Пролог

 

Деревня Юрово затерянный мир среди живописных оврагов, холмов, бескрайних полей и лиственных лесов. Юр в русском языке это открытая возвышенность, видное место. На видном месте стоит три века деревенька Юрово в ближайшем Подмосковье, около трёх километров от города Химки.

 

Случайные люди в Юрове редки. О присутствии на деревне незнакомца оповещали отчаянным лаем многочисленные деревенские собаки, а собаки жили в каждом дворе. Деревенских жителей молодых и старых собаки издали определяли по запаху, знали и в лицо и без толку не тявкали и не брехали, а вот чужаку пройти мимо любого дома не замеченным не удавалось. На улицу, от греха подальше, собаки не выскакивали, но предупреждали дружным лаем других собак: «Имейте в виду и предупредите хозяина в вашу сторону движется незнакомая опасность». Собачий телеграф действовал безукоризненно. Чужих деревня не любила. А за что, спрашивается, их любить?!

 

Москвичи, которые впервые приезжали весной снимать дачу в Юрово "охали" и "ахали" при виде ухоженных со свежевыкрашенными наличниками домов. Опрятные дома затаились в зарослях тенистых садов с цветущими плодовыми кустарниками, яблонями и грушами. Единственная деревенская улица идеальной чистоты, если напротив дома возникала колдобина или подобие колеи от телеги, то хозяин немедленно засыпал битым кирпичом и землей дорожное повреждение. Хозяева содержали в образцовом порядке, прилегающую к дому территорию улицы. Это было в порядке вещей со времен, когда за содержанием улицы следил грозный староста. Староста в дореволюционной деревне Царь и Бог!

Глава первая

 

Дом, где родилась и жила Валька Широкова в центральной части деревни. Отец Вальки дядя Вася инвалид Великой отечественной войны (без одной ноги) воспитывал дочь с шестилетнего возраста один. В 1946 году мать Валентины красивая женщина неожиданно сбежала из дома с приезжим молодцом из Калининградской области, где заселяли брошенные немцами дома русскими жителями из ближайших областей, разрушенных фашистами.

 

Трудился дядя Вася после войны столяром на мебельном комбинате в городе Химки. Приспособился передвигаться на велосипеде и два километра ездил собственным безмоторным транспортом на работу, хотя и получал военную пенсию по инвалидности, кроме того столяр-краснодеревщик он был высокой квалификации. Кормил, одевал и обувал дочь не хуже других деревенских жителей.

 

Дом Широковых выделялся на деревенской улице опрятным внешним видом. Кусты махровой сирени вдоль забора аккуратно подстрижены и за ними просматривается свежевыкрашенный голубой краской большой дом – пятистенок с ажурными, покрашенными в белый цвет наличниками на трех окнах, выходящих на улицу. Высокое крыльцо отделано самодельными изящно выточенными балясинами.

 

Перед аккуратным забором из крашенного штакетника со стороны улицы покоился штабель гладко ошкуренных бревен, оставшихся от строительства заднего дома. Бревна лежали давно. Потемнели от ветра, снега и дождей, отшлифовались молодыми людьми, которые располагались на насиженных бревнах летними вечерами. На бревнах сидели до первых петухов без наручных часов. Травили анекдоты, рассказывали смешные или страшные истории. Пели песни, звучавшие на радио или кино и озорные деревенские частушки. Из пионерлагеря Валентина привезла припев: «Рупь за сено, два за воз, полтора за перевоз, чечевика с викою, а я сижу – чирикаю!». Этот веселый припев хором повторяли после каждой частушки.большой дом – пятистенок с ажурными, покрашенными в белый цвет наличниками на трех окнах, выходящих на улицу. Высокое крыльцо отделано самодельными изящно выточенными балясинами.

 

Перед аккуратным забором из крашенного штакетника со стороны улицы покоился штабель гладко ошкуренных бревен, оставшихся от строительства заднего дома. Бревна лежали давно. Потемнели от ветра, снега и дождей, отшлифовались молодыми людьми, которые располагались на насиженных бревнах летними вечерами. На бревнах сидели до первых петухов . Наручных часов не было и в помине. Травили анекдоты, рассказывали смешные или страшные истории. Пели песни, звучавшие на радио или кино и озорные деревенские частушки. Из пионерлагеря Валентина однажды привезла припев: «Рупь за сено, два за воз, полтора за перевоз, чечевика с викою, а я сижу – чирикаю!». Этот веселый припев хором повторяли после каждой частушки.

 

Простенькие деревянные скамеечки стояли у каждого двора рядом с калиткой. Они рассчитаны на две хозяйские персоны, а не на многочисленную молодую деревенскую и дачную поросль. Вечерком в погожую погоду перед сном хозяин с хозяйкой выходили подышать воздухом обильно насыщенным кислородом от окружающей растительности. Хозяин порой портил эту красоту дымом от махорки, папирос "Беломорканал" или "Север". Хозяйки не возражали. Мужнин дым глаз не ест!

 

Деревенские родственники помогали дяде Васе поднимать дочь. Росла Валька не отличаясь поведением от других деревенских девчонок. Все озорные, все хохотушки , певуньи и плясуньи. К пятнадцати годам Валька превратилась из озорной хохотушки в красивую статную девушку. Рост выше среднего, густые светло пшеничного цвета волосы заплетались в две тугие косы, высокие груди, ясные голубые глаза, яркий румянец на щеках с завлекательными ямочками. Круглые Валькины колени твёрдо обещали, что женой она будет во всех отношениях идеальной. Сильные ноги и руки привычные с детских лет к земле, лопате, мотыге и тяжелому деревенскому труду. Про таких говорили: «Девка - кровь с молоком».

 

 

Продолжение следует