Русь утренняя. Глава третья
РУСЬ УТРЕННЯЯ
История в стихах
Глава третья
Княз Игорь. Усмирение древлян и уличей.
Два Пути из варяг в греки. Размышления
о хазарах. Разорение каспийских народов.
Хазарские козни. Вырвались из кольца.
Разгром от буртасов и камских болгар.
Нашествие печенегов. Ах, море Чёрное!..
Письменность на Руси. Борьба с печенегами.
Поход на Царьград. Дьявольский огонь. Новый поход.
Разумное решение. Снова Каспий. Смерть Игоря
Едва успели в свой печальный день
Славяне по Олегу справить тризну,
Как мрачных и тлетворных слухов тень
Затмила неокрепшую отчизну.
Древляне в стольный Киев шлют гонцов
С посланием, коротким образцово:
«Вам дань не платим. Мы, в конце концов,
Не дойная полесская корова».
«Не дойная? Ну, я вам покажу! —
Вскипает князь. — Вдвойне платить заставлю!»
И, в дерзкие сердца вселяя жуть,
Он забивает в них покорность рабью.
Несут мехов запасы, серебро
И прочее, сгибаясь неумело.
Глядя на горы подати: «Добро, —
Князь говорит. — Теперь другое дело».
Гремит в победном Киеве труба,
Весть воспевая о победах славных.
Но Игорю, как видно, не судьба
Спокойно почивать на славных лаврах.
Восстали уличи в низах Днепра.
Дружину отпускает князь на сутки.
Пусть жён своих запасами добра
Порадуют в недолгом промежутке.
А там опять труба зовёт в поход,
В движенье войско, тучей пыль вздымая.
И уличская кровь рекой течёт,
Но не сдаётся улич, погибая.
И третий год уже Пересечень
В осаде непреступным остаётся.
И князь не очень весело смеётся:
«Наступит ли когда счастливый день,
Когда Пересечень пересечётся?»
А день куда же денется? Настал.
Гонца торопит в Киев воевода.
Пересечень пересечённым пал.
Но нет здесь больше этого народа.
Ушёл куда-то к Бугу и Днестру
И князь острит: «Перун решает всяко.
Путь из варягов в греки чей с утра?
Был уличский, теперь он мой, однако».
А всё же справедливым, княже, будь.
Иначе и расслабиться не долго.
Есть и другой еще к варягам путь.
К нему относятся и Дон и Волга.
Но залегает старый враг его,
Евреи ненасытные — хазары.
Всё богатеют. Ну, а для чего?
Всё в Цареград везут свои товары.
Князь Игорь разрабатывает план,
Любой хазарской хитрости хитрее.
Сначала по каспийским берегам
Собрать оброк, на зависть всем евреям.
Потом усилить Русь, и по врагу
Ударить прикаспийскому. И вольно
Задышат полной грудью на бегу
И ширь Днепровская, и Дон, и Волга.
Но если к Каспию — то у хазар
Выпрашивать придётся разрешенье —
Да не за так, за прихотливый дар —
По землям прикаспийским прохожденье.
Ну что же, если так, пусть будет так.
Отдам своей добычи половину.
Пусть от души порадуется враг,
А я с моею долею не сгину.
Всё получилось, как предполагал
Владыка новый киевский. На сделку
Пошёл еврейский денежный кагал.
Подумал князь: «Каган! Плывёшь ты мелко.
Вот и тебя я, кажется, надул.
Считай свои торговые доходы.
А я на Каспий-батюшку иду.
Дай мне удачи, мой Перун, на годы».
Больших удач Перун ему не дал,
Но Каспий он ограбил по злодейски
И дань свою по совести послал
В казну своих соперников еврейских.
Лишь одного владыка не учёл —
Хазарской наглости нечеловечьей.
Каган чуть дальше в выводах ушёл,
В проблеме выгоды, по сути вечной.
Он так сказал: «Уж если по уму,
От совести, пожалуй, я не сгину.
Награбленное целиком возьму.
Зачем награбленного — половину?»
И на уставшую в разбоях Русь
Напал своей немереною силой.
И я, как летописец, не берусь
Картиной опечалить вас унылой.
Скажу лишь, Игорь славный дал отпор.
С такою силою сражались вои,
Что таяли хазары, словно бор,
Когда в нём дружно просеки проводят.
Но снова наплывал за валом вал,
И глупо уж — их удержать пытаться,
И князь в кулак оставшихся собрал,
Чтоб из кольца смертельного прорваться.
И ринулись, и цепь разорвалась,
И вверх по Волге-матушке поплыли,
Покуда их в один жестокий час
Буртасы и болгары не добили.
И вот князь Игорь в киевском дворце
Ждёт новых непредвиденных известий,
С печалью бесконечной на лице,
Но и с огнём неистребимой мести.
Читатель мой! Вам нелегко понять
Причины неудач и поражений.
Вам надобно почаще вспоминать
О тройственном законе повторений.
Когда бои выигрывал Олег,
Далёкие от Божьей благодати,
На мир земной осуществлял набег
Очередного внутреннего сжатья.
В сраженьях ярых собиралась Русь
В начальную, но мощную державу.
Так день пригожий часто по утру
В себе содержит Божескую славу.
При Игоре — разжатия распад
Наполнил Русь заботами пустыми.
Об этом беспощадно говорят
Раздоры, накатившие подряд,
С князьями и чужими, и своими.
Конечно, там и здесь, дичайший зверь,
Месть правила — причина всех походов.
Не всех, но большинства, как мы теперь
Сказали бы, спустя века и годы.
А месть — навек Христом запрещена,
Запрещены обманы и убийства.
И если месть подчас разрешена,
То, значит, ей и надо совершиться.
Скорее в наказанье тем и тем,
В жестокую, но трезвую учёбу.
Но умолкаю. Буду глух и нем.
Мне не пристало походить на Глобу.
И только лишь одно добавлю я,
Что сжатия — разжатия бессильны,
Когда мы с Богом — дружная семья,
А души наши благостно-умильны.
Но миг настал продолжить наш рассказ.
Предчувствие давно владыку мучит.
Он ходит по светлице. Вот сейчас
Он сообщенье важное получит.
Слуга посланье крымское несёт —
В своём нечеловеческом разбеге
На земли юго-запада вот-вот
Из Азии нагрянут печенеги.
Ах, Море Чёрное! Твои пути
Приносят столько зла и столько горя.
Прольёшь, пока начнёшь по ним идти,
И пота море, да и крови море.
Но и без этого уже никак.
К торговле тягу русичи познали.
Игрушкою заморский был кругляк,
Теперь за деньги кругляки признали.
Да что там кругляки! Повсюду знать
Берёт пример в одежде цареградской,
Да учат отпрысков писать-читать,
И сами доки в этой штуке адской.
А впрочем, адской ли? Когда Олег
Свой договор подписывал в Царьграде,
То крестик ставил. Был в письме он слеп,
Как тот гусляр по праздникам в ограде.
Теперь и я подписывать мастак,
И прочитать, а то и сделать вставки.
Кириллица, конечно же, не враг.
Давно пора в наш быт вносить поправки.
Вон Ольга у меня! Во всех делах
Затейница, да что там — мастерица.
Сильна в библейских призрачных словах,
Да и в науках всех, как говорится.
Но, вишь ли, брат, куда нас занесло... —
Так думал князь, по горнице шагая.
Разнежился в мечтаниях зело,
А тут беда надвинулась такая.
Он с первою нагрянувшей волной
Разделался почти что полюбовно,
Услав её к болгарам. Боже мой!
Великий княже, позабыл ты словно,
Что книжный дар — гостинец от болгар,
Кирилла и Мефодия заслуга...
Но вот волна вторая, как пожар,
Всё выжгла от востока и до юга.
До Цареграда недоступен путь.
Однако недоступности торговой
Обиднее услышать где-нибудь
О подлости друзей заморских новой,
Что византийцы златом-серебром
Недавно печенегов подкупили,
Чтобы они у скифов поделом
Охоту к морю Чёрному отбили.
Ну погодите!.. Игорь заключил
Мир с печенегами. По всем уделам
Призывный бросил клич. Он воин был.
К его языческим набегам смелым
Была в то время благосклонна Русь.
И жажда мести. И наживы жажда.
Чего там больше было, не берусь
Судить. Повествование покажет.
И вновь армада русских кораблей
(Не меньше тысячи, напишет Нестор)
Пошла валами вспененных полей
В почти забытое святое место.
И снова отличился русский меч.
Дойдя до византийских побережий,
Славяне стали убивать и жечь,
И уносить мешки добычи свежей.
Немало видев на своём веку,
Жестокости языческие зная,
Флот цареградский вышел к маяку,
На смертный бой пришельцев вызывая.
Но в узкой горловине — гиблый бой,
Уходит Игорь, с водной тишью споря,
Уходит и уводит за собой
Весь вражий флот в безветренное море.
Князь усмехается: «Простор люблю.
Нас больше вчетверо, ну, может, втрое.
Я окружу их всех и потоплю.
Русь им напомню — что это такое!»
И вдруг какой-то дьявольский огонь
От кораблей противника со свистом,
Но не древесный, а совсем другой,
Уж больно обжигающ и неистов.
Горят, как свечи, Игоря ладьи,
Горит вода морская островами,
Горят славяне бедные мои,
Кляня Перуна бранными словами.
Лишь те спаслись, которые броском
Ушли с начала битвы в мелководье.
Князь говорит: «Мы с моря под замком,
Но с берега, как прежде, на свободе».
До осени свой мстительный разбой
Чинили неуёмные славяне,
Покуда и со стороны земной
Их не прижали крепко христиане.
Теперь одно — в ночь тёмную прорыв,
Да подгорели, видно, лавры славы.
День наступил, и вновь огня прилив.
Не многие спаслись от адской лавы.
И снова князь шагает по дворцу,
Задумчиво и в то же время броско:
«Терпеть обиды русским не к лицу,
Вновь соберу бесчисленное войско».
И князь армаду новую ведёт,
Но снова, по совету патриарха,
Царь греческий, Роман, посольство шлёт:
«Мы в силах избежать потерь и краха.
Недёшево откупимся от вас.
Уже в пути четыре каравана.
Живите в мире завтра и сейчас,
Как подобает нашим мудрым странам».
И князь к дружине: дескать, так и так,
Мол, как подскажете, так и случится.
Дружина отвечает: «Мир — не враг.
Мир — это жизнь. Надёжней примириться».
И договор плоды свои принёс.
Владыка вместе с важными князьями
Перед Перуном клятву произнёс,
А христиане — в православном храме.
Но мир-то мир. А Игорь на Кавказ
Направил вскоре часть своей дружины.
Однако снова я избавлю вас,
Читатель, от мучительной картины.
Не по душе сюжеты мне сии,
Жестокости и хитрости срамные.
К тому же те каратели Руси
В походе сгибли от дизентерии.
Видать, и вправду жизнь пошла в разнос.
В те дни беда и в Киеве случилась.
Ужасную княгине весть принёс
Посланец от древлян. Душа затмилась.
Там Игорь-князь оброки собирал,
Но что-то разыгрались в князе чувства,
«Эх, мало взяли», — он себе сказал
И вновь туда, в Искоростень, вернулся.
А с ним охраны небольшая часть.
И разожглись древляне: ишь ты, власти!..
Привязанный к берёзам, грозный князь
Безжалостно разорван был на части.
8.08.16 г.,
Преподобномученицы Параскевы
