зашел в деревенскую избу. Или даже баню. Все стало как в тумане.

-Слава богу, — подумал Моня. — Чувствую тепло, холод, пар –значит, точно живой!

 

Пар понемногу стал вроде как рассеиваться.

И показалось Моне, что находится он в огромном зале, по стенам — то ли лавки, то ли кресла, как в заводском Доме культуры, стоят. А на этих креслах (или лавках?) полно народу. Как будто бы пришли смотреть что-то. Пригляделся, а это очередь. К большим красным воротам. А самые первые в этой очереди были… тут Моня вспомнил учебник истории за седьмой класс… Нет, не может быть! В парчовой шубе перед ним сидел сам Иван Грозный! Причем выглядел он не как на картине Репина, а как раз полностью совпадал с реконструкцией своего черепа работы академика Герасимова! Вот это да! Не ошибся академик, выходит! А рядом какой-то субъектишко в пальтишке, скособоченном, надетом кое-как, выкрикивает: 

— Абырвалг! Абырвалг!

- Шамблер,- подумал про себя Моня, но виду не подал. Решил посмотреть, что дальше будет, — воняет жутко, а так – ничего. На ум пришел анекдот, рассказанный другом:

— Два QUAKера на привале. Один QUAKер говорит другому: 

"Иди скин постирай! От тебя пахнет как от шамблера!"

(Не читал наш Моня Булгакова, и не знал ни про какого Шарикова. Даже и фильм не смотрел. Потому и не узнал его. )

 

Несколько бледных существ пронеслись и исчезли. Оказалось, что зал имеет форму круга, вот они и носились туда-сюда. 

— Все ясно, нейтральные крипы,- сказал сам себе Моня, и ему сделалось спокойнее. — Эти гады хоть нестрашны, но их неожиданное появление и плевки иногда так выбешивают.

- Знать бы, ночь сейчас или день,-продолжал размышлять Моня. – Они же нападают на всех, кто находится рядом с ними, а ночью засыпают. Можно бы и золота срубить, если они окажутся не очень сильными. Прокачаться как следует не помешало бы.

 

Ему в глаза бросилась небольшая группка, стоявшая, обнявшись. Это были балерины крепостного балета графа Шереметева. Они нервно вздрагивали упругими мышцами ног, как чистопородные скакуны. 

— Найти бы тропинки с настоящими крипами, я бы знал, как действовать… -думал Моня, оценивая обстановку. Он никак не мог понять, что это за игра. — Когда в первом реалме, вроде находишься, только подбираешь конфетницу, там такие трупаки из воды подымаются и их выпилить можно только, разметав на куски… Ну, да я сколько раз это делал! А тут вроде не так все!

 

Про себя Моня решил не ждать покорно, как все, а действовать. И, отодвинув в сторону и балерин, и субъекта в пальто, и даже И. Грозного, ворвался в красные ворота. Про себя подумал:

- Дурак, сохраниться забыл!

 

Но… было не до этого. Перед ним сидели Турок и Кейн. Турок рылся в ножнах, искал свой нож, а Кейн его поддразнивал, говоря, что нож потерян еще в первом уровне. Рядом Картер и Гонзалес спорили, кто опаснее- тиранозавры или гигантские насекомые. Оба уже несколько раз пробили друг другу бронежилеты, а Гонзалес еще и держал в руках стрелу, которую, видимо, поймал после выстрела Турока. Рядом Анри стоял на коленях и тоскливым голосом причитал. -Это он молится перед вылетом,- сразу догадался Моня. И подходить не стал. Запнувшись за какую-то подозрительную груду, он наклонился, чтоб рассмотреть ее, и понял, что это связанный Логан. Он был самым психованным в этой компании, и мог нормально общаться только в таком положении. Вызволенный, сразу хватался за оружие.

 

Все они почему-то, как по команде, уставились на Моню, и ему почудилось в их взгляде что-то древнее, звериное.

– Хоть бы оружие какое с собой взять, - затравленно подумал Моня, - хог, или бычок. Они бы и пикнуть не успели!

 

И словно по мановению волшебной палочки, у него в руках оказалась винтовка. 

- Кажется, Сталкер Т92!, — успела мелькнуть мысль, и он бросился на всю эту публику..

— Надо сначала Турока прикончить! Потом Кейна. Остальные побоятся или разбегутся. 

Так он и сделал. Сначала выстрелил в Турока- сверкнуло пламя, и он радостно осознал, что это даже не Сталкер, а Лучик! Лучик-66 - отличная плазменная винтовка! Он пускал из нее лучи направо и налево! Скоро все лежали вповалку. 

— Как овощи на грядке, - эта нелепая мысль пришла в голову, и он увидел, что лежащие на земле - вовсе не Турок, не Кейн, не остальные, а существа с рогами и копытами. И хвостами в придачу. 

- Что-то я не припоминаю такой версии, — подумал Моня. 

 

А к нему уже бежали с белыми флагами двое в белых одеждах.

— Как ангелы, - сказал он сам себе вслух. – Вот если бы с трубами… Но без флагов…

Оказывается, Моня и вправду умер. И попал прямиком в ад! А куда еще попадать игроку до мозга костей? И что действительно в аду он встретил и Ивана Грозного, и Шарикова, и многих других - кого даже не успел ни рассмотреть как следует, ни узнать. И что за воротами сидели самые настоящие черти. Которым на этот раз не повезло, потому что в затуманенном смертью сознании Мони четко представились они персонажами компьютерной игры, которая была у него последней перед смертью. И погибли они от руки нашего геймера, как миленькие. А один, самый маленький, но шустрый, уцелел, и бросился к начальнику - Дьяволу, в кабинет. А уж тот вызвал санитаров для буйного покойника - ангелов с флагами, да договорился с богом, чтоб забрал тот, ради всего святого, этого Моню к себе. На перевоспитание.

 

И сидит теперь наш Моня, как Золушка, в кладовой, перебирает грехи в мешках - те, что помельче - в одну сторону, те, что покрупнее - в другую. А грехи азартных игр и пьянства с прелюбодеянием, так те прямиком отправляются вниз, на топливо для котла.

Ад ведь все еще существует. Так-то.