Бабушка Яга с планеты Эма
1800 год
– Вчерась опять наша Яга на шабаш летала, господипростиипомилуй. Ярема рябой видал, када до ветру бёг.
– Окстись, Пелагея! Какой шабаш зимой? Он летом быват.
– А ты почем знаешь? Ай летала? – румяная дородная баба пихнула товарку локтем так, что та чуть не вывалилась из саней и, запрокинув голову в цветастом платке, захохотала в вымороженное до белизны небо. Сонная каурая лошадка встрепенулась и прибавила ходу.
На опушке между вековыми соснами тонула в сугробах маленькая черная избушка. Второй год жила здесь неизвестно откуда пришлая баба. Все в округе звали ее Ягой. Много чудного рассказывали люди про нее.
Говорили, что звери дикие ее слушаются, а она их лечит, что в единственном окошке стекло вставлено, как в барском доме, а за ним в избе по ночам огонь горит то живой золотистый, то мертвый белый.
А сама Яга зеленая с шестью пальцами на каждой руке. Глаза у неё в темноте светятся. Ох, и страшна! По ночам сама в ступе летает, помелом правит. Сказывали, что из людей отчаянных кое-кто к ней тайком шастал, а назад не вертался...
Она еще надеялась отыскать хоть кого-нибудь выжившего. Каждую ночь летала на место их трагической посадки, подбирала осколки, детали, разлетевшиеся на километры, замеряла радиацию, включала «поисковик»… Никого. Из девяти членов экипажа космического корабля она одна осталась не только жива, но и невредима.
1918 год 16 июля
Катенька аккуратно обрезала последний ноготок, подкорректировала его зубками и, собрав все тонкие сразу позеленевшие полумесяцы в ладошку, смахнула мусор в топку печи, в огонь. У людей сжигать обрезанные ногти и волосы – это суеверие, а у нее необходимая предосторожность. В каждом микроне отросшей ногтевой пластины содержались гигабайты устаревшей ненужной информации.
Это просто счастье, что ее внешность совсем немного отличается от земного человека женского рода.
Очень трудно было застать Николая Александровича одного в месте, недоступном для взглядов суровой охраны. Когда это наконец-то удалось, он очень удивился, но, зажав в кулак элегантную бородку, терпеливо выслушал обнаглевшую служанку. Кивнул и ушел. Сегодня в людскую забежал Алекс и шепнул ей, что «папá выйдет на веранду к полуночи».
– Я верю вам, Катя. Хотя вы и не говорите, как все это сделаете, я верю вам, – форменные пуговицы старого френча блеснули в полумраке. Отрекшийся от престола государь великой Империи задумчиво всматривался в Млечный путь, мошкариной россыпью висевший над июльским заброшенным садом. – Но я не могу. Не сочтите это за слабость, тем более за трусость…
– Да нет же…, – страстный Катин шепот прервал взмах ладони.
– Я все же надеюсь на благоразумие людей, узурпировавших власть. И на сострадание тех, кто нас охраняет. И еще, если спасать кого-то, то пусть это буду не я…, пусть это будет Александр. Надеюсь, что завтра мы посмеемся над нашими предосторожностями.
– Дай-то Бог!
– Что нам надлежит сделать?
– Ваше Величество! – Катюша, став на цыпочки, потянулась к царскому уху. – Цесаревич переночует в моем домике у речки. Если все обойдется, утром я его приведу.
– Но как я объясню его отсутствие?
– Я буду вместо него.
Катенька немного отодвинулась, сосредоточилась, и через минуту перед Николаем II стоял его любимый сын в простой льняной рубахе, с побритой наголо головой, точно такой, каким он был за вечерней трапезой.
Мужчина побледнел и осел на скамью.
– Кто вы?!
1938 год 12 июня
– А-а-а-а-а!
Рыжая кудрявая подруга Петра сжав веки, вцепилась побелевшими пальцами в сидение и самозабвенно орала, заглушая мотор ПС-35. Где-то сзади блевал интеллигентный Феликс, рядом с ним вспоминала молитвы комсомолка Зоечка.
Сергея тоже немного знобило, и он старался не смотреть в иллюминатор на оказывается и правда округлый горизонт, игрушечные дома и тонкие нити дорог. Но его спутница, не отлепляла носа от овального стекла.
– Кать, тебе что, совсем не страшно?! – он попытался перекричать рев двух моторов. – Катя!
Девушка резко повернула голову, и Сергей поймал безумный восторг и эйфорию в карих чуть раскосых глазах. Катюша смотрела на него и потихоньку приходила в себя, внутренний огонь становился тише, спокойней, пульс и дыхание реже.
– Я говорю, тебе не…,– да, вопрос был не актуален.
– Серый! Какой ты молодец, что организовал это все! – она схватила его за шею, потянула к себе и поцеловала куда-то между носом и губами. Впервые за год их дружбы! Сама!
Оставшиеся полчаса полета из Москвы до Ленинграда Сергей сидел в ступоре, планируя их будущую семейную жизнь. А Катюша, повернувшись к нему толстой русой косой, снова прилипла к иллюминатору.
Белая ночь. Аничков мост. Двое рядом. Он в форме курсанта летного училища, она в белом берете. Тихие шлепки воды о набережную. Шаркающие шаги.
– Огоньку не найдется?
– Не курим, батя.
– Ну и правильно.
Снова тихо, белесо. Сонная Фонтанка нежно укачивает лепестки белой ночи.
Справа над крышей между труб пробила марево еле заметная утренняя звездочка.
– Но почему?!
– Я не могу. Мне нельзя.
– Это я уже слышал. Ты мне скажи, почему. Ты меня не любишь?
Где-то рядом поприветствовал сонных пассажиров бодрым звонком первый трамвай.
– Да в том-то и дело, что люблю, Серёженька. Но мне нельзя. Я… только не пугайся, я – не человек.
– А кто?
– Я не землянка. Мы давным-давно прилетели с другой планеты. Корабль наш разбился. Выжила только я одна.
– Солнышко мое, да какая разница, если я люблю тебя. У меня кошка есть, Матильдой зовут. Она тоже не человек. Но я же ее люблю, – такие слова, особенно, если ты точно чувствуешь, что это правда, дорогого стоят. Нет, не так! Они бесценны. Особенно, если слушать их, завернувшись в полы его колючей шинели и прижавшись ухом к левому нагрудному карману гимнастерки.
– Фантазерка ты моя любимая…
1943 год
Как ни старался адъютант привести помещение в должный вид, как ни развешивал патриотические лозунги и портреты предводителей, кабинет штандартенфюрера Клауса все равно оставался бывшим школьным классом. Может из-за коричневой доски на стене или глобуса на столе. А может потому, что на подоконнике было вырезано «С+К=Л», а ниже нацарапано «Колька дурак».
Толстый рыжий с усиками «а ля адольф» и маленькими пронзительными глазками штандантерфюрер Клаус удивительно напоминал таракана. Но глубоко ошибался тот, кто считал его таким же наивным и безвредным, как это противное насекомое. Во всяком случае, переводчица фрейлейн Кетрин так точно о нем не думала.
– Sie, das russische Schwein, versprach, den Hauptpartisan für einen Monat zu fangen. Wo ist das Sedoy? – проорал немецкий полковник.
– Ты, русская свинья, обещал поймать главного партизана за месяц. Где этот Седой? – без всякого выражения повторила переводчица. Тонкие сжатые губы, холодные темные глаза и чуть выступающие скулы несомненно свидетельствовали о ее чистейшем арийском происхождении.
У доски стоял потупившись тощий, плешивый бывший заведующий магазином «Овощи», а ныне главный староста господин Сиротин. Вся его съежившаяся фигура, потупленный взгляд сильно напоминали не выучившего уроки двоечника. Казалось, что он вот-вот проноет гнусаво: «Я учи-и-ил». Но Сиротин молчал.
– Wer füttert sie? – рявкнул Клаус.
– Кто их кормит? – перевела Кетрин
– Так эти… семлевские крестьяне, господин штан….
– Brennen sie!
– Сжечь их.
Катя подгоняла и подгоняла жеребца,мысленно прося у него прощение: «Там люди, понимаешь ты, там люди, и их убьют. Их надо спасать. Быстрее, миленький, быстрее».
До партизанского лагеря было недалеко. Но с большака пришлось два раза сворачивать в кусты, чтобы пропустить встречный транспорт. Последний поворот, теперь лесом. Катя включила «поисковик». Там, совсем недалеко ее родной человек, Сереженька. Судьба свела их полгода назад. Его истребитель сбили зенитки, и он с парашютом приземлился прямо на землянки небольшого партизанского отряда. Хотя, отряда тогда еще никакого не было. Просто жители двух деревенек собрали пожитки и переселились в лес. Зато сейчас только боевых единиц насчитывается почти двести человек.
Вороной заупрямился. Лошади в сумерках видят хуже, чем люди. Девушка спрыгнула в росяной травостой и повела его под уздцы. Форменная юбка сразу прилипла к коленям.
– Стой, кто идет?
– Это я, Катерина.
– А, переводчица. Давно тебя не было. Муж соскучился.
Из-под лапника вылез парнишка с винтовкой, дуло которой торчала высоко над его картузом.
– Мишка, некогда мне. Держи Шалого, – Катерина сунула повод парню и побежала, сбивая росу, легко перепрыгивая в темноте через пни и ямы, туда, где светился только для нее путеводный огонек.
– Сереженька!
– Катюша! Что случилось? – в землянке пахло портянками и вареной картошкой.
– Деда Петю на работы забрали. Пришлось самой к вам ехать.
На столе коптила керосиновая лампа. Огонек чуть трепыхался, от этого карта, разложенная рядом, казалась живой. В темном углу кто-то тихо похрапывал.
Уже через час одна группа партизан отправилась в село Семлево. Надо было успеть вывезти всех жителей. Вторую хорошо вооруженную группу Седой отправил к дороге, чтобы задержать зондеркоманду, если люди не успеют уйти. В лагере остался резерв, женщины и дети. И командир, который еще ходил, опираясь на палку.
Они сидели возле костра рядом-рядом. Катя осторожно, чтобы не задеть недавно зажившие шрамы, провела ладошкой по его спутанным и правда поседевшим на висках волосам, отросшей за полгода бороде. Сергей перехватил руку и зажал ее в своих ладонях.
– И как ты в темноте дорогу находишь?
– А помнишь, как ты меня с кошкой сравнил? Ты был прав. Я – кошка, которая видит в темноте, – улыбнулась Катя.
– Любимая моя кошечка.
– Раненые есть?
– Нет. Мальчонка только ногу подвернул. Без тебя справились. Иди ко мне, моя хорошая.
1999 год 8 сентября
У старейшего преподавателя современной истории в Академии Печати (в прошлом МПИ) в полночь сильно разболелась голова. Она вышла на балкон, чтобы дохнуть ночной прохладой. С ее девятого этажа за черной полосой неосвещенных аллей и деревьев парка Печатники хорошо была видна река Москва.
Получив перед самой Олимпиадой-80 квартиру в этом месте, они с Сережей постоянно подшучивали над превратностями судьбы. Надо же так совпасть! Катя работает в Полиграфическом институте и живет в Печатниках!
– Припечатали тебя, Катюха, – смеялся муж.
Жаль, пожил он в этой квартире недолго. Уехала она в Сибирь читать лекции в новом университете. Всего-то на месяц. И тогда вот так же было лихо, болела голова, и хотелось бежать, что-то делать. Причина упала камнем на сердце, когда на следующий день позвонила дочь и сказала, что папа умер ночью. А ведь собирались переехать жить на дачу. Да, она точно решила после Сибири бросить работу, обосноваться в уютном деревянном доме в Панино, завести козочку, поить внуков парным молоком…. Но муж умер, и жизнь пошла по-другому сценарию.
Вот и сейчас пульсирующая боль в затылке, и сердце стучит тревожно. Только бы не с детьми что-то, не с внуками! В такие минуты всегда воображение рисует не самые радужные картинки. Где-то совсем рядом прокричала «скорая помощь». И вдруг Катерина заметила отблески зарева. Видимо, оно полыхало где-то за углом ее дома, потому что алые блики отражались на листьях деревьев в парке, на стеклах припаркованных машин.
Она выбежала из подъезда в чем была и через десять минут уже стояла возле дымящихся развалин. Толпу из спасшихся и зевак удерживали у бело-красной ленты несколько милиционеров. Кто-то кричал надрывно и отчаянно, кто-то тихо плакал, кто-то бесцеремонно щелкал затвором фотоаппарата. Пожарные тушили пламя на оставшихся пока стоять секциях девятиэтажки. Вместо двух средних подъездов сейчас возвышалась гора бетона, кирпичей, мебели, досок, тел…
Вот там живой человек!!! Она точно знает, что он там и еще жив! Никто не слушает. Никто ничего не слышит. Все, как роботы, четко выполняют то, что положено. Если им сейчас слышать, слушать, то их сердец не хватит на планомерную тяжелую работу. Она это поняла. Поэтому бросилась к бетонным развалам сама. Никто ее не остановил…
Преподаватель истории Екатерина Николаевна в ту ночь откопала молодоженов Каверниковых, двухмесячного младенца Феденьку и кошку. С Каверниковыми она дружит по сей день.
2091 год
Профессор Академии Наук Сергей Фридрихович не помнил, сколько раз пра ему приходится бабушка Катя. Но это не мешало им дружить. Когда-то давно она лечила ему сбитые коленки, всякие царапины и ангины, рассказывала перед сном о других мирах, бабе Яге, о плохих и хороших волшебниках. А однажды, когда он уже был аспирантов на кафедре астрофизике, рассказала о своей родной планете и о звездной системе Эма. Ни координат, ни каких-то характеристик она уже не помнила. Просто чувствовала, что ее жизнь заканчивается, и ей надо было обязательно кому-то об этом поведать.
Как она боялась, что внук ей не поверит, рассмеется! А он поверил и через несколько лет сообщил:
– Бабушка, только ты не волнуйся. Мы нашли Эму. Вернее, они нас нашли. Их делегация сейчас на Земле. Можно, я скажу им про тебя? Или сразу привезти?
Высокий металлический забор окружал большой деревянный двухэтажный дом. Между забором и домом росли три старые яблони, пытающиеся доказать хозяевам, что их спиливать еще рано. А потому стояли все облепленные крупными бело-розовыми цветами. Под ними на солнечных зайчиках в траве стояла скамейка-качалка. В ней сидела бабушка. Длинное ситцевое платье в цветочек свободно спадало до теплых мягких тапочек, белый кружевной чепчик прикрывал седые кудряшки. Полные проворные руки в пигментных пятнышках быстро управляли стальными спицами, плетя из ниток что-то теплое и пушистое.
Бабушка подняла от вязания круглое курносое лицо в добрых мелких морщинках и, взглянув на гостей, тихо произнесла:
– Ну, здравствуйте.
Два худых длинных человечка в белых до земли балахонах неподвижно стояли посреди двора. Их лица капустного цвета ничего не выражали. Бабушка стряхнула с фартука налетевшие с яблони лепестки и, кряхтя, встала. Она была на полголовы их выше и раза в три шире. Один из инопланетян что-то проскрипел.
– Гости вы мои дорогие, я не помню своего языка. Присядьте. Сережка, организуй-ка чайку.
Катерина усадила своих земляков и устроилась напротив сама.
– Вы не волнуйтесь. Вам нашу водичку можно. Я вот уже почти триста лет ее пью.
Первый дотронулся до своей шеи, ключив переводчик. Ровный голос без эмоций и выражения пробормотал:
– Мы приехали за тобой.
– Нет, что вы, – замахала руками женщина. – Знаю, что жить мне осталось еще лет десять. Зачем мне куда-то лететь?! Я люблю Землю и хочу доживать здесь среди тех, кто любит меня. Понимаете? Нет? Я попала сюда случайно, прожила трудную, интересную жизнь. Вам, космическим скитальцам и не снилось. Нет. Не хочу я улетать отсюда.
Стукнула дверь, по нагретым солнышком дощатым ступенькам скатился толстый полуголый карапуз, размазывая кулачком что-то белое по толстым щекам. За ним, ловя его за розовые пятки, вприпрыжку бежал полосатый котенок.
– Бабаська, бабаська! Я посьпал, гулять хосю.
– Бабуль, не разрешай, он кашу не поел, – на крыльцо вышла конопатая девчонка-подросток с тарелкой в руках.
– Молодой человек, пока все не съедите, гулять не пойдете. Быстренько доедать, а то все папе расскажу. Можешь с Мурзиком поделиться.
Девочка увела хныкающего малыша, а бабушка снова повернулась к ошарашенным собеседникам.
– Это твои внуки?!
– Мои праправнуки. Не мучайтесь догадками. У меня своих детей нет. Муж был, любимый муж. После войны много сирот осталось, вот мы с ним и взяли себе двух детишек.
Тихий бабушкин голос струился мягким шелком. Она рассказывала зеленым гуманоидам про свою жизнь на Земле. Впервые с начала до конца. Длинный стол, вазу с вареньем, кружки с остывающим чаем засыпала яблоневая метель.
Первым прервал затянувшуюся паузу Сергей Фридрихович. Он считал себя ответственным за все, что сейчас происходило:
– Бабуля, а где же твой шестой палец?
– А я их отрезала, внучок, когда еще бабой Ягой была, чтоб людей не смущать, – и бабушка Катя весело подмигнула сидевшим истуканами пришельцам.
– Ты была бабкой Йоской?! – раздалось из-под стола
– Ты что тут делаешь, пострел?! А Лика где? Лика!
– Я здесь, бабуль, – девочка вышла из-за пионов и присела на скамью подальше от гостей. – Ба, а что ты, если взаправду, так же, как они выглядишь?
– Я уже и не знаю, детки. Я ж так ее, эту защиту и не снимала. Забыла, как это делается.
Все снова замолчали.
И тут над столом поднялся один из зеленых человечков:
– Яга-04, тебе надо вернуться на Эму.
Малыш выскочил из-под стола и схватил бабушку за фартук:
– Не отдам!
Катерина погладила мальчика по спине:
– Пожалуй, я останусь здесь.
– Нет.
– Но у меня же есть право выбора.
– Нет. У тебя нет права выбора.
– Почему?! Я, конечно, плохо помню свою родину, точнее совсем не помню. Но предполагаю, что цивилизация с таким высоким развитием давно покончила с диктатурой и принуждением человека человеком.
– Да, у нас давно нет диктатуры. Но ты – не человек.
– А кто?!
– Ты – робот.
– Я – робот?
– Да. Ты – робот. Тебя создали.
– Я – робот?!.. Я – робот. Меня создали. Но как же?
Первый нырнул рукой в складки балахона, вытащил блестящую пластину и щелкнул по ней пальцем. Тут же на черном фоне появились разноцветные точки и палочки. Женщина вглядывалась в непонятный, но отдаленно что-то напоминающий ажур. Нет, не помнила. Склероз, наверное.
– Вот перевод на земной язык, – вздохнул Первый и щелкнул еще раз.
На экране появилась таблица:
«Робот: КАТ-285 партия ЯГА-04
Строение: белковый, с кальциевой арматурой.
Изготовлен: система Эма, планета 5-эма, компания «7823а».
Энергообеспечение: химическая реакция расщепления органических соединений, E h, лучистая и корпускулярная энергия Солнца, сохранение энергии посторонних динамических вмешательств, поглощение и накопление энергии термического воздействия.
Объем: 1,055м3.
Средняя плотность: 1050 кг/м3.
Использование: универсал.
Гарантийный срок эксплуатации: 300 лет.
Конструктивные особенности: …»
– Видимо во время аварии произошел какой-то сбой в твоей настройке, и ты стала считать себя живым разумным существом. Хотя все остальные функции остались. Нам необходимо разобраться, выяснить причины, чтобы не допускать такое впредь. Нельзя допускать, чтобы робот считал себя живым разумным…
– Но... разве я не разумное существо?! И я живая!
– Ты – машина, созданная разумным существом. И вот доказательство. Мы проанализировали твою деятельность здесь. Ты всегда кого-нибудь спасала. Для тебя всегда оставались на первом месте жизнь и безопасность разумных существ. Правильно?
– Ну да, наверное…
– Это работает заложенный в твою программу первый закон робототехники...
– Но разве это не общечеловеческий закон?!
Первый и Второй переглянулись.
– Мы приказываем тебе вернуться на Эму!
Сергей Фридрихович встал, мальчик заплакал, Лика вскочила, заслонив свою бабушку.
– Я отказываюсь, и это уж точно прямое доказательство того, что я – ЧЕЛОВЕК.
