Мы с мужем сошли с парохода. Было начало марта. Казалось, что всё вокруг сияет – солнце на небе, Средиземное море в блестках от волны, глянцевые листья толстых старых фикусов высотой в четырех-этажный дом, витрины магазинов на первых этажах высотных зданий, девушки в золотых украшениях и в коротких ярких платьях, поверхности многочисленных разноцветных автомобилей, отполированные колесами дороги, пышные цветущие кусты на всех балконах…

 

Рабочие порта кричали мне издали :”Charmante!” Сказка продолжалась. Сначала праздник для глаз из окон поездов, на которых мы ехали от Ташкента до Гапа в Альпах, с редкими остановками в разных городах разных стран, поездки по альпийским высотам на автомобиле, потом Париж, Марсель, и вот он – Алжир. Тысяча и одна ночь.

 

Муж снял номер в гостинице. Я впервые вижу унитаз, который находится прямо в комнате, отгороженный только тонкой стенкой в форме буквы Г. Это меня удивляет, но нисколько не портит состояния острой восприимчивости и радости от всего нового, что мое существо старается навсегда впитать, сделать своей частью и осмыслить. В номере стоит специфический запах французского мыла и освежителей воздуха. Гостиница - времен французской колонизации. Стены толстые, стиль барокко. Я поглощаю новое с таким воодушевлением и восторгом, что не чувствую ни голода, ни холода, ни желания спать. Мне всего мало! Ещё, ещё, ещё….

 

Часа в четыре за нами приезжает издалека брат мужа на “Форде”, чтобы отвезти нас в родовое селение в горах около города Константины - столицы севера Алжира. Между прочим, я – Константиновна. Мы едем девять часов по холмам и долам, и приезжаем туда поздно ночью. Вокруг – полная темень. Снега по колено. Брат включает мощный фонарь, и я вижу толстые стены средневековой крепости с маленькой, древней, деревянной, потёртой множеством рук, дверцей. На стенах не хватает только бойниц. Возможно, они когда-то были, но впоследствии за ненадобностью были заложены кирпичом. Мы поднимаемся в гору по широким, во всю ширину проулка, ступеням. Проулок с двух сторон окаймлён высокими стенами метров под пятьдесят – это стены двухэтажных домов, соприкасающихся одной стеной друг с другом и составляющих единый комплекс – крепость, недоступный для врагов в древности и современности

 

Из-под ног разбегаются кошки. Где-то впереди журчит родник. Сверху кое-где над проулком есть перекрытия. Как выяснилось потом - комнаты верхних соседей. Светит полная луна и фонарь. Наконец, мы добираемся до запертых деревянных ворот, брат стучит и молодой парень, завернувшись в коричневую накидку с капюшоном, открывает нам дверь. Мы заходим во внyтренний дворик с кафельным полом посередине, вокруг него по периметру идут комнаты вдоль открытой веранды.

 

Поднимаемся на второй этаж и заходим в большую комнату. Брат включает нам газовый обогреватель, который я тоже вижу впервые и страшно его боюсь. Его маленький огонек немножко освещает комнату и от него идет приятное тепло как от костра. Пол покрыт древними изразцами с красивым рисунком. На полу лежит ковер, а на нём двуспальный матрас толщиной с полметра, так плотно набитый бараньей шерстью, что ощущение, что он сделан из дерева. На стенах – вешалки для одежды. Почти под потолком есть еще очень маленькое окошко, оно выходит на проулок, по которому мы шли и оттуда доносится звук шагов и голоса двух мужчин. Температура в комнате ниже чем в холодильнике. Мы ложимся спать в одежде, прикрываемся несколькими шерстяными одеялами ручной работы, прижимаемся друг к другу и дрожим от холода. Я лежу и плачу всю ночь. Неужели мне, столичной жительнице, придется прожить в этой забытой Богом деревне всю оставшуюся жизнь? Муж спит и, к счастью, моих слез не видит. Под утро засыпаю.

 

Утром меня будит тихий стук в дверь. Мужа уже нет. Ведь он целый год не был дома. Дети робко приоткрывают дверь и вносят в комнату маленький арабский пятигранный раскладной деревянный столик с резными ножками, инкрустированный перламутром, большой латунный поднос, украшенный сложным восточным рисунком, старинный металлический кувшин с теплой водой для умывания, небольшой тазик для тех же целей и завтрак – натуральный кофе в большой турке с необычным для меня ароматом, домашнее молоко , турецкие сладости – пахлава с орехами в меду между прозрачными лепестками слоеного теста, песочное печенье с абрикосовым джемом и сомса - треугольный слоеный пирожок с орехами и изюмом внутри, пропитанный растопленным медом.

 

Внизу слышится радостная речь женщин, веселые крики детей, шум посуды, звук льющейся воды, звон металлических тазов, смех, плач грудничков. Мне стыдно появляться на публику, ведь я так поздно встала, а все уже давно на ногах и позаботились обо мне. К тому же, я не знаю ни одного слова ни на французском, ни на арабском языке, кроме избитого “Спасибо”. Я приоткрываю дверь и рассматриваю в щелочку потемневшие от времени и непогоды старые резные деревянные колонны на галерее вокруг дворика, узкие маленькие окна без стекол с двух сторон от каждой двери, с витиеватыми решетками на окнах и деревянными ставнями с внешней стороны, через которые не проникает солнечный свет. Пол тоже выложен старинными изразцами, местами потрескавшимися . Стены побелены. На перилах сушатся ковры, простыни, одеяла, внизу на деревянных перекладинах между колоннами развешено постиранное белье. Везде лежит слой снега (на улице – по колено), но во дворике есть сливное отверстие, рядом с ним моют посуду, стирают и умываются, поэтому снега вокруг него нет. Женщины одеты в теплые кофты, в длинных до пола теплых платьях . На ногах шерстяные носки и пластмассовые шлепки. Пятилетние дети бегают по снегу босиком в легких маечках. Те, кто постарше – одеты потеплее, но тоже достаточно легко. Женщины сидят на низких табуреточках вокруг сливного отверстия и каждая занимается своим делом, одновременно следя за детьми и болтая с сестрами и золовками – моют посуду, стирают, чистят овощи к обеду. На первом этаже галереи девушка печет хлеб на газовой горелке – это большие тонкие лепешки диаметром около 30 сантиметров. Из кухни уже доносится запах специй, скоро полдень, а значит – обед.

 

Наконец я слышу счастливый голос мужа. Он что-то говорит, а потом громко зовет меня спуститься вниз. И вот я, как королева, медленно спускаюсь по крутой лестнице вниз под взглядами всех его родственников – от мала до велика. Ради такого события все высыпали из своих комнат, улыбаются мне и здороваются разноголосым хором. Я тоже отвечаю со своим русским акцентом.

 

Муж ведет меня в одну из комнат на первом этаже, к своей маме – главе семьи. Отец у мужа умер рано, поэтому она растила семерых детей с помощью брата мужа. Собственно, он и её двоюродный брат. Вся деревня состоит из двух частей – верхняя часть из многочисленной семьи мужа, нижняя из чужеродной деревенской бедноты, которую по праздникам кормят и дарят подарки детям. Мама одета в семь платьев и нижнюю белую длинную рубашку, поэтому выглядит толще, чем она есть на самом деле. Платья расходятся книзу колоколом, а под грудью завязаны красивой лентой с вышивкой.

 

Мать, как и вся родня – белокожая до синевы, с блестящими крупными светло-карими глазами, с натуральным румянцем на щеках. Она вся в потертом от времени золоте – тут принято носить его, никогда не снимая. На руках несколько массивных браслетов, в ушах тяжелые висячие серьги, на головном уборе типа турецкого, то есть срезанного конуса, пришиты бусинки и золотые монетки вместе с вкраплениями характерных для восточных народов крупных бусин в виде стилизованного глаза – от сглаза. На ногах теплые вязаные носки – у неё ревматизм и ходит она с трудом. Она очень рада меня видеть, несмотря на то, что я не мусульманка и она это знает.

 

Семья мужа очень религиозная, потому что они – предки шейха. Двести пятьдесят лет назад он со всей своей семьёй и свитой из охраны и челяди, прибыл сюда и обосновал это поселение, построил крепость. Откуда он прибыл, тщательно скрывалось – и даже потомки этого не знают, хотя родословную своей семьи за 250 лет ответят назубок. Видимо, для этого были веские причины.

 

В комнате убранство обычное для Востока, хотя это и Африка – каменный пол застелен коврами, а сверху ещё и полосатыми паласами из обрезков старой одежды, сотканные вручную на старом деревянном станке. В ряд лежат такие же толстые матрасы, как и в комнате , в которой мы спали. В углу весит изображение Каабы – священного черного камня в Саудовской Аравии, которому поклоняются все мусульмане. На столике стоит телевизор. Посреди комнаты стоит низкий складной деревянный столик с металлическим подносом на нем. Вокруг него надо сидеть по-турецки, наклоняясь всем туловищем к подносу во время еды. В соседней комнате находится кухня с газовой плитой, а на ней огромные кастрюльки – семья большая, суп готовят на обед и ужин, побольше. Могут случайно заглянуть и гости, ведь вся деревня – родня.

 

Свекровь обнимает меня и целует в щеку. Я тоже. Она задает мне вопросы через переводчика – моего мужа. Про мою маму, мою семью, без свойственной восточным женщинам бесцеремонности и навязчивости. Она держится с большим достоинством. Иногда она что-то спрашивает моего мужа, он отвечает. В деревне у неё репутация мудрой и святой женщины. Перед нашей свадьбой она дала своё благословение на наш брак. Иностранки в их родне – не новость. Испанки, француженки. Род моего мужа расселился по городам всего Алжира.

 

Наступает время обеда. По поводу нашего приезда приходят гости – дядя со стороны матери, который заменил своего брата в качестве управляющего делами семьи мужа, практически его второй отец. Вместе с ним пришли два его старших сына. По обычаю, мужчины кушают отдельно от женщин и раньше их, потому что женщины сначала обслуживают мужчин за обедом. Но я сажусь с ними, потому что я могу чувствовать себя неловко без мужа с чужими людьми. Я в коротком платье и не знаю, куда спрятать голые ноги, сидя на полу перед столиком. На первое подают шорбу – вегетарианский суп с большим количеством томатной пасты, из дробленой недоспевшей зеленой пшеницы (фрик), очень острый, со специями и зеленью кинзы. Все хлебают шорбу из большой супницы, а мне подают глубокую тарелку. Суп настолько вкусный, что я с большим смущением прошу вторую порцию, хотя остальные сделали не больше десяти глотков этого супа и отстранились от стола. Я не знаю – если я съем вторую тарелку – хватит ли всем женщинам и детям остатков? Муж смеется и говорит, что этого супа всегда готовят много.

 

На второе подают традиционное алжирское блюдо – кус-кус. Оно готовится из своеобразно приготовленной пшеничной крупы (кус-кус*), овощей, крупного круглого желтого гороха (нохат) и баранины. Оно подается на одном блюде, кус-кус насыпается горкой, сверху горку венчают крупные куски мяса и её периодически поливают соусом, оставшимся от тушения перечисленных ингредиентов.

 

Слишком много и сразу полить кус-кус нельзя – он должен оставаться слегка влажным и рассыпчатым. Каждый присутствующий ест его только со своей стороны. Обязанность главы семьи – разделать мясо и раздать всем остальным. За столом дядя смеется и говорит, что женщины не хотят кушать вместе с мужчинами, потому что мужчины громко чавкают. Я верю, потому что тоже обратила на это внимание.

 

Весть о нашем приезде распространилась по деревне и весь остаток дня приходят женщины посмотреть на меня и обсудить меня между собой. Их угощают кофе и сладостями. Муж сидит рядом и отвечает на все их вопросы. Женщины смеются над его ответами, открыто меня разглядывают и что-то говорят. Муж объясняет, что я показалась им очень красивой, потому что у меня маленькие глазки и прямые волосы. Я немного обижена и думаю, что он издевается надо мной. Но он объясняет, что большие глаза у них не ценятся, потому что они похожи на глаза коровы ( большие глаза – у всех арабов), а прямые волосы – мечта всех женщин, потому что у всех они кудрявые.

 

Тут же сидят дети и жена старшего брата. Такие имена я слышу впервые - Гнуджа, Раджа, Фахима, Рахима, Салиха, Амаль, Салима, свекровь – Уарда. Племянников зовут Абделькрим и Абделькадер. У мужа двойное имя Мухаммед Салах и фамилия тоже двойная. От обилия информации я забываю кого как зовут.

 

Ближе к вечеру мы идем в экспедицию – посмотреть на окрестности деревни. Я одеваю мужскую верхнюю одежду – джеллабу из домотканой толстой шерстяной ткани. Это длинная до пят накидка без разреза впереди, с широкими рукавами и свободным капюшоном, по форме напоминающую рясу католических монахов. Наверное, такого вида одежда в древние времена встречалась во многих регионах земного шара благодаря своей универсальности. Я одеваю её для того, чтобы никто не подумал, что я женщина. Женщине выходить за пределы деревни ночью неприлично. Я предполагаю, что этот запрет имеет своей причиной обеспечение безопасности женщинам. В конце концов, уставшим за день мужчинам хочется вечером отдохнуть от трудов праведных – а тут жена пристает - пойдем погуляем!

 

Но мужу приятно показать мне места, где он провел свое детство и юность. Горы покрыты толстым слоем земли и скорее высокие холмы, а не горы. Тем не менее, эта часть Алжира называется Высокие Плато. Под толстым слоем снега природа не блистает вечером красотой. Но высоко над нами сияют неизвестные мне созвездия, до которых рукой подать, и полупрозрачный абажур луны. Рядом любимый мужчина крепко держит меня за руку, воздух такой свежий, какого никогда не бывает в столице. Я стараюсь надышаться им впрок. Вдалеке кричат среди абсолютной тишины ослы, потявкивают собаки. Люди расползлись по своим теплым норкам. Мы сели на валун и слушали эту тишину долго и безмолвно.

 

Но нас уже ждали на ужин. А после ужина – нагревшаяся за день комната, в которой наверняка жила когда-то Шахерезада.