Надежда
Они шли по аллеям осеннего парка и разбрасывали ногами золотистые шуршащие листья. Казалось, им просто нравилось идти по золотому ковру и слушать возмущённое шептание листьев. Их лица были светлы и спокойны, что-то неуловимо похожее было в их внешности – может, невозмутимая вдумчивость лиц, а может, неопределённый возраст, который каждый раз ускользал глядя на их спокойные лица. Похоже выразительно их отличали только глаза. Его, с прохладою, – как синеватый вековой ледник… Её, с теплом, – как подостывший яркий пламень.
Они молча прошлись по аллее и вышли на берег небольшой тихой речушки, сонно текущей в золочёных зарослях. Подойдя к деревянному неказистому мостику, они почему-то вдруг остановились, как будто раздумывая – переходить им на ту сторону или всё же погулять ещё немного? – а может, просто засмотрелись на стайку лесной братвы, бойко щебетавшей в кроне молодой ракиты? Они стояли всё в том же невозмутимом спокойствии и снова было непонятно – грустны они или веселы?.. Но вот через мохнатые кроны пробился янтарный пушистый луч, и в эти секунды их лица стали словно ещё светлее и ярче… наконец, в это мгновенье стало понятно… они с кем-то или с чем-то прощались...
– Помнишь ту чудачку, что приходила к нам там, на земле? – спросил он, едва улыбнувшись и приглашая голубокрылых синичек себе на руку.
– Да-а-а… странная была особа, – сказала она, поглядывая на птиц и тоже слегка улыбаясь… Немного помолчав, добавила:
– А всё-таки в ней что-то было…
Он продолжал играть с бойкими птахами, но всё же повернулся к ней и, слегка тронув её взглядом своих серебристых глаз, сказал:
– Конечно, было! Иначе бы и нас здесь не было.
У неё внутри что-то приятно сжалось, и отозвалось нескончаемой любовью и нежностью – где-то очень-очень глубоко, а потом и вокруг…
Как думаешь, Странник, почему люди не верят нам? – задумчиво спросила она, разглядывая шустрых птичек в сине-лазоревых шапочках.
– Они просто спят и пока не слышат нас, – ответил он, не отрываясь от своего занятия и пытаясь погладить синичке брюшко.
– А когда же они проснутся? – немного растягивая слова и будто обращаясь к кому-то, кто очень далеко, тихо проговорила она
Он снова повернулся и посмотрел на неё
– А они уже просыпаются… только не все… многие уже и вовсе не проснутся, но так и не смогут до конца понять этого.
Он продолжал ласково смотреть на неё, но от его слов ей стало как-то не по себе. Лёгкая досада и негодование отразились на её светлом лице.
– А как же мы, Странник!? Мы же тоже там, на земле! Мы что, тоже не проснёмся?
Он обнял её за плечи, и долго стоял так, молча… От этого молчания у неё по телу пробежал холодок. Отступив назад, она взволнованно заглянула ему в глаза.
– Почему ты молчишь?.. Мы проснёмся? – снова спросила она.
– Не волнуйся, Светлая, – наконец сказал он. – Мы не спим… мы просто ушли. Ушли от самих себя и теперь будем ждать возвращения… возвращения домой.
Она задумалась и долго смотрела на маленьких утят, паровозиком скользивших по тихой речке, увлечённо что-то или кого-то выискивавших. Ей уже не было так грустно и горько, как когда-то – просто ей надо было всё обдумать, осмыслить и понять.
Он вдруг посмотрел на неё и, видимо, желая её немного развеселить: на его руке появился маленький совёнок – пушистый комочек с когтистыми и уже большенькими лапками. Он сидел, нахохлившись, недовольно переминаясь с лапы на лапу, и смешно крутил головой, нацеливаясь то на один предмет, то на другой – как будто уже выискивая себе добычу.
Она немного отвлеклась от своих мыслей и, нежно погладив его взъерошенную спинку, спросила:
– Мы что, возьмём его с собой?
Совёнок смешно повернул голову, будто тоже ожидая важного для себя ответа.
– Возьмём… но не сейчас, – сказал он, устремив взгляд куда-то в сторону.
Она тоже повернулась и среди вековых золотистых дубов увидела небольшую зелёную опушку, на которой росло и зацветало небольшое странное дерево. Оно быстро распускалось и окрашивалось множеством соцветий нежно-розовых оттенков, а вокруг хороводом уже кружили бабочки и жужжали мохнатые шмели, так необычно и по-весеннему – средь осеннего парка.
– Интересный пейзаж, – сказала она.
Они вышли на эту опушку – как будто перемещаясь из осени в лето – и подошли к цветущему странному дереву. Вблизи оно казалось довольно большим и походило на молодой раскидистый клён, увенчанный цветами и разными бабочками, как летняя поляна. Он поднял руку, и совёнок быстро перепрыгнул на удобную пушистую ветку, сразу по-хозяйски расположившись в цветущей листве.
– Это пока всё, что мы смогли… Здесь и будет пока его дом, – сказал он.
«Ах вот где начинается сказка!» – подумала она и вспомнила себя вновь там, на земле, чувствуя всю свою душевную полноту и такое сильное, готовое к нежности и материнству тело.
Она опять задумалась – неужели мы снова будем ждать? Неужели начинать всё сначала? Ведь теперь оставалась только единственная надежда на них – на тех, кто не забудет, кто сохранит… и может, всё же оставит после себя хоть частичку того света и того счастья, что позволило им к себе ненадолго приблизиться и дать себя хоть немного почувствовать… Прожить оставшуюся жизнь не зря – это ведь так важно! Сохранить хоть немного того тепла, в котором они когда-то всего лишь погрелись и за которое так дорого уже заплатили. Она очень желала, чтобы хоть что-то в их жизни было не зря! – тогда и они будут не зря...
Ей не очень хотелось тратить много времени на обдумывание теперь уже не её новых трудностей и земных проблем. Они скоро уйдут, оставив вместо себя только надежду… снова лишь надежду. Но она верила в саму себя и в то, что она, несмотря ни на что, другая – у неё есть другой путь, есть иное осмысление жизни. Пусть теперь она не Любовь… но она теперь снова Надежда.
Она взяла его руку и тихо спросила.
– Может, пусть везде будет лето?
Он продолжал смотреть задумчиво куда-то вдаль и молчал.
Она легко коснулась его щеки и попыталась осторожно заглянуть в глаза:
– Не печалься, Очарованный! Ты теперь не любишь лето?
– Пока не люблю, – спокойно ответил он… — И осторожно надел ей на голову венок из ромашек, появившийся так же неожиданно, как и совёнок.
Она прошлась босыми ногами по полянке, обошла вокруг дерева… и снова остановилась в раздумье. Совёнок одиноко сидел на ветке и уже совсем успокоившись, казалось дремал.
«Где Вера? Где Надежда? Где Любовь? Найдут ли они нас? Мы снова разделились», – подумала она. Потом вдруг повернулась к Нему и, блеснув янтарём своих огненных глаз, озорно спросила:
– А тот старый капитан на корабле, помнишь?.. Тоже ведь престранный тип был!
Они теперь уже вместе рассмеялись и побежали снова в осень. Тревожа сон мохнатых аллей, разбрасывать золочёные шуршащие листья, в бирюзовом, с пушистыми облачками небе…
***
Примерно так уходило наше проигранное счастье. Но Вера ещё спала… она только-только просыпалась и лишь пыталась понять – что же происходит? Ей казалось, она видела саму себя и смотрела себе вслед.
Куда всё так стремительно убегает? – думала она. Ей хотелось знать: кто она, эта странная лучистая незнакомка, так напоминающая ей саму себя из далёкого-далёкого прошлого?.. Но оборачиваясь и будто вопрошая вокруг, она видела лишь каменные стены домов, которые почему-то медленно-медленно расплывались, превращаясь в молчаливые серые тени. Вера пыталась снова увидеть тот парк, но почему-то ничего уже не видела… она просыпалась в обычной и привычной квартире – под суету соседей и завывание машин. Наваждение совсем уже пропало, и ей становилось почти совсем понятно, что это был всего лишь сон, который сейчас пройдёт и не оставит следа. И будет всё, как прежде: учёба, родители, друзья, работа…
Она скоро окончательно проснётся… откроет чуть влажные глаза, посидит на кровати, задумавшись – опустив голову и рассматривая свои спутанные, как и мысли, волосы… Потом стряхнёт с себя ночное наваждение, как летний растревоженный дурман… и, забросив подальше все свои печальные сказки и странные сны, отправится дальше, на серые улицы большого и шумного города – познавать тот реальный и правильный мир – в поисках иного, и может быть своего счастья. И всё равно ошибаясь, разочаровываясь, обманываясь… и получая от жизни всё то, чего когда-то так пыталась избежать. Принимая все те же трудности и колкости, без которых немыслима, мертва и невозможна наша жизнь и наше бренное существованье на земле! – но только теперь без неё, без него, и без себя.
Они уходили так же незримо, как от нас уходит счастье или вдохновение!.. Мы лишь отмечаем свершившийся факт, не углубляясь в тайны их свершения – и так же продолжаем жить дальше… смиренно надеясь или озлобляясь – изменяя самих себя к лучшему или бросая себя в погоню за тенью и личинами ложного восприятия! В поисках другого, более близкого и доступного счастья, в нашем обманчивом, иллюзорном мире. И неужели всё, что было с нами, исчезает, пройдя, как сон и как вчерашний день?.. А разве вчерашний день исчезает?
Я всё же верю, что ничто не исчезает! И пусть порой мы оступаемся и разлетаемся на части, как осколки… мы не должны впадать в уныние, должны бороться – в первую очередь с самими собой – и вновь идти или ползти… чтобы найти, чтобы возродить!
И я точно так же смотрел им вслед, и пробовал её слёзы на вкус – солёные и горькие слёзы плачущей души… но я знал, что утром она проснётся и будет совсем уже другая! Она снова наденет свой холодный и гордый наряд, который по-прежнему будет для меня так же любим, так же мил, как неотъемлемая часть её самой, хотя и не главная… хотя и не вечная. И мне хотелось тогда закричать: «Постойте! Ведь это же наша сказка! Почему от нас убегает самое лучшее, что в нас есть?».
Но они уже не слышали нас… Они всё бежали, бежали… оставляя всё золото нам, и зажигая на небосклоне, всё новые и новые звёзды.
Отрывок из повести "Тайны снов" (Эпилог)
