Сатурнидия диэфемероптерелла

По самому дну самого глубокого океана,

по дну гигантской чёрной космической ямы,

тащусь по шпалам древней узкоколейки

за сигаретами, булкой хлеба и пачкой чая.

На это чёрное дно, на дюны серых сугробов,

на ржавые рельсы поросшие сон-травою

с неба спускаются клочья ватных тампонов –

хлопья усталости звёзд выпадают в осадок.

 

Всё сюда, к пределу глубин, выпадает в осадок;

я легион дней назад сюда тоже выпал.

Теперь тащу свои кости и мраморный панцирь

к туманной цели по илу придонного смысла.

Придонный смысл незатейлив и всем очевиден:

его едят и пьют, в нем копают норку.

Диктатор дна, он тоже выпал в осадок,

но прежде, прежде, прежде, гораздо прежде.

 

Курю последний бычок, переставляю сегменты,

джунгли болот крюком дуги огибая,

цепочку следов личинки в снегу оставляя –

давно, давно не скрипел здесь колесами поезд.

Штрихи столбов уходят в тишину снегопада;

вверху – колыхание сонное его белой мути;

вверху – слой облаков толщиной с Антарктиду,

над ним плывет Сатурнидия Диэфемероптерелла.

 

Она солнечной радугой крыл мерно вздыхает,

изумрудную даль наполняет органной мессой;

сквозь бабочку плывет стратегический бомбардировщик,

пилот летит сквозь неё, но её не видит.

Сатурнидия Диэфемероптерелла пьет нектар счастья:

там, в верхних водах миров, его очень много.

На спине Сатурнидии Диэфемероптереллы – Весёлый Роджер;

Она мечет в лазурь икринки медовых жизней.

Десант икринок выпадает на дно осадком,

чтоб расползались во мраке личинки-подонки,

чтобы ползли по заснеженным шпалам, следы оставляя,

к туманным целям за илом придонного смысла.

 

Сгустился мрак белизны в гипсовый ящик:

кто я, откуда, зачем – мне уже не вспомнить;

где я проснусь, когда – мне уже до фени;

я лежу на перине снега скрестив руки.

Я ловлю глазами пух водяных кристаллов.

Я буду слушать тишину своего саркофага.

Позвоните кто-нибудь в колокол Ллойда -

я хочу к тебе, нежная мама-лепидоптера.

 

Из-под земли, из-под мантии, из-под желтка магмы,

из-под гранитной коры с той стороны шара,

из сверхновых глубин света воззвал её голос:

"Сей есть сын мой возлюбленный, рыцарь алмазнодоспешный.

Ты идёшь лишь по мне, куда бы нога твоя ни ступала,

лишь ко мне, лишь к моменту расцветания крыльев.

Отдохни и ступай по путям, давно для тебя проторённым –

между двух стальных ржавых нитей твоей Ариадны,

в град детей моих возлюбленных и неразумных,

единоутробных твоих близнецов – сестёр и братьев,

Павлиноглазоподобных, однажды Дважды-однодневно Крылатых.

Дальнейший путь укажут три волшебных кристалла -

сигареты, булка хлеба и пачка чая".

 

***