07.09 Что мне нравилось, и что я не любила…
Память детства
Часть 7. Постигая азы музыки
09 Что мне нравилось, и что я не любила…
Первые три года заниматься мне нравилось. Я любила Аллу Васильевну, она была строгая, но не злая. О существовании злых учителей я узнала от моих соучениц, которые рассказывали, что на них на уроке не только кричат, но могут и по рукам ударить, и из класса выгнать, и двойку поставить. Нет, моя Алла Васильевна была не такая! Она пару раз прослушивала, как я подготовилась, говорила замечания, записывала домашнее задание в дневник и отпускала меня. У Аллы Васильевны был очень красивый почерк. Когда она была в хорошем расположении духа, буковки, одна к одной, ровными рядами ложились в дневничок. Дневник, кстати, мне тоже очень нравился! Это был специальный, музыкальный, дневник! Он был разграфлён особо, и предметы в нём были чисто музыкальные: специальность, сольфеджио, хор, ансамбль, оркестр, общее фортепиано. В начале дневника были правила для учащихся, а в конце – табель успеваемости и сетка расчёта родительских взносов. Так вот, когда учительница была мной довольна, она писала очень красиво! А когда была не в духе, почерк менялся. Что было причиной её плохого настроения, я не знала. Иногда, хорошо позанимавшись дома, я получала много замечаний и нареканий. Иногда, когда мне казалось, что я недостаточно хорошо готова к уроку, меня хвалили. В общем, идя на урок, я никогда не знала, что меня может ожидать… Очень мне нравилось, когда Алла Васильевна оставляла в классе меня одну и уходила по каким-то делам, или задерживалась после перемены. Тогда я могла свободно, без напряжения и волнения, играть всё, что учила в данный момент. И настоящим праздником для меня было, когда мой урок делился пополам с какой-нибудь другой ученицей! Пол урока я сидела в классе на стульчике и слушала, как хорошо играет другая девочка, намного старше меня. Как быстро перебирает она пальцами. Но Алла Васильевна, почему-то, всегда находила, к чему придраться. То одно ей не нравилось, то другое! А мне – всё нравилось! Особенно то, что я просто сижу и мне не надо волноваться и играть самой! Такие уроки проходили очень быстро! Ещё я любила в моей учительнице то, что она на моих уроках могла, слушая меня, читать журнал или что-нибудь вязать. Тогда я не так переживала, что могу допустить ошибку. Всё равно ведь она не увидит! И меня всегда удивляло, как по ходу моей игры Алла Васильевна умудряется слышать неточности в моём исполнении и делать замечания.
Нравилось мне и пианино, которое стояло в классе. Называлось оно «Ростов-Дон», у него было очень приятное, как мне казалось, и громкое звучание. Правда, пианино было полностью накрыто серым, некрасивым чехлом. Была открыта только клавиатура. Но, когда учительница выходила из класса, чехол можно было приподнять, а под ним… Какая красота! На светлой полировке передней панели красовалась шикарная роза! Роза была выложена из дерева и была похожа на деревянную мозаику. Куда там моей коричневой «Беларуси»! К тому же, у домашнего инструмента звук был немного мягким, приглушенным, по сравнению с «Ростов-Доном».
Нравились мне и уроки хора, которые проходили в большом концертном зале и которые вела любимая моя Людмила Владимировна, знакомая по «Музыкальному салону». Нравились песенки, которые мы учили. А ещё, когда я приезжала на хор минут за двадцать до начала урока, можно было рассматривать и даже тихонечко трогать многочисленные музыкальные инструменты, расположенные в конце зала. Это были балалайки и домры различных размеров, висящие на стене, а в углу стоял огромный контрабас, издающий толстые, низкие звуки, если прикоснуться к его струнам.
Чего я не любила, так это уроки сольфеджио. Это были скучные и неинтересные занятия. К тому же, мне не нравилась учительница, Ольга Гардвиговна. Она была очень строгая, и, нам казалось, совсем нас не любила. «Двойки» и «тройки» раздавала только так! Иногда вместо неё урок проводила Валентина Гардвиговна, сестра Ольги. Это было совсем другое дело! Между собой мы говорили, что, наверное, у Ольги Гардвиговны нет своих детей, поэтому она и нас не любит.
Как-то раз, шли мы после сольфеджио с моей одноклассницей Лерой, и она в сердцах сказала: «Какая противная и злая эта Ольга Гардвиговна! Так любит ставить двойки!» И мне, почему-то, стало жалко мою учительницу:
- Что ты, Лера? А что она должна ставить, если мы плохо готовы? А если б ты была на её месте? Вот, когда мы играем «в школу», мы же ставим куклам плохие оценки?!
- Ну, так то – куклы! А детям я бы просто не стала ставить оценку!
- Всё равно! А если бы Ольга Гардвиговна была твоей мамой? И кто-нибудь из учеников так плохо о ней отзывался? Тебе бы приятно было? – продолжала я защищать учительницу.
- Да у неё, наверное, и детей-то нет! Если бы были – она бы добрая была! И вообще, ты её защищаешь, потому что тебе она никогда «двойки» и «тройки» не ставит!
- И вовсе нет!
Я, правда, по сольфеджио училась неплохо. Правила мне давались легко, петь номера я тоже умела. Единственное, что я не любила – это писать диктанты и слуховые анализы. Ну, не слышала и не запоминала я ни мелодии, ни интервалы, ни, тем более, аккорды… И готовилась к урокам сольфеджио я весьма своеобразно. Если играть при родителях я ещё могла, но не любила, то петь номера при взрослых я могла только «про себя». Бывает, сижу дома одна, поиграю на пианино, начинаю петь сольфеджио. Только услышу, как поворачивается ключ в замке, сразу замолкаю.
Ещё мне очень портили удовольствие от музыкальных занятий академические концерты, которые приходилось сдавать каждую четверть. Слова «академический концерт» заставляли меня трепетать задолго до дня, на который концерт назначался. Накануне я готовила одежду и готовилась морально. В день концерта никогда не ходила в школу. Да и какая могла быть школа? Ни о чём другом, как о своём выходе на сцену, я и думать не могла. Боялась. В момент, когда называли моё имя, сердце начинало бешено колотиться, ладошки становились мокрыми и холодными, колени дрожали. «Только бы не забыть! Только бы не забыть!» - стучало в голове. На автопилоте я отыгрывала экзаменационную программу, на минутку свободно вздыхала, а потом начиналась тревога за оценку. «Хоть бы не «тройка», хоть бы не «тройка»» - думала я, стоя в коридоре среди таких же, как я мучениц-учениц. Сама оценивать своё исполнения я была не в состоянии. Главными критериями оценки у нас, детей, было – «ошиблась», «не ошиблась». Какие оттенки? Какой характер? Какие штрихи? Главное, чтобы было сыграно ровно и без ошибок! И никогда ведь не знаешь, что ещё может понравиться или не понравиться строгой комиссии… И только когда во время объявления результатов я слышала после своей фамилии «пять» или «четыре», я могла облегчённо вздохнуть. Меньше «четвёрки» я никогда не получала, но всегда боялась получить плохую отметку. Почему? Не знаю… Дома меня за оценки никогда не ругали.
Продолжение здесь:
