ЗНОЙНОЕ ЛЕТО
55 лет начала освоения целины
ЗНОЙНОЕ ЛЕТО
Репортаж из далёких лет
НАС НИ ЧУТОЧКУ ГОДЫ НЕ СТАРЯТ...
Нас ни чуточку годы не старят,
Мы такие же, как всегда,
Нас зовут незнакомые страны,
Незнакомые города.
Мы ночами о подвигах спорим,
Урывая минуты у сна,
И порою нам кажется морем
Голубая страна – целина.
Мы получше подыщем сравненья,
Мы на деле проверим себя.
В 5.15 дают отправленье,
Паровоз тронет с места, гремя.
И у каждого мысль одна лишь,
Как ты там, голубая страна?
Ты о нас ничего не знаешь,
Ты узнаешь о нас целина.
НЕЧТО О НЕЗНАЧИМОМ
Из биографии в стихах
...139.
И всё же ожил он, проект наш скользкий.
И вот в совхоз мы едем “Комсомольский”.
Гремит по рельсам песенный вагон.
И день и ночь гитар нестройный звон.
Да, ожил, ожил он, проект наш скользкий!
140.
Потом летели мы в грузовике.
Всё степь да степь вблизи и вдалеке.
Всё порыжевшие от солнца травы.
Озёра голубые без оправы
Деревьев. Мы летим в грузовике.
141.
И где же, черт возьми, многоэтажки
Совхоза нашего? Трещат рубашки
На злом и терпком солнечном ветру.
И ночью мчимся в кузове. К утру
Должны бы нам предстать многоэтажки.
142.
Но рано наступающий рассвет
Степь озарил, а их всё нет и нет.
Вот наконец какие-то домишки
Увидел первым Вася Кокорышкин.
Домишки. Степь бескрайняя. Рассвет.
143.
У домика дирекции совхоза
Оркестрик туш сыграл разноголосо,
И сам директор, кругленький казах,
Приветствовал нас с огоньком в глазах
У домика дирекции совхоза.
144.
Потом по глади обжитОй земли
К студгородку нас дружно провели –
К огромным равнобедренным палаткам,
Как всё вокруг зеленовато-гладким
На островочке обжитОй земли.
145.
Директор словно солнышко сиял,
Он на столы под крышей указал:
«Сегодня я вас лично угощаю.
У вас сухой закон, я это знаю,
Но будет плов с кумысом», – он сиял.
146.
Столы из досок от еды ломились.
Мы ели от души. «Скажи на милость, –
Изрёк Рожнёв Роберто, – так пойдёт,
Посёлок не построим и за год».
Столы из досок от еды ломились.
147.
А Кокорышкин (плова полон рот)
Рожнёву возразил: «На-а-ба-рот!
С таким не-чело-вече-ским питаньем
Копец придёт за ме-сяц на-шим зда-ньям.
Я га-ва-рю вам» – (плова полон рот).
148.
Я всё смотрел: а где ж многоэтажки
Мы будем строить? На огромной чашке,
Положенной природой кверху дном,
Они бы тут кричали об одном –
О важности своей, многоэтажки.
149.
Но всё легко директор разъяснил.
Он от столовой нас сопроводил
Через кусты чилижника на стройку
Пустынную. Задав головомойку
Кому-то из своих, он разъяснил,
150.
Что здесь, на пустыре, согласно плана,
Ряды одноэтажек из самана
Должны мы этим летом возвести
И новоявленный совхоз спасти
По сдаче в строй жилья, согласно плана.
151.
Рожнёв, наш бригадир, задал вопрос:
По договору должен был совхоз
Домов саманых сделать планировку...
Директор тут прервал его неловко:
«Поехали. Сейчас решим вопрос»…
154.
Такого делового бригадира,
Пожалуй, не было с начала мира,
Работой нашей он не жил – горел,
А иногда как будто бы зверел,
Не Роберт – лев в обличье бригадира!
155.
Лишь утро свой казало нам язык,
Как в наши сны врывался грозный рык:
«Подъём, братишки! Я вам рад безмерно».
А мы ругались: «Чёрт твой брат, наверно» –
Лишь утро свой казало нам язык.
156.
Едва мы проникали в рай столовки,
Уже привычный рык железной ковки
Гремел, как грозовой небесный свод:
«Быстрей, братишки! Нас фундамент ждёт» –
Едва мы проникали в рай столовки.
157.
И вновь замесы глинистой земли
Цепочкой бесконечной шли и шли.
И вёдра с нескончаемым замесом.
И каждое, наверно, с тонну весом.
И вновь замесы глинистой земли.
158.
А солнце жгло огнём своим безбожно.
И молча я вопил: «Да как же можно
Работать в пекле!» Ну, а солнце жгло.
Но вот оно-то мне и помогло,
Хотя и жгло огнём своим безбожно!
159.
Дней через пять я, в общем-то, сгорел.
До этого, однако, наторел –
Месить замесы, вёдрами таскать их,
В фундаменты хибарок выливать их,
В каменоломне грохать, – но сгорел.
160.
Наш врач отрядный, Васильков Валера,
Сказал мне: «Забери тебя холера!
Да ты сгорел! А ну-ка в лазарет!»
И по дороге: «Ты у нас поэт.
Пиши отрядный марш», – сказал Валера.
161.
(Чуть поясню: в Свердловске у него,
Мы собирались; более того –
Частенько там бывал поэт Дагуров;
Он богом был у нас, у балагуров;
Мой звонкий слог чуть-чуть и от него).
162.
Спина и плечи, будь здоров, болели,
Но чуть не до утра мы с ним сидели,
Глушили чай китайкийй и стихи
Читали, позабыв про все грехи.
(Спина и плечи, будь здоров, болели).
163.
«Мне на работу, а тебе в кровать, –
Сказал Валера. – До упора спать.
Потом спроси у медсестры бумаги.
Для вдохновенья ¬– чай, воды полфляги.
Пиши – в кровать, пиши – опять в кровать.
164.
Ну ладно, забери тебя холера!
Пойду побреюсь». – И ушёл Валера.
А я нашёл бумаги, сел за стол,
И начатый хорей меня увёл
К Морфею. Забери меня холера...
ПАЛАТКА
(Отрядная песня)
Где-то за долами за полями,
Светится знакомое окно,
А у нас в прокуренной палатке
Сыро и темно.
Милая в своём вечернем платье
С кем-нибудь сейчас идёт в кино,
А у нас в прокуренной палатке
Сыро и темно.
Кто-то уплетает шоколадки,
Кто-то пьёт коктейли и вино,
А у нас в прокуренной палатке
Сыро и темно.
После скоростной саманной кладки
Наступает вечер голубой,
И тогда к прокуренной палатке
Мы идём гурьбой.
И на нарах растянувшись сладко,
Вымокшие за день под дождём,
Мы лежим в прокуренной палатке,
Курим и поём.
Где-то за долами, за полями
Светится знакомое окно,
А у нас в прокуренной палатке
Сыро и темно...
НАС ОТ УСТАЛОСТИ ШАТАЛО...
Нас от усталости шатало.
Плыл небосвод, ненастно-хмур.
В зерно мы падали устало
И объявляли перекур.
Но бригадир наш, горец Гога,
Был в уговорах первый спец:
«Ещё, ребята, – полвагона.
Еще немного – и конец».
И снова мускулы гудели,
Как корабельная сосна.
И мы уверенней глядели
На горы зыбкого зерна...
Когда становится мне туго,
Когда в несчастье попаду,
Когда под снежный посвист вьюги,
Изнемогая, упаду, –
Я вспоминаю голос Гоги,
Отяжелевший, как свинец:
«Ещё, ребята, – полвагона,
Ещё немного – и конец».
И я встаю. И солнце с неба.
И ветер нежен, как зурна.
И тают, тают горы снега,
Как горы зыбкого зерна...
БЕТОН
Солнце грузно над степью нависло,
Горизонта расплавив грань.
Зачарованный мглистой высью,
Запрокинул голову кран.
Ткнулся в насыпь песка бульдозер,
Словно грузчик в подушку лицом.
И казалось застывшим озером
Полусонной запруды кольцо.
Самосвалов темнели глыбы
В затихающем ковыле.
Парни чистили свежую рыбу,
Трепыхавшую на столе.
* * *
Луч прожектора врезался в полночь,
Как врезается в дёготь нож.
Шатким шумом машин переполнясь,
Покачнулась степная ночь.
К перемычке спешили машины,
Сохранив силуэты глыб.
На лице у прораба морщины,
Голос мастера явно охрип.
Шоркал поршнем насос монотонно.
Котлавана зияло окно.
Самосвалы тонны бетона
Опрокидывали на дно.
* * *
Шла работа.
Шло время.
Шло дело.
Как характер, бетон твердел.
И планета бессонно вертелась
В суматохе космических дел.
И ВОТ, КОГДА ГРОЗОЙ ДОХНУЛИ ТУЧИ…
И вот, когда грозой дохнули тучи
И зашумел, и сник ковыль; и вот,
Когда дождём и молнией летучей
Обрушился на землю небосвод;
Когда из-под накидки влажнокрылой
Смотрели мы, как наплывает мгла,
Она брезент рукою отстранила
И степью полыхающей пошла.
В кипенье струй, в разливе молний алых
Так от людей уходит божество...
И платье так фигуру облегало,
Как будто вовсе не было его.
ТРЕЩАЛ КОСТЁР. БЕСИЛСЯ ВЕТЕР ГРУБЫЙ...
Трещал костёр. Бесился ветер грубый,
По небу развевая звёздный шарф.
И поднимались маленькие груди,
Прохладным мятным воздухом дыша.
И я пьянел, не подавая вида,
И проклинал себя и немоту.
Ты знаешь, Ида,
Ты не знаешь, Ида,
Что без тебя я больше не могу.
И только иногда, совсем нечаянно
Она ловила мой влюблённый взгляд
И, словно ничего не замечая,
Смотрела на вечерний звездопад.
В её глазах, синея и сверкая,
Как в море отражался небосвод.
Она была такая неземная
В холодном блеске августовских звёзд.
Весёлая, загадочная, строгая,
Девчонка из космической дали!
Нам встречу приготовили дороги,
И эти же дороги развели.
Я до сих пор на молчаливость сетую,
И, вспоминая ночи у костров,
Ищу твою далёкую планету,
Затерянную в сонмище миров.
КОГДА ПАЛАТКА ПОД НАПОРОМ ВЕТРА…
Когда палатка под напором ветра,
Как барабан, рассерженно гудит,
Я думаю о том, что город где-то
Глазами окон в темноту глядит.
Звенят по сонным улицам трамваи,
И в зареве неоновых огней
Пугливых звёзд рассыпанные стаи
Становятся туманней и бледней.
Здесь всё не так. Неудержимый ветер,
И темноты тягучий чёрный воск,
Но, словно город в полночь, тих и светел
Усеянный огнями небосвод.
Ребята спят. На целине не часто
Приходят в гости розовые сны.
Им редко снятся милые девчата,
В которых больше жизни влюблены.
А утром снова, поборов усталость,
Они идут в разбуженную степь,
Где высится над хилыми кустами
Растущих стен причудливая цепь.
И день идёт в поэзии и прозе,
Синеет горизонта полоса.
И царство стен растёт чудно и просто,
Как в сказке – не по дням, а по часам…
Ложится на палатки отсвет лунный.
Луна плывёт огромна и красна.
Парнишка руку опустил на струны –
И городок собрался у костра.
Грохочущим потоком белопенным
В молчащую степную пустоту
Врываются студенческие песни,
Ночную будоража темноту.
И вот палатка под напором ветра,
Как барабан, рассерженно гудит.
И город далеко отсюда где-то
Глазами окон в темноту глядит.
Ребята спят. Нескоро подниматься
Степному солнцу, поднимая нас.
И, может быть, сегодня нам приснятся
Живые звёзды милых сердцу глаз.
ТВОИ ГЛАЗА ДОВЕРЧИВЫ ПО-ДЕТСКИ...
Сквер из чилижника окутан тенью,
И небосвод от звездопада бел.
Ты просишь написать стихотворенье
О падающих звёздах, о тебе.
Твои глаза доверчивы по-детски,
И губы удивительно теплы.
Теперь мне никуда от них не деться,
Не поездом умчаться, не уплыть.
И где-нибудь под грозовые гулы,
Когда ворвётся в тишину гроза,
Я буду вспоминать тугие губы
И ласковые светлые глаза.
Небесный купол звездопадом вспенен,
Похожим на весеннюю капель...
Я много напишу стихов и песен
О падающих звёздах, о тебе.
ЗНОЙНОЕ ЛЕТО
(Главы из поэмы)
* * *
Восемь дней мы на солнце жаримся,
Восемь дней мокнем в солнце мы.
Мы на это, конечно, не жалуемся,
Но не очень-то веселы мы.
Обожжённая степь дышит маревом.
Каждый день,
каждый день,
каждый день
Мы мечтаем о самом малом —
О дожде.
И порою уже нам кажется,
Что не будет его никогда.
Вдруг на юго-востоке показывается
Чёрных туч грозовая гряда.
Мы кричим.
Мы смеёмся, как дети.
А когда синий ливень полил,
Что мы в эти минуты ни делали.
Кто-то даже в футбол предложил.
Мы бежим под шумящие струи,
Волейбол превращая в футбол.
И звенят эти струи, как струны,
И стоят эти струи, как бор.
Вот наш доктор рубашку снимает
И становится вратарём.
Обо всём он сейчас забывает
И кричит:
«Ну, ещё даванём!»
И куда опасения делись?
Милый, милый, забывчивый врач,
Видишь все футболисты разделись,
И такой прохладительный мачт?
Но не видит наш доктор-верзила,
Охраняя ворота свои.
Он бушует: «Мазила! На мыло!
Левым флангом, разиня, дави!»
А гроза громыхает на степью.
Ливень льёт
синеволной рекой –
На кусты,
на саманные стены,
На смеющихся
игроков…
* * *
Мы не ходим в кино и театры
И за прессой давно не следим.
Всё, что есть – это танцы бесплатные
И костра горьковатый дым.
Но зато наш костёр особенный.
Он вместил в себя всё, что мог.
В нём одном – и Шаляпин и Собинов,
Евтушенко, Есенин и Блок.
В нём одном – театральные новости
И новинки театра, кино,
Эпопеи, романы и повести –
Всё в костре совместилось одном…
Я люблю у костра говориливого
Вспоминать о больших городах,
О далёких сибирских ливнях,
О далёких сибирских груздях.
Я давно уж на родине не был.
В сердце грусти колючий ком.
А костёр лижет звёздное небо
Розоватым своим языком…
* * *
Вот и кончилось знойное лето.
Поезд солнцу навстречу спешил.
В дымном тамбуре я сигарету
О железную дверь затушил.
И подумал под мерные стуки,
Ниже кепку надвинув на бровь,
Что дороги приносят разлуки,
А разлуки уносят любовь.
Полнедели гощу в Минусинске.
Тихий отдых – занятье моё.
Вдруг приносят конвертик синий.
Неожиданно. От неё.
Тонким ножиком перочинным
Разрезаю, волнуясь, конверт.
«Здравствуй, Борька!
Письмо получила
И немедля пишу ответ.
Я ни чуточку не сожалею,
Что поехала на целину.
Стены класть я теперь умею,
Штукатурить тоже могу.
Целина – это жизни начало
Для девчат, ну и вас, ребят.
Здесь я, Борька, тебя повстречала.
Поскорей бы увидеть тебя…»
Я целую последние строчки
И на мысли себя ловлю
Дать в Свердловск телеграмму срочную
С многозначащим словом: «Люблю!»
Золотые, волшебные звуки!
Я готов повторять вновь и вновь,
Что дороги приносят разлуки,
А разлуки приносят любовь.
МНЕ ОЧЕНЬ ЧАСТО ВСПОМИНАЕТСЯ...
Мне очень часто вспоминается
В туманной дымке горизонт,
Где степь белёсая кончается
И небо знойное встаёт.
Мы клали домики саманные
И в шутку пели меж собой:
«Не хочу я каши манной,
Мама, я хочу домой!»
Почти не чувствуя усталости,
Совсем забыв, что спать пора,
В пылу какой-то детской шалости
Мы собирались у костра.
В минуты эти мы не думали,
Что поднимаем к жизни степь.
Мы пели. И горели углями
Созвездий гроздья в высоте...
Уйду от вывесок неоновых
И на заснеженном лугу
Из веток сломленных еловых
Костёр огромный разожгу.
И снова звёзды закачаются,
И я увижу горизонт,
Где степь белёсая кончается,
Где небо знойное встаёт.
Август 1964 года,
Карабутакская степь
