город умоется белым снегом

город умоется белым снегом,
тьма самый лучший врач,
на стадионе эхом — время прямых подач,
прячь свои слёзы за смехом,
если не можешь — плачь.
не поводя итоги и не смотря вперёд,
он стоит на твоём пороге
и беспросветно врёт.
врёт, когда обнимает,
и отвергает — врёт,
сладкий, густой ткемали
льётся на бутерброд.
нас так смешно спаяли,
соединили — прочь,
на тетрадном листке с полями
в тысячу клеток ночь.
ночь — и чернее, и гуще,
чернильная клякса — ночь,
и март впереди идущий
не может ничем помочь.
апрель ничего не знает
о наглости, наготе
на солнце сверкает знамя,
скрывая границы тел.
ну, где там они, пунктиром
попробуешь прочертить?
бывает мне так противно
внутри этих рамок жить.
раздеться, стянуть твоё платье,
бежать со всех ног к реке,
смеяться над шутками братьев,
и жаться к твоей руке.
на кухне шипят оладьи,
в саду запах диких роз,
и лето течёт по кровати —
как золотистый ром.
нам хватит его, наверно,
на жизни! и в жизни вот:
он держит тебя за колено
и беспросветно врёт.
он врет, когда обнимает,
и отвергает — врёт,
и солнце внутри сверкает,
когда ты глядишь ему в рот.
а после в каком-нибудь мае
ты улыбнёшься вслед
всем тем, кто тебя сломает,
и сделает тебя злей.
и сделает тебя проще,
но наизнанку, чёрт:
такая сияет роща,
такая река течёт!