Никто Иванович

Серия рассказов «Однажды в мае»

Автор: Коваль Алена (Аланиэль)

 

Об авторе...

Кто написал эту серию рассказов? Да и писал ли вовсе... Навряд ли вы зададите себе этот вопрос, скорее всего, просто пройдете мимо вступления, как и большинство, горе читателей, вечно спешащих куда-то, вечно задающих ненужные вопросы, вечно живущих, немного не мало, всего лишь своей рутинной судьбой, так и не узнавших, что когда то на свете жила девочка Аля, которая верила... Верила в полуденные, чудные сны, верила в детские сказки, верила в силу природы, верила в магию слов, в человеческую душу и небесных ангелов. Девчушка, которая любила бушующее море, июльский лес, козье молоко и белые розы... Девчушка, которая придумала себе пурпурные крылья и взлетела прямо к небосводу... А все, потому что была книгой, книгой, неспешно пишущей свою историю, а за одно и весь мир вокруг...

 

«Начало конца...»

Двадцать четвертое мая. Беззвездная угрюмая, томимая горечью яда ночь. Лихой, мефистофельский черный колючий лес. Леденящая душу талая горная речка.

Неторопливо я закрываю безжизненные, пепельные, потухшие, безразличные глаза окунаясь с головой в бесстрастные, холодные, незнающие пощады волны, словно случайно позабыв расплести прекрасную золотую косу, украшенную невиданными цветами и не сняв белого, воздушного венценосного платья, украшенного премилыми пятнами алой крови и могильной земли... Вода нежно целует и обнимает меня, унося вдаль. Прочь! Прочь от зла и от добра, прочь от разбитых грез и предательств. Прочь от далеких, но от того не менее прекрасных звезд, и белокрылых ангелов.

В густом, склизком, затвердевшем воздухе повисло скорбное молчание, и лишь где то вдали кричит дурная лесная птица, предвестница бед и рассвета. А ночь никак не сдается, отчаянно борясь и воя от боли неизбежного, окутывает она лес, но вдруг где то там за холмами, перед самым концом, вновь разгорелся последний костер! Я знаю, там меня уже ждут, там меня любят, там меня простили и позволили жить! И я живу! Я чувствую! Я вновь люблю и ненавижу! Вновь проклинаю, а все же борюсь! Я... я... растворяюсь в этом мире...

А вы думаете, за что вам все эти страдания? За что предательства, войны болезни... А ведь добро притягивает добро, любовь притягивает любовь, а ненависть- ненависть... Вселенная мудра и потому, все что вы ей отдаете она вам и возвращает! И если ты без раздумий ломаешь чужие крылья, выдергивая перья, и кидая камни, не обессудь когда поймешь, что тебе и самому не взлететь.

 

Куда летят бабочки...

А знаете, ведь майская или июньская нежная, звездная ночь - чудесное время для слез, людских слез отчаянья в безмолвном одиночестве и ангельских слез счастья на чудотворных иконах, немых слез серебристой страдалицы луны, прекрасной и величественной владыки мыслей младых поэтов, но столь одинокой в своем гордом величии, и громких рыданий почерневшего от тоски, бескрайнего, речного камушка небосвода не скрывающего в своих столь печальных и столь прекрасных глазах чистой любви к далекой земле недотроге, но их разделяет... Всего лишь шаг, всего одно мгновение, всего одна мысль и одна идея, всего одно слово и одна мечта? О нет... И вовсе не пропасть, влекущая в небытие и не бескрайняя пустыня под палящим летним, знойным солнцем... Да и совсем не маленькая трещинка в сухой земле, под стопами глухого музыканта...Никто и ничто не посмело встать между влюбленными, а все же... они не встретятся, не встретятся никогда, до самого конца бытия...

Я сидела у открытого окна, выходящего на тихий, словно задумавшийся старый парк, стоящий как будто бы во сне...Все с ненавистью называли его пустырем, и все же ходили туда и все же его редкие и робкие огни приятно согревали уставшую, измученную душу после всей этой холодящей и наводящей страх темноты, правда потом, по утру, старые раны болели еще сильнее… Лишь пение ночной птицы было слышно в тиши. Вот дурная, все еще славит тьму, когда другие уже дожидаются рассвета. В комнате пахло крепким, горьким кофе и старыми, не раз промокшими книгами, которые уже давно никто не читает, а все же хранит на нижней полке, в платяном шкафу. Как вдруг, совсем случайно, мой блуждающий, уставший взгляд упал на пару смятых листов бумаги, небрежно брошенных на столик у камина. Я медленно прочла заголовок, гласивший "мав Шушияма Берроуз так и не съел луны, халатность в работе!"

- Эх, Вольдемар, Вольдемар, вновь Вы ушли гулять в лунном свете и позабыли забрать свежий выпуск газет. Ну что ж, придется мне прочесть «АкалесицаЭкспресс» за нас двоих, а Вы уж постарайтесь там повеселиться на славу, только не уроните облака, а не то белый человек вновь рассердится и заточит вас в перо из золотых крыльев- произнесла я мечтательно взглянув на небо и погружаясь в газету."Сегодня, в два по полудню по исчислению времени Алых Шинигами, а может быть и Желтых, кто ж их различит, в парке имени мага и волшебника Гилиона (для друзей просто Гили, для вас Гилион маг и волшебник) был пойман воображаемый зверь- трехметровый рыжий таракан с бивнями старого (а это не маловажно) африканского слона, не то что бы крупного, но отнюдь и не маленького, с десятью хвостами блохастой молодой рыжей ищейки. Работник отдела транспортировки знаний арестован за бурную фантазию, зверь пойман и переведен в контактный зоопарк небылиц, правда один из хвостов до сих пор бегает по улицам нашего города, распродавая китайскую лапшу, которую я вам сейчас вешаю на уши"

За окном раздался, чей-то тихий голос.

-Да иду я, иду - пробормотали мои губы сами собой, в то время как я продолжала читать дальше - «Сегодня, теплым летним сентябрьским днем в феврале, в восемь вечера до полудня в районе Шереметьева были обнаружены уникальные золотые крылья. Вот, что рассказывает по этому поводу очевидец молодой белый козел Боря (а если не Боря, то точно уж Белка) приснившийся синеглазой девочке Але:

- Пробило без малого три часа ночи, когда не сон, но дрема нежно окутала Алю и взяв легкой ладонью за руку повела в мир фантазий, девчушка стояла на огромной базарной площади, в самом ее сердце. Казалось, там было все, что должно было быть на торговой площади - дружный гул, оклики уставших за день продавцов, сотни и сотни тысяч людей, снующих взад и вперед, с видом столичных экспертов, оказывающихся чаще всего простыми зеваками, ищущих счастье по всюду, коме своих одеревенелых душ. Обычный базар! Обычный базар, каких много на свете! Совершенно обычный, ну или почти... Под общий гул здесь торговали крыльями, белыми и черными, из чистого серебра и жемчужин. были крылья и из света далекого солнца, и из цветов, которые расцветают лишь единожды в жизни.

- Красавица, примерь как и ты крылья- улыбнулся Але один из продавцов, протягивающий нежно- бежевые, почти что белые крылья, слегка отливающие золотом.

- Но…но у меня нет денег- тихо ответила Аля.

- Денег нет, значит… Денег...Хэх, кому же они нужны? Де-е-еньги... сколько же горя от них было людям- помолчав задумчиво произнес он- а здесь, все совсем иначе, улыбка ребенка, или скажем счастлив смех молодой девушки ценится куда выше простых бумажек, не первой свежести...

Полным радости взглядом, Аля обвела старинную витрину, обильно украшенную вековой дорожной пылью, провела своею крошечной рукой по бирюзовому нежному шелковистому оперению, огромных крыльев, и вдруг вгляделась в дальний, темный угол маленькой передвижной лавки торговца. О да, несомненно, там были крылья, но КАКИЕ!!! Жалкие зачатки крошечных перьев были совсем серыми и тусклыми, а прямо по центру красовалась весьма живописная проплешина, да впрочем и сами крылья грозились вот-вот развалиться.

- А что, на счет этих?- спросила Аля, указав на те самые крылья- могу я их купить?

Подсушивающая толпа с негодованием обернулась, впрочем вполне умело для проффесиональных зевак вовремя сделав вид, что просто неспешно прогуливается вокруг. Однако, стоило девчушке слегка прикоснуться к редкому оперенью, как одинокие крыла гордо расправились, побелев, словно от смертельного ужаса, но вот все сильнее и сильнее отливали они золотом, заиграв тихую мелодию голубого небосвода, о да, они все еще были крохотными, словно бы специально сделанными для статных голубей, ютящихся в Алином саду, но малышка точно решила, что разделит их со всеми, кого встретит на своем пути, пара крыльев, на все человечество- абсурд!!! Люди только и сделают, что растреплют его, да разорвут... Но знаете , крылья, такая штука, чем чаще даришь людям смеясь свое оперенье, тем гуще и быстрее оно растет.»

В окно вбежал Вольдемар. Его очки в серебряной оправе с лунными камнями съехали на нос, а черные, прямые волосы, обычно уложенные в элегантную прическу, были взъерошены и сбиты.

- Где тебя только черти носят?! Все уже собрались! Рассвет всего через пару часов! вскричал он.

Я с ужасом взглянула на выцветший циферблат старых часов. Стрелки нещадно приближались к роковой отметке. Наспех надев черные перчатки, на которых уже уютно расположился ночной толстый паук, и повязав тугой черный бант, прихватив газету и ее хозяина- Вольдемара, я выпрыгнула в разбитое окно , но вместо того что бы в густые заросли крыжовника упали черновласый волн и Солия с серебряными косами, струящимися как вода в бурной горной реке, к небу взмыли две бабочки и покружив над зеленым домом улетели куда то вдаль, куда то где человеческий глаз не мог их увидеть...

 

Ночной диалог:

Как то раз поздним дождливым длинным вечером, одним из тех, когда все дела уже сделаны, вся рутинная суета осталась позади, все нужные, и не очень слова уже сказаны, а сны еще так далеки, я сидел у потрескивающего старого камина, листая осточерствелую мне любимую книгу. Вокруг было тихо и спокойно. И лишь где то вдалеке лаяли напуганные подступающей монотонной темнотой и неизбежными холодами собаки. В комнате пахло свежей сдобной выпечкой и дурманными полевыми цветами, стоящими в голубой фарфоровой вазе, в шутку подаренной мне деревенской красавицей в первый день весны. Сегодня утром, ко мне в гости клялся зайти Вольдемар, мой старый, заклятый... друг, но похоже совершенно забыл о данном обещании. И вот уже первая нежная грустная дрема сковала меня, как вдруг тишину разрезал уверенный громкий, бесцеремонный стук в прогнившую старую деревянную дверь, наспех покрашенную зеленой краской, только подчеркивающей безысходную ветхость. "Ну наконец то"-хотел было произнести я, но не успел. По ту сторону двери сидел старый толстый черный кот, неспешно вытиравший блестящее, новое золотое пенсне и любовно поглаживающий уже совсем посидевшие усы. Однако как только моя бесполезная, извечная зеленая дверь была полностью открыта кот шустро вскочил, вальяжно потянулся и издав боевой клич на неведомом мне кошачьем языке вбежал в переднюю, опрокинув подаренную Марьей голубую вазу, и важно разлегшись на столе, капотировал искусно вырезанную из красного дерева чернильницу,( правда как выяснилось совсем пустую), и огорченно мяукнув по этому поводу завел кошачью песнь ... Но в тот же момент спохватился и виновато ойкнул...Спустя еще мгновение вместо кота на столе оказался горбоносый весьма тучный мужчина лет тридцати пяти с черной, густой бородой и в нелепом зеленом котелке. «Пардон...»- пробормотал он-«Инстинкты-с..», а после поймав мой взгляд на разбитой вазе, усмехнулся «В шутку ли?»... «Что в шутку?»- угрюмо переспроси я. «В шутку ли Вам, голубчик, ее подарили?»... Я промолчал, но попытался вложить в свое молчание все то, негодование и раздражение, накопленное за последние несколько минут. Но растянувшись в улыбку Горбоносый не только не чувствовал вины, но и спросил "Шереметьев?"-"Ну, Шереметьев!". " тю где же вы, голубчик пропадаете?! Мы только вас и ждем?!" "А вы собственно, не ошиблись"- с еще большим негодованием спросил я. Мужчина задумался, но так и не ответив на вопрос спросил сам "А где вы работаете?" Я гордо заметил " я КОНСИВНУТОР, я занимаюсь, нуу... эм... вобще... эм...разными вещами" "ЗАМЕЧАТЕЛЬНО!!"- воскликнул он! "Консивнутор! У нас таких уже восемь, а вот девятого как раз и нет... Слушайте, бросайте свою деревушку и идите к нам! Будете помощником помощника помощника!"-"А что у вас есть"- скучая спросил я.-"что у нас есть?"- задумчиво произнес горбоносый, качаясь на стуле. Комнату заполнил протяжный, оглушительный свист и из зеркала чертыхаясь вышел кудрявый мужчина во фраке "А у нас зарплату платят! Вот...приличная зарплата кстати и столичный город... Да на нашу зарплату жить можно!!! Трудно только последние 28 дней ."-я улыбнулся, все таки в наши дни консивнутору трудно найти работу, но еще труднее найти зарплату!"-и все же я произнес-"не надо, не надо мерЯть на деньги! "-"я ...»- хотел было что то сказать кудрявый, но не успел из за грохота, раздавшегося в комнате как майский гром в феврале, это горбоносый упал со сломанного стула, и виновато шаркнув ножкой грациозно запнул обломки под кровать, куда и сел после. «А чем вы хоть занимаетесь?"- недовольно спросил я... "Мы? Да как и все! Плюем в потолок и пытаемся увернуться. Очищаем ауры телефонных книжек от злых духов, мыло моем, косим сено в комнатах и раскладываем по карманам. Работаем— едим — спим.»-произнес кудрявый «Интересней чем у нас Вам нигде не будет!»- перебил его горбоносый вытаскивая второй стог сена из маленького кармана коричневой куртки...

 

«Мав, ЩАСТЬЕ, булка хлеба»

Кичливая, капризная королевишна- ее сказочное величество агатовая майская ночь неспешно спустилась на холодную, угрюмую селянку Землю, бесшумно играя с бескрайним, столь тонким и столь изящным хрустальным миром в легкой витиеватой серебристой оправе из чистых слез, с безмолвно вальсирующей в воздушных кругах французского неторопливого Бостона лоснящейся травой на тихом молодом лугу, сверкающем и светящимся в своей беспечности, словно изумрудные глаза юной, нежной, волшебной застенчивой девы воздушной Нимфы, и рассыпанными на берегу крошечной извечно голубой старой озерной лужи молодыми деревьями, погруженными в млечные грезы о безгласом тополином величии. протяжно и тоскливо где то в дали выли брошенные, преданные всеми и всем кудлатые дворовые собаки, тихонько напевал старинную позабытую всеми кельнскую мелодию сверчок- непоседа, в лесу перешептывались диковинные звери. В раскидистых кустарниках, торжественно расстилающих руки, опоясывающие деревушку в широких объятьях, запели причудливые хохлатые птицы, пронзительные восклики которых разрастались бутонами невиданных цветов в душах тех редких прохожих, что спешили, куда-то туда, вдаль, пряча носы от ранних ночных холодов, стелющихся по свежей земле. Грязно? Ну и пускай! Даже простая земля, тем более родная, кажется нечтом удивительным, удивительно прекрасным далеким северным звездам, расцветшим на небосводе, как белые фиалки по утру в чьем то ухоженном саду.

Кто-то в стареньком черном свитере, с заплаткой на правом боку и алом, любовно связанном колючем огромном шарфе, еще хранящим металлический запах холодных спиц, в чьих то умелых мозолистых красных руках, блестя крошечными прелестными серебряными копытцами и зацепляясь огромными ветвистыми каштановыми рогами за кроны еще молодых, напуганных зеленых деревьев, бесшумно скользил по пустынным тесным, узким, пыльным улочкам, прижимая к груди маленький, тихонько шуршащий бумажный пакет. Его непослушные, черные как и глаза волосы развевались на холодном ветру, а черные как и волосы глаза сияли светом бриллиантовой холодной тихой горной речушки. Кто-то то и дело поглядывал на недовольно тикающие серебряные часики, ютящиеся и в нагрудном кармашке.

"Опоздаю!!!"-жалобно причетал Кто-то, "Ну точно опоздаю!".

Если вам интересно, «Кого-то» звали Шушей, а в маленьком бумажном пакетике он нес свежую душистую(а другая здесь просто не подошла бы) еще теплую воздушную буханку белого хлеба с маленькими зернышками кунжута, так похожими на бравурные, озорные веснушки, беспечальной хлебной девчурки, с золотыми словно колосья сентябрьского полевого хлеба кудрявыми косами по пояс.

Возможно, Вам будет так же полезно узнать, что Шушик это один из четырех мавов- великих хранителей пленящих души молодых сынов и дочерей земли библиотечных замков и бережно хранящихся там драгоценных волшебных шкатулок(а иногда и целых сундуков)- старых, а может быть и не очень, повидавших и переживших многое, порой, даже своих хозяев -книг, хотя, пожалуй, это и так известно любому карапузу (но только не взрослому). Однако, в тайне мавы занимаются сменой утра, дня, вечера и ночи. Вы спросите:" А почему же иименно они?" Все очень просто ведь надо же кому то этим заниматься! К тому же мавы порой решают нерешаемые проблемы счастья человеческого, но это так ради воскресной забавы!

- Счастлив ли я?- размышлял мав вслух, пробираясь по крышам старых домов- Счастлив! А то как же?- Шушик улыбнулся, радуясь собственным словам- как же я могу быть несчастлив? - Шушик задумался- Однако какое странное слово, «Сча-а-а-астье»... всего шесть букв, а поместились в нем горластые трели птиц в первые весенние оттепели на лиловом рассвете и сумасбродная, адская буря в рдяном от крови и соленом от слез океане на краю земли, краткое слово "жизнь" и вешнее звучное слово "надежда", в нем бескрайние молодые драгие, ближние сердцу родные луга, освещенные знойным парчовым полуденным солнцем и кроткое блеянье коз, этих милых чертушек, с ангельскими рожками, глядящих задумчиво в лазурную даль... И все это счастье, и все это благоденство, и все это такой разный, но такое нужный, чистый, волшебный счастливый конец! Как же тут всем угодить? Счастье... Счастье- это мечтать, ведь именно самые безрассудные и вздорные мечты питают наши уставшие, окаменевшие, жестокие, застывшие души, наполняя их божественным светом, венценосным светом надежд, подобно тому, как вага наполняет бутоны роз недолгой, но столь ослепительной, чопорной жизнью! Это ли не счастье, идти по волшебному пути, к своим мечтам, наперекор судьбе, наперекор людям, наперекор завистливым взорам, наперекор здравому смыслу наконец! Сколько бы раз не разбивались наши мечты, ломая крылья о прутья железной клети, сколько бы не рушились, срываясь в немую, адскую пропасть- глотку омерзительного АСМОДЕя, сколько бы мы не падали на колени, рыдая, и вознося свои двуликие слезы к небу, сколько бы мы не предавали себя, предавали свои мечты, и свой гордый, но тяжкий и суровый путь, мечта- вот ради чего собственно и стоит жить! Ради чего стоит бороться, стоит верить, и творить и творить свою, свою человеческую- Шуша прервался- или же свою небесную, высшую судьбу. !- С улыбкой добавил он! Хотя, чего скрывать, про мечты можно и вовсе позабыть, отравить безнадежной безотрадной неумолимой обыденностью... Ребяческий взор! Абсурд, проросший в наших душах, ростками разочарований и поражений! Убейте мечту и тогда наступит прекрасное тихое мирное тихое мгновения блаженства, покуда былые мечты, а нынешние демоны преисподней, переехавшей со всеми взбамошными бесами в наши сердца, не начали разлагаться, медленно отравляя своим скорбным реквиемом все наше существо отчаяньем и нестерпимой болью утраты!- Мав достал носовой платок, наспех вытерев им мокрые от слез глаза. Шушу, когда то так же как и вас учили «Чудес не бывает, понимаете, просто не бывает на свете... И никто, никто во вселенной не поможет вам распутать алые нити жизни, лишь заведут в пещерные катакомбы лживых фраз... Где вы поймете, что все эти «Держись, Друг!», «Я в тебя верю», «Ты сможешь»- мерзость, нестоящая даже подложного внимания! Однако, Шуша, точно знал «Сказке быть, быть мечтам, быть волшебным грезам, быть детским снам, быть смеху, быть счастью и быть истинной жизни»...

«Ух!»- вырвалось наконец у него – «Успел!».

Шушик подставил крошечную лесенку, неведомо откуда взявшуюся на окраине маленькой деревушки, и, переставляя серебряными копытцами, медленно взобрался на нее. И предварительно развернув пакет, жадно откусил от буханки большой кусок, и глубоко вздохнув, повесил хлебный мякиш на крошечный гвоздик, и спустившись вниз, оглянулся.

Каждый день он жует хлебную булку, а она вновь и вновь вырастает, не желая быть съеденной, а Шуша сердится, кашляет, давится, и иногда даже плачет от горя, но каждый день усердно жует...

С первыми лучами царственно зашедшей перезрелой огромной тыквы сверкающего солнца сюда придут козы...

-Меее- удивленно спросит самый маленький козленок, глядя на старую крошечную лесенку, обвитую плющом, а от того и всю зеленую.

- Меее!- громко и гордо ответит большой черный козел, кивая рогатой головою.

А сейчас над крошечной деревушкой взошла луна. Возможно, все было не совсем так, а возможно, такого не было вовсе. Но Аля (то есть я) верила, верила и каждый день встречала Шушу, идущего с буханкой хлеба в руках. «Счастливы и Вы, господин Шушик?»- спрашивала он. «Счааастлив»- гордо отвечал он. А если ты веришь в кого-то, не все ли равно, существует он или нет? И если взошла луна – огромная и величественная, не все ли равно из хлеба ли она? Висит ли на крошечном гвоздике или нет?

Возможно, все было не совсем так...А возможно такого и не было вовсе. Однако, нам всем порою стоит научиться верить в чудеса. Ведь вот они, совсем рядом, только руку протяните... А чудеса, случаются всегда там, где в них верят, и чем больше верят, тем чаще они случаются!

 

 

 

«Теплота Кота»

Случалось ли вам весеннюю порою бродить по лесной тропинке, когда в деревнях так и витает запах, солнца, горького шоколада с хрустящими на зубах орехами и тягучей нуги, а в лесу все еще сверкает от полых вод прошлогодняя, золотая листва, и по земле крадется прелый запах покоя, выстилающий землю алым бархатом ? Когда под ногами тихонько журчат ручьи, да так, что и гадаешь шуршит и это листва, переговаривается ли седой профессор бекас или же кричит громогласный глухарь, вестник хороших деньков. Вчера, по извилистой, свежей, плутающей медвежьей тропке смеясь шли дерзновенные туристы, шли горделиво, барственно, срывая редкие зачатки молодых зеленых листьев, осыпая любовно разложенную утреннюю росу, и разрывая, драгоценные, серебряные тонкие паучьи нити, лениво куря пахучие самокрутные сигареты, впрочем, чего ж, им бояться?! А сегодня, на утренней нежной розовой зорьке к ним в спящий лагерь не по дружески, но по хозяйски заглянул Карл Ываныч, огромной, толстый, молодой бурый медведь, хозяин тропы, да и всего леса, пришел не для того, что бы разграбить, а что бы взглянуть в циничные, перепуганные годубые, карие, зеленые, серые, синии глаза. «Чего ж, вы реьята, изволили шутить?» «...» «А лес, хитер, хитер и мудр, и шуток не любит, у леса свои правила, и свои законы, изволили нарушать? Тогда чего же вы «Цари природы» перепугались? Или эта лихая, разбитная, сумасбродная жизнь вам уже не по душе? А ведь лес, это и есть вы! Взгляните на пламя свечи, что же вы цари видите в нем? Робкий, потускнелый силуэт человека, ставшего шатаясь на ноги и медленно расправляющего дрожащие руки, обнимая невидимое бытие, но вот пламя свечи закачалось, прямо как вода в зеркальном озере, когда над ним пролетает шумный, бойкий, озорной ветер, а в воде отражается голубоглазое небо, по которому проплывают белые кувшинки облака, и белые лодки- чистые человеческие души, перегоняемые светлыми, белокрылыми ангелами проплывающими над пламенем свечи, и заставляющими его кружиться в ритме неторопливого, воздушного балета !». И стукнув лапой по брошенной консервной банке, Карл Ываныч ушел прочь. Медведь был мудр, прямо как лес, а потому не мстил зазря, но и обид не забывал.

А на соседней полянке, прямо за большим белым камнем, стоит , кро-о-о-ошечная избушка, обвитая лесным плющом, с маленькими ставенками, расписанными золотой краской, с крошечной красной трубой и махонькой дверцею, выходящей на заросший сад. В этой избушке жили два кота Февронья и Тереньтий, не потому что были брошены, или еще что то, а потому что устали от низких людских затей. Бывало, утром, наловит Тереньтий мышей, натаскает воды из ручья, вот и готовы кошачьи щи! Похлебают вдвоем, да уснут, мурлыча на завалинке. Ну чем не счастье? А люди вечно лгут, вечно злятся, вечно усталы и несчастны, не потому что плохие, а потому что природа у них такая, потому что привыкли они так жить, потому что не верят в чудеса, потому что боятся своих мечтаний и грез, а вот котам присуща доброта и теплота, «Теплота кота».

 

 

«Белый человек»

Широкое звездное небо ластилось у ее ног... А этот чудесный, еще чужой и опасный, еще не изведанный и диковинный, а все же уже милый сердцу хрустальный мир нежно обнимал ее тонкие хрупкие плечи, ведя куда то далеко-далеко... И тысячи, тысячи звезд, тысячи хрустальных фонариков, хранящих в себе свет далеких планет, словно бы сонмы мотыльков парящих над зеркалом, медленно уплывали за горизонт, помахивая на прощание алыми хвостиками... Девчушка купалась в млечном пути, безбрежном и бескрайнем владыке вселенной, почти такой же бурной и своенравной как горные реки, бушующие где то там, далеко внизу. (А ведь вода реки и серебристый космос- все одно!) В припрыжку спешили к земле черные паучки- тени, постукивая острыми лапками и таща на колючей спине, что то прекрасное, светлое, что то неблагодарное и забывчивое - сны людские...

И вдруг зажглись фонари, и вдруг небесные улицы заполнились окликами, смехом, тенями, и вдруг среди этого небесного карнавала смеха появился он - человек в белом, легком твидовом костюме, украшенным серебряными нитями из звезд... Он легко опирался на толстую трость и поправлял белую шляпу, украшенную бумажными звездами и до ужаса похожую на своего хозяина! Впрочем, заметив прекрасную незнакомку, одиноко стоявшею поодаль белый человек, смеясь, сорвал свою шляпу и в знак глубочайший признательности подкину ее в безвоздушное небесное пространство, беспрестанно кланяясь и подпрыгивая на месте.

- Не правда ли красиво- помолчав спросил незнакомец поправляя непослушную звезду, проплывавшую мимо...

- Вы... Вы... Кто вы?- заворожено спросила девчушка, потянувшись к ближайшей звезде... Ага, как бы ни так! мгновение! И лишь ворозь мерцает у носа девчушки...

- Я просто человек, у которого была мечта... Я просто человек, у которого мечта есть, я просто тот богач, чья мечта будет всегда!

- А как же звезды? Как же сны - шепотом проговорила она

- А что такое звезды?- недостижимые мечтания... А что такое сны- наши потаенные скрытые думы, наши помыслы, грезы... А жизнь прекрасная лишь тогда, когда мы мечтаем, когда нам есть за что сражать, когда мы живы душой!

- Живы душой - повторила девчушка - я хочу жить, правда, хочу, хочу мечтать, хочу, что бы мои мечты сбывались!

- Тогда просто живи... А каждый раз, когда станет грустно, когда жизнь покажется страшным сном, когда надежда угаснет, и никто, никто не придет на помощь вырежи бумажную звезду и представь, что тебя окружает прекрасная сказка, и быть может, когда их накопиться штук сто, ложь станет правдой, и мечты вернуться... А теперь прощай, тебе пора родиться вновь...

 

 

 

«Белая голубка»

Случалось ли вам господа путешествовать? Путешествовать в те края где вас не помнят потому что никогда и не знали, в те края где вас не осудят за детский нрав и сияющие глаза потому что и осуждать то некому... в те края где чувствуете себя по настоящему живыми. Когда вроде и до того мертвыми вы не были! Хотя, пожалуй, еще не один путник, еще ни один скиталец, и не один странник не бывали в тех местах, где сейчас, мирно улыбаясь сидит девчушка Саша... На белой резной скамеечке, украшенной розовыми атласными лентами. В самом сердце... клокочущего, бушующего, безумствующего ада, а лихой русовласый чертушка, постукивая серебряными копытцами, и грациозно закинув пушистый хвост на левое плечо подливал ей в разовую фарфоровую чашечку с белыми пушистыми астрами черный горячий душистый жасминовый чай...

- Ох, ты жизнь, ты моя тяжелая - причитал он устраиваясь рядом и протягивая Саше свежую французскую булочку - тяжко мне, ох как тяжко! Думаете мне это все нравится- прорыдал он, указывая вдаль, к горе на которой обитали души грешников... Думаете, я хочу так жить?- воскликнул он, пряча лицо в когтистые, поросшие шерстью ладони. А я, а я ведь хотел быть музыкантом, хотел я как все сидеть под алой луной, под звездным небом, Освещающим мне дальний путь, хотел играть на скрипке где нибудь в чаще елового леса... Хотел по-настоящему полюбить, хотел громко смеяться, когда всходило солнце, а иногда и плакать... А что в итоге? Кто я? Такой же грешник как эти - ухмыльнулся он, окидывая взглядом мрачное, демоническое раздолье...

Помню два года назад, отправили меня собирать души людские на Землю, а я задремал на сенокосе, обернувшись пастушком деревенским... Дождь отчаянно колотил по крыше, отбивая походный марш- марш дождя... А под дождем гуляли городские музыканты, играя на гитаре... и дождь, даже тот улыбался им, становясь все теплее и теплее и окутывая нежной изумрудной дымкою те края... А сквозь дождь улыбнулось, и солнце и затопленные луга засияли от счастья... и с ними была она, серебряная флейта и девушка с длинными серебряными косами... и казалось будто бы весь свет вселенной, будто бы все звезды сияли в ее волосах... А потом, они умерли, все до единого, наверное, отправились давать свои концерты в поднебесье, а я так и остался здесь...- прошептал он, смахивая со щеки слезинку... -А недавно, обернулся я птицею, и отправился в леса... – помолчав продолжил он - Повстречал там чернокрылого ворона. Ворона- ученого. И молодую белую голубку с крыльями цвета старого льна, а в крыле сжимала она воздушный шар, парящий в небе, и казалось будто бы это летит сам дирижабль. Летит над огородами, над деревнями, полями, рассекая небесный строй... А однажды... Однажды, она не проснулась, гнусный ястреб, выклевал ее сердце, оставив умирать на земле...- Рыдая, закончил он.

- Но жизнь продолжается - наконец заговорила Саша - Да, мы падаем, все падают... Да мы страдаем, все страдают... Но мы идем дальше, даже когда нету сил, даже когда нет надежды, даже когда впереди лишь сущий ад...- прошептала она, протянув черту серебряную флейту и улыбнувшись, взмахнула крылами, исчезнув в поднебесье...

 

 

 

Послесловие или не вошедшее в сборник.

«А Слава так и не проснулась»

Лениво тикали старые, деревянные, почерневшие от негодования на быстроту времени унылые часы, много человеческих кровавых смертей они увидали за свой нескончаемый век ,примечали много пережитых в этой комнате страшных, беспроглядных, беспросветных но все же ушедших бед, ведали о нитратной человеческой лжи и гнусных предательствах, разрезая холодное матовое, пожелтевшее пространство серебряным шершавым мозаичным маятником встречали темные безрадостные, мрачные дни, но все так же исправно отмеряли оставшиеся ничтожные суетные часы людей совсем еще молодых отроков, да барышень и вздорных ворчливых стариков... Тщетно передвигая по наскучившему, бесконечному, рутинному кругу потрескавшиеся, некогда золотые стрелки, считали что то малозначительное, невидимое, стеклянное, но бесконечное - время...

В часах усердно плел свою узорчатую чудную паутину измазавшийся в саже толстый паук, наигрывал мелодию утреннего королевства из слез печальный, задумчивый кроткий сверчок, немевший просить от жизни большего, в окно билась прекрасная бабочка, а Слава так и не проснулась... Вы понимаете, не проснулась и... все! Не умерла, не уехала, куда-то вдаль на старом, скрипящем, дымящем, пропахшим чаем поезде, не ушла, медленно раздвинув туманные занавески, а просто осталась неподвижно лежать на узкой скрипучей пружинной кровати, повесив на дверь табличку «Не беспокоить», а все потому, что жить без души человек не может. Задуйте фитиль- замрет и неспешно стекающий воск. Если душа куда то пропала, скажем, случайно закатилась во время чревоугодного, пышного пира под бесконечные, вековые, богато накрытые столы или погибла под грубыми подошвами небрежного, забывчивого хозяина, уронившего ее, человек умирает и сам, сначала только внутри, становясь столь галантным и нежным к встречающимся на пути незнакомцам, но столь строгим и черствым к самым родным, а вскоре потихоньку, так что бы никто не заметил, начинает разлагаться и снаружи, и вот пройдясь по всем заранее сдавшимся врачам и знахарям, приходит домой, разувается, принимает холодный, леденящий, беспощадный душ, ложиться на кровать и просто перестает «Быть»!

А Слава ж, не проиграла душу в карты демонам, не потеряла по случайности среди серебряных монет в тяжелом кисете, а просто ушла, вслед за своей уставшей, но чистой душой, куда то где им очевидно было лучше... Усталость, ненависть, уныние, боль ложились тяжким крестом на плечи малютки Славки, маленькой Славы, ну а затем и просто Любославы... А потом, темной, манящей ночью в маленькое белоглазое окошко богато обставленной комнаты шагнул таинственный незнакомец в пепельной маске и белой шляпе, и нежно поманил ее, пообещав счастья, или еще чего нибудь, что обещают, навсегда уводя прочь... Заметит ли это кто? Будет ли плакать или смеяться? Об этом она уже не узнает, да и в итоге это не важно...