про Грету -2
Миша был меломаном, но музыка давно перестала приносить ему утешение. В его голове она звучала, как глухой, бесконечный грохот — гитары, барабаны, басы, которые не создавали гармонии, а скорее разрушали всё, что он когда-то любил. Эта музыка стала чем-то тяжёлым и угнетающим, как раскат грома, что никогда не прекращается. В её звуках не было ни ритма, ни смысла, она была как вода, затопившая всё вокруг, лишённая течения и направления. Миша пытался найти в ней выход, как искал свет в пустом храме, но свет этот был слабым и мёртвым, а его душа, утопая в этом шуме, не могла выбраться на поверхность.
И тут появилась Грета Петровна. Она была собакой, но не такой, как все остальные. Она сидела, как выцветший холст в старом музее, без желаний, без стремлений. Она не требовала внимания, не бегала, не подбегала к нему с хвостом, как все собаки, не лизала руки, не игнорировала его. Она просто была, как камень, что тихо лежит на дне реки, невидимый и неподвижный, и его взгляд не покидал её, как взгляд птицы на землю — беспокойный и безнадёжно чуждый. Грета не пыталась быть частью его мира, она не стремилась к этому, и это сводило Мишу с ума. Она была тем, чего не могло быть в его жизни, тем, что не требовало ни любви, ни внимания, и её молчание было похоже на чей-то тяжёлый грех, который не мог быть искуплён. Всё, что он сам искал в этой жизни, казалось ему чуждым и невозможным, и она была символом всего этого, как молчаливый свидетель того, что он никогда не станет таким, как она.
Когда его мать и соседка говорили: «Миша, ты ведь меломан, а она тебе не мешает?» — в их голосах звучала какая-то простота, которую он не мог понять. Они не знали, что Грета была не просто собакой. Она была как неизбежный прилив в океане, который всегда будет наступать, независимо от того, насколько ты готов к его приходу. Миша не мог найти в её молчании никакого смысла, и её взгляд как бы вытягивал из него всё — страхи, комплексы, неудовлетворённость. Это было не просто раздражение. Это было ощущение, что мир, в котором он жил, не имеет формы, а она — его последняя точка отсчёта, её присутствие как точка на конце отчаяния, как точка без возврата.
Зима пришла тихо, как заблудившийся странник. Улицы покрылись инеем, деревья стали сухими пальцами, протянутыми к небу, где облака висели, как чужие тени. Ветер был холодным и глухим, его свист мог напомнить о том, что никто не слышит твоих молитв. Миша выходил на улицу, и его шаги отдавались эхом в пустом пространстве, как отголоски ушедшей жизни. Он чувствовал, как мир вокруг него становится чужим, как если бы он был заблудшей тенью, не понимающей, в каком месте она должна быть. Земля под ногами была как забытая молитва, не оставившая следов в небесах, а Миша сам был как молитва, которая не могла найти своего Бога.
Грета Петровна всегда сидела на том же месте, не требуя ничего, как странный памятник, забытый кем-то на дороге. Она была как картина в галерее, которую никто не замечает, а когда смотрят, не могут понять, что на ней изображено. Она была частью природы, её взгляд был как холодный лунный свет, проникающий в окно, который не знал ни тепла, ни тени. Её молчание было как незримая стена, отделяющая его от всего, что он искал, и в этом молчании не было ни утешения, ни надежды. Это было как грозовое облако, что висит над горизонтом и никогда не проливает дождя.
И вот однажды, когда в доме никого не было, а Грета осталась одна, Миша принял решение. Он взял металлический прут — этот старый, ржавый крест, что лежал в углу сарая, и пошёл к ней. В его голове не было музыки, только этот глухой и тяжёлый ритм, как свист колоколов на кладбище, что зовёт кого-то в последний путь. Он знал, что если не сделает этого, она останется, как камень на его пути, который не даст ему пройти, и ему снова не удастся найти свой ритм. Он встал перед ней, и тогда что-то странное произошло — его взгляд встретился с её глазами.
Её глаза были холодные, как свет во время затмения, и в них не было осуждения, не было страха, не было вины. В этих глазах было только понимание того, что она всегда будет сидеть на своём месте, как звезда, которая не поддаётся времени. В этот момент Миша понял, что Грета не была врагом. Она не была его противником. Она просто была, как природное явление, которое не зависит от человека. Она была как неизбежный дождь, который приходит всегда, несмотря на твои усилия избежать его. Она была частью всего, что было вокруг, и он понял, что он не мог изменить ни её, ни себя.
Он опустил прут и сел рядом с ней. Они сидели в этой тишине, как два забытых архетипа — древние, молчаливые существа, поглощённые своими собственными поисками смысла. Вокруг, под снежным покрывалом, всё было как замороженное, как скульптура, которую никто не тронет. Миша почувствовал, что не может быть как она, и не может быть как все другие. Он не мог найти своё место в этом мире, как не мог найти свою ноту в бесконечном произведении, что звучало где-то в его душе. И в этот момент ему стало ясно, что он не нуждается в поиске смысла, который он не мог бы найти. Всё, что ему было нужно, — это просто быть. Но он не знал, как научиться этому.
Грета была его зеркалом, но она не пыталась ему ничего объяснить. Она была как простая истина, которая не нуждается в объяснении, как тишина перед бурей, что всегда приходит, но никогда не остаётся навсегда.
