Японская центурия, или Обитель бананового листа
Не ищите "следы древних", ищите то, что искали они.
Мацуо Басё
Сегодня ты намеренно босой -
у древа, что сгорело у калитки.
В тебе две страшных жажды; утолить их
становится возможным, но напрасным.
Кругом распространяется: "Басё,
ты жив и это - чудо! Как на праздник -
иди к своим соратникам. О, братья!
плевать на все пожарища, на всё!
Куда важнее - жизнь, с её обратной
везучей стороной, в которой прах -
не больше, чем обычная привязка
к сырому настоящему. Пить вязкий
нектар в стране поэзии - не стоит".
Не раз тебя пытались отобрать
у старых и проверенных устоев.
Не раз ты был ужален и искусан.
Немногие орали "он нам - брат!",
но многие - "он вы'ходил искусство!"
Ты проклял это время и пожар,
который завещал тебя бездомью.
Природа гореванья тем бездонней,
чем тоньше и белей скелет у счастья.
На этой почве лучше не плошать.
Так кто же - сотворитель и участник,
нелепого процесса "пить за плёвость"?
Заставить мозг раздумывать про шар
при этом ощущая приземлённость,
без всякого сомненья - высший дар.
Такой не продаётся на базарах.
Судьба тебя никак не наказала
(хоть горечь от пожара не стихает).
Тебе уже противно выжидать.
Тебя второе утро настигает -
желание покинуть эти земли:
все письма начиная с "Вы же там...",
писать про всё небесное, про зелень,
про то, что не увиделось тогда,
когда ты просыпался в тесном доме.
Чем меньше средостений, тем задорней
известное шатание по дебрям.
Но есть ещё - заставы, паспорта.
Всё общее! Как земли не поделят -
они всегда едины и ничейны.
Тебе твердят, мол, это - простота.
Но с этой простотою, мы - не челядь,
а нечто просветлённое. Мы - те,
кому осточертели их законы.
Ты всё же постараешься запомнить:
невидимый дымок, что жив доселе
и тех, кто заострившись на мытье,
посредством белой пены, животеет;
и тех, кто за гроши ломает спины;
и тех, кто страстно жаждет юных тел;
и тех, кто прибегает к матерщине.
"Басё - кричат - останься! Сторона
в которую стремишься - будет страшной.
Подумал бы, и, может, - удержался
от всяких необдуманных решений!"
Тебе казалось, воздух простонал:
"Везут тебе рабочих и решетник.
Всё вскоре восстановят. Всё поправят!"
Стоишь ты - сухощавый, ростом мал,
но, чёрт меня дери, сказать по правде:
во всех переплетеньях дряблых жил,
как будто поселились чьи-то стаи
беспечных камышовок. Я не стал бы
брать опыт и примеры у китайцев:
на просьбы тараторить: "Я б здесь жил,
но, видимо, пришла пора скитаться".
Твой плащ так непригляден и поношен.
А жизнь твоя стремительно бежит,
и некому поставить ей подножку.
На шее - лишь холщовая сума.
В одной руке - облупленные чётки,
в другой - корявый посох. Эта чёткость,
бесспорно, придаёт тебе решимость.
О как бы не сойти теперь с ума
в тотальном неприятии режима!
Природа человеку потакает.
Пока что - человек у ней слуга,
но чувство, что вот-вот и это канет.
Басё, все потрясения за той
горою, что ведёт в большое детство.
Ты всё ещё не знаешь, что отец твой
почил давным-давно. И мама - тоже.
Закат, на удивленье, золотой.
На въезд и выезд - полный мораторий.
Но ты уже решился: "Буду ехать!
Не всё, что остаётся за пятой -
не стоит рассуждений!"
Будто эхом
в тебя отозвалась твоя беда,
который ты пока что безразличен.
Глаза невольно тянутся за птичьим
ключом, что чудом вырвался из жилы.
Конечно, очень тяжек этот дар,
ведь в нём не полагаются на лживость.
Ты каждому, кто беден и юродив,
твердишь, что смерть на деле - ерунда! -
один, хотя и броский, иероглиф.
* "Обитель бананового листа" - название жилища Басё
