Ди Слав

Детства почти не помню. Не возникает перед глазами целостной картины, не удается отмотать назад жизнь как старую кинопленку и воссоздать хотя бы один полный пережитый день. Перед внутренним взором возникает странное мозаичное полотно, собранное из огромного количества, плохо связанных между собой фрагментов.

Запах сосновых иголок и шишек прогретого солнцем кокчетавского лета, самая сладкая в мире лесная земляника, которую собирали с бабушкой и двоюродными сестрами, скрип панцирной бабушкиной кровати, блестящие накроватные набалдашники с прятавшимися в них солнечными зайчиками… И тут же – иная картина, пыльный и жаркий южный Казахстан, огромное поле тюльпанов под Чимкентом, гнезда ласточек, облепивших карниз крыши приземистой, плохо оштукатуренной пекарни, аромат свежеиспеченного хлеба, деревянный татарский топчан во дворе, другая бабушка, хмурая, темноглазая, несчастная…И между фотографиями двух бабушек, североказахстанской, городской, легкой, улыбчивой и южноказахстанской, деревенской, темной и немногословной, между летними периодами, прожитыми словно в разных мирах, хранятся обрывочные кадры нелетнего детства.

Квартира на первом этаже обычной хрущевской пятиэтажки маленького шахтерского города в Карагандинской области, свет почти не проникает в окна, за окнами -палисадник с высокими тополями, березами и множеством мелких кустарников. А еще – голубятня на длинных металлических ногах, один из символов советской эпохи, возникший с легкой руки Пабло Пикассо, изобразившего голубей мира, которые стали символом фестиваля молодежи, проходившем в Москве в 1957 году. Детство проходило под замирающее только в зимний период, воркование и хлопание крыльев этих пернатых соседей. В квартире вечная сырость и полумрак. Видимо, с тех пор я и не переношу хорошо освещенных, заполненных дневным светом, жилых пространств. Фрагменты воспоминаний о доме окрашены оттенками сепии. Черно-белые газетные листы, по которым я училась читать самостоятельно, ибо родители считали, что учить трехлетнего ребенка читать рано. Недоумение и раздражение, которые вызывали такие буквы как мягкий и твердый знак, ё и й. Молоко с пенкой, противное на вкус, но отчего-то считавшееся полезным и необходимым. Ржаной хлеб, который уже покупался черствым. Телевизор с вечной рябью и скучными программами, не вызывающий интереса. Постоянная суета, меня все время куда-то ведут, то к присматривающей за мной на время отсутствия родителей старушке Эмме, пропахшей корвалолом и духами «Красная Москва», то, позже, в детский сад, с непонятным для меня в то время названием «Черёмушки», то в гости к маминым или папиным друзьям, то еще в каком-то неопределённом направлении. А я все думаю, можем ли мы так тратить своё время.

Время прошло, суета осталась, но потускнели и постепенно исчезают воспоминания… Постепенно… Сначала исчезли наши голуби, потом улетели байжансайские ласточки. Снесли бабушкин светлый и праздничный дом в Кокчетаве, потом стерся и исчез с лица земли дом второй бабушки, не стало Байжансайского рудника, не устояла против вихря перестроечных времен и наша Шахтинская пятиэтажка. Не стало и бабушек… Уже не существует людей, птиц, домов, звуков и ароматов моего детства... детства, которого я почти не помню.