Нерадужное. С кем ты ещё?

Как в колбе кровь, свернулась жизнь внезапно.

Не прячь глаза, любимая, скажи,

с кем ты ещё, лишённая азарта,

устанешь жизнь откладывать на завтра?

Балкон плывёт, размыты этажи…

Небесный семицветный эскалатор

спускает после дождика жару,

плывут овечки в небе сыроватом,

барахтаются в отраженье латте,

тобой надпитым в спешке поутру.

Увы, внизу не море и не пьяцца

каких-нибудь венеций и верон.

Тебе за двадцать,

чёрт,

всего за двадцать.

с кем ты ещё разучишься смеяться,

синиц в руках заменишь на ворон,

как не со мной? Красива, длиннонога,

читаешь – от инструкций до молитв,

ты просишь нарисованного бога –

облегчить дни, продлить еще немного,

на веру полагаясь – “мало ли”.

Просрочена, увы, и перманентна,

сказать бы” жо…”, но жизнь – и та на “же”,

ты не даёшь её свести на нет, и

мне остаётся лишь: ловить моменты;

глотать согласно ходикам драже;

смотреть, как лунный взгляд меняет угол

в просветах между планок жалюзи,

тик-так считать, чтоб ночь - скорей на убыль,

ждать горизонта раскалённый уголь –

таков рассвет. От вёсен и до зим

не замечать, как ты в росе и мяте,

как жарок твой трепещущий живот,

но, покрываясь бледностью в кровати,

глядишь в мою постель, а та – от вмятин,

что ото сна, но всё же чаще от

его отсутствия. Скажи, какого чёрта

тебе я сдался? Молодой старик…

А нам бы у табло аэропорта

на майские выискивать Париж,

смотреть в иллюминаторное око,

как грог закатный льётся в густоту

кипящих облаков.

Я раньше срока...

Видать, судьбу ты выбрала не ту.

Но ты

не сетуешь на выпавшую долю,

не замечаешь блеск моих седин.

Привыкла, что ворчлив, угрюм и болен,

как птицы, что кружат над “Шарль-де-Голль”,

давно привыкли к рокоту турбин…