РАССКАЗ РАЗВЕДЧИКА ВОЕННЫХ ЛЕТ

РАССКАЗ РАЗВЕДЧИКА ВОЕННЫХ ЛЕТ
"...Мужество обнаруживается в страхах
и дерзаниях, соразмерных человеку"
Аристотель Стигирит,
греческий философ (384 - 322 до н.э.)
 
 
Я не могу подтвердить или опровергнуть то, о чём рассказал обитателям больничной палаты бывший разведчик полковой разведки во время Великой Отечественной войны весельчак и неунывающий мужчина с редким именем Аким. Не могу это сделать потому, что из-за малого возраста во время войны не принимал в ней участие. Пришлось побывать несколько лет в фашистской оккупации, поэтому могу рассуждать о том, что она представляет в действительности. Это пытаются сделать историки, политологи, философы и прочие учёные мужи, любители научных споров, которые родились через несколько десятилетий после окончания войны, и о ней знают лишь из книг и кинофильмов.
 
Чего только ни происходит в жизни каждого человека, государств и целых континентов. Жизнь разнообразна и непредсказуема. В ней всегда рядом с действительностью существуют мистификации, сказки, мифы и прочие выдумки. Может быть, рассказ Акима является обыкновенной выдумкой, сочинённой солдатом - балагуром в перерыве между боями. Но Аким на полном серьёзе заявил, что это произошло именно с ним, самым молодым солдатом отделения разведки. Воевать он пошёл, когда ему не было восемнадцати лет. По бесшабашной молодости попросился в разведку. Его просьба была удовлетворена, так как он, несмотря на молодой возраст, обладал приличной силой, которую развил, занимаясь боксом с первого класса. Прежде чем попасть в действующую часть, он прошёл трёхмесячную подготовку разведчика. На курсах учили в основном стрелять из разного оружия, хорошо владеть ножом, а главное, уметь быстро обезвредить противника и живым доставить своему командованию а виде "язык." Вот и вся военная выучка разведчика тех лет. Тяжёлое время не позволяло уделять больше внимания подготовке.
 
Как только в палате прекратился хохот, возникший в связи с тем, что скандального, неделю назад прооперированного мужика Яшу, дежурная нянечка не подмыла, а он решил, что от этого умирает, Аким, плотно прижав руку к заживающему шву, уселся на своей койке, деловито надел тапочки и приступил к рассказу.
 
Полк, в котором я начал свою службу, находился на передовой, глубоко зарывшись в окопы. Впереди было голое поле, изрытое воронками от авиабомб, мин и снарядов. В нескольких километрах от нашей позиции были передовые немецкие окопы. В глубине за их спиной - небольшая русская деревенька. Какие были у немцев укрепления и эшелон обороны, наше командование не имело никакого понятия. В то же время полк готовился к наступлению. Вот-вот должна была начаться атака на немецкую окопавшуюся часть, а, может быть две, или три. Командир полка и штаб, расположившиеся в глубине небольшого леска, растущего в нескольких сотнях метров от окопов, должны были максимально знать о силе и возможностях противника. Без такой важной информации наступление могло оказаться без нужного результата и с большими жертвами.
 
Командир полка приказал нашему отделению разведки, состоящей из десяти солдат, возглавляемых молодым лейтенантом, во что бы то ни стало добыть "языка." Задача была очень сложной, так как выкрасть фрица из окопа, в котором полно солдат, практически было невозможно. Вся надежда была наткнуться на скрытый окопчик - сапу, вырытый как можно дальше от передовых окопов. Он соединялся узким проходом с основными окопами. В скрытом окопчике, стараясь своим присутствием не выдать себя, находились наблюдатели, следившие за всем происходящим на нашей линии обороны. Такой же потайной окопчик имелся и у нас. В нём, как правило, бывает не больше двух солдат. Иногда командование обходилось одним солдатом. Две тёмные ночи подряд наше отделение на брюхе пропахало поле вдоль и поперёк, но на секретный немецкий окопчик не наткнулось. Когда измученные и уставшие второй раз мы возвратились без "языка" в полк, командир заявил, что за невыполнение приказа в военное время разведчики будут расстреляны. Штабистам дал команду нас арестовать и отвести в тыл для решения нашей судьбы военным трибуналом. Лейтенант бухнулся на колени и со слезами на глазах стал просить командира полка дать ещё один шанс для того, чтобы доставить в штаб "языка." Слава Богу, командир согласился, но сказал, что в случае третьего пустого нашего похода к немцам, мы будем расстреляны без суда и следствия прямо возле окопов. Мы отлично понимали, что это была не пустая угроза.
 
Лейтенант решил не рисковать всем отделением, а глубокой ночью поползти к немецким окопам с двумя бойцами. Он назвал меня и сержанта Степана, призванного из глубинки Урала. Ему, крепко сложенному парню, было не больше тридцати лет. Степан на спор запросто заплетал в косу любую железяку.
 
После полуночи втроём мы поползли навстречу неизвестности. Помимо моей воли, голову не покидали последние слова командира полка. Становилось страшно от мысли вернуться без "языка." Как можно плотнее прижавшись к земле, мы стали зигзагами ползти к приближающимся немецким окопам. Время от времени останавливались и, затаив дыхание, прислушивались к любым звуку и шороху. Секретный окопчик не подавал никаких признаков жизни. И вдруг, на самом краю, перед передней линией окопов, мы на него неожиданно наткнулись. Было едва слышно, как между собой разговаривают два фрица. Больше говорил один, а другой без конца повторял "яволь," видимо, во всём соглашаясь с тем, кто давал ему указания. Мы не думали, что окоп будет находиться на таком большом расстоянии от центра передней линии окопов. Поэтому первые два раза мы, не ожидая такой немецкой хитрости, до него не доползали.
 
В полнейшей ночной темноте изредка в небо взмывали ракеты, на короткое время освещая всё вокруг на несколько десятков метров. Иногда тишину разрезала одинокая длинная автоматная очередь. В такие минуты хотелось втиснуться в землю так, чтобы с ней слиться и стать невидимым. Едва шевеля губами, лейтенант прошептал, что мы должны как можно ближе подползти к окопу, а потом по знаку я должен буду первым кинуться в окопчик, чтобы ошеломить немцев. Тут же, следом за мной, прыгнут в окоп лейтенант со Степаном. Это было моим первым трудным испытанием. Сделалось страшно от всего, что предстояло пережить. От этого стало так трясти, что лейтенант, заметив моё состояние, поменял наши роли со Степаном. Мы стали ползти к окопу, который в любой момент мог преподнести какой-нибудь сюрприз. Меня продолжала бить мелкой дрожью. Когда осталось несколько метров до окопа, лейтенант дал знак Степану. Тот, чуть приподнявшись, в два гигантских прыжка достиг окопа и свалился на голову одного фрица. Миг, и я с лейтенантом тоже прыгнули в окоп, оказавшимся очень глубоким. Я успел заметить Степана, лежащего на немце, а на Степане нашего лейтенанта. Второго немца я увидел только в спину. Он убегал по траншее в сторону своих окопов. Удирающий кричал дурным голосом. Потом я на короткое время отключился из-за резкой боли, так как при прыжке в окоп сильно ударился ногой о станковый пулемёт, стоящий на дне окопа.
 
Придя в себя, к ужасу увидел, что я один в окопе. Со всех сторон небо освещалось многочисленными ракетами. Слышались автоматные очереди и приближающиеся ко мне голоса немцев. Я понял, что сейчас меня заберут в плен, будут допрашивать и, скорее всего, жестоко пытать. От всего страшного, промелькнувшего в голове, неведомая сила выбросила из окопа и я, не обращая внимания на свистящие пули, петляя, помчался в сторону своих окопов. Как мне показалось, вдруг подо мной разверзлась земля, и я полетел вниз. Оказалось, что я попал в наш секретный окоп, в котором кроме двух солдат - наблюдателей был со Степаном наш лейтенант, а между ними на земле сидел немец со связанными руками и кляпом во рту. Наш окопчик был побольше немецкого, но всё равно, не рассчитанный на такое количество солдат. Я оказался сидящим на коленях фрица офицера. Пока продолжалась со стороны немцев шквальная автоматная пальба и выстрелы из миномётов, все сидели, не проронив ни слова. Стрельба долго не прекращалась. Но постепенно всё стало затихать. Видимо, немцы смирились с судьбой украденного у них офицера.
 
Когда наступила полнейшая тишина и пока окончательно не рассвело, лейтенант решил продолжить путь к штабу полка. И тут я почувствовал неприятный запах, исходивший от немца. Он тоже усиленно шевелил ноздрями, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. Лейтенант и Степан подхватили пленённого офицера под руки, вытащили из окопа и быстрым шагом пошли в сторону леска, где нас с нетерпением ожидали штабисты, а ещё больше, разведчики нашего отделения. Шёл я следом за ребятами, тащивших фрица. Я снова почувствовал резкий неприятный запах, явно исходившего от пленного. Запах был такой же, какой я унюхал тогда, когда сидел на коленях немца в окопе. Мне стало всё понятно. немец от страха наложил в штаны. Это поняли лейтенант и Степан, потому-что они добродушно посмеивались, отпуская в сторону немца весёлые шутки. Чтобы ещё больше рассмешить товарищей, я подбегал к немцу и не очень сильно давал ногой ему пинка, весело спрашивая: "Ну, что, фриц, отвоевался, даже обо.....я!" Во мне играл мальчишеский задор. Фриц зло поворачивался в мою сторону, пытаясь что-то сказать, но ему мешал кляп. Я продолжал подтрунивать над немцем, хотя он ничего не понимал по-русски. "Иди, иди, зас...ц ! Сейчас ещё больше наложишь, когда начнут тебя допрашивать,-" предрекал я судьбу офицеру. Лейтенант в ответ на мои подтрунивания над немцем сказал : "А ты не наложил, если бы ночью в окопе неожиданно на твою голову свалилось бы три немца? Вполне естественная реакция организма на страх." У меня в душе продолжало всё петь и играть на все лады от того, что в штаб будет доставлен немецкий офицер, а наше отделение вместе со мной не будет поставлено перед ямой и расстреляно за невыполнение приказа в боевой обстановке.
 
Едва представил, что мог оказаться стоящим перед расстрельной ямой, у меня предательски забурчало в животе. Крикнув товарищам, что их догоню, рванул под ближайший куст. Как только приспустил штаны, стало ясно, что не от немца, а от меня исходил неприятный запах. Понял, когда это случилось со мной. Это произошло, когда я, оказавшись один в немецком окопе, осознал, что меня захватят в плен и будут пытать, а, может быть, сразу расстреляют. Но я остался живым и здоровым, только опозорившимся перед самим собой. Так закончилось моё первое боевое крещение. А потом я привык рисковать жизнью. Дважды доставлял "язык" один, без товарищей. У меня есть ордена и медали и несколько благодарностей от Верховного Главнокомандующего. С полком дошёл до Берлина. Пришлось немного повоевать в Японии. Ранен был только один раз. Вот такие дела бывают на войне, Яша, - неожиданно Аким обратился к привередливому прооперированному страдальцу. А ты устроил скандал из-за того, что тебя плохо подмыла нянечка. Давно бы, кобель ленивый, это мог сделать сам, надраив своё драгоценное хозяйство так, чтобы оно блестело, как твой череп, какой бывает не у каждого великого мыслителя. И вообще, Яша, пора кончать тебе дурковать. Ходи в туалет на своих барских ножках. В противном случае я "утку" с твоим добром буду подсовывать тебе под подушку,"- неожиданно закончил свой рассказ бывший боевой разведчик Аким. В нём явно заговорил дух смелого разведчика, и он решил поставить на место неисправимого скандалиста, на что не решился бы ни один из нас.
 
Аким снял с ног тапочки, поудобней улёгся в кровати, глубоко вздохнул и повернулся к стенке. Видимо, на него нахлынули воспоминания о войне и боевых товарищах, из которых, скорее всего, многих не было в живых. В палате стояла полнейшая тишина, которую побоялся нарушить даже зловредный Яша. Но после этого он ни разу не попросил принести ему "утку" в палату.