Лондон
Ночь, умирая, тускнеет. Черны от смога
лица прохожих и камни в старинных стенах.
Туча стекает заношенной римской тогой
по несгибаемо-строгой спине Биг-Бена.
Город завешен тенями, придавлен мраком,
кружит чумным галеоном в безлунном дрейфе.
Смех колокольчиков. Флейта, рожки и арфа,
бледные всадники в призрачно-звёздном шлейфе:
серьги эльфийских красавиц, огни на жалах
луков и копий, мечи в ледяных перчатках.
Грохот центурий и конные волны галлов
перемешавшись, уходят в асфальт, брусчатку,
хроники стёкол, туманы мечты и были,
кипы пергамента, сказки, что слышат дети...
Кэб застывает у паба на Пикадилли
и растворяется в чайно-лимонном свете.
Луч выплетает кудри, сюртук — и море
солнечных чар кружит пару на тротуаре.
Сонное небо, ворча, вспоминает горечь
угольной пыли и лязг онемевших фабрик,
скрип парусов, негу влажной земли под плугом,
мёртвую поступь железа, огня и бронзы...
Лондон спелёнут в века, что вросли друг в друга,
жизни свернув лепестками английской розы.
Шёпот иссохших страстей — потаённый, странный,
крошка от вытертых плит, плоть от плоти Темзы —
манит людей-мотыльков ароматом тайны,
чтобы сгореть в их глазах — и опять воскреснуть.
