СЛОВО О ПУШКИНЕ

 

Цитаты и комментарии

 

III.

 

(Но вернемся к надолго оставленному нами Белинскому. Посмотрим, какие задачи ставил он перед тогдашней российской литературой – Б.Е.). “Какое же назначение и какая цель искусства?.. Изображать, воспроизводить в слове, в звуке, в чертах и красках идею всеобщей жизни природы: вот единая и вечная тема искусства! Поэтическое одушевление есть отблеск творящей силы природы. Посему поэт более, чем кто-либо другой, должен изучать природу физическую и духовную, любить ее и сочувствовать ей; более, нежели кто-либо другой, должен быть чист и девствен душою; ибо в ее святилище можно входить только с ногами обнаженными, с руками омовенными, с умом мужа и сердцем младенца; ибо только сии наследят царствие небесное, ибо только в гармонии ума и чувства заключается высочайшее совершенство человека!.. (И вот они – пошли беды молодого критика. Беды, потому что отверг он в своем исследовании начало начал, основу основ российской жизни – право-славную веру, а в ней-то и вся суть: содержит она такие истины, без которых ни литературные процессы, ни политические, ни экономические понять невозможно. Всё будет не истина, а детский лепет. Только в гармонии ума и сердца высочайшее совершенство, – утверждает “Аристарх нового века”. И достичь это совершенство может человек с чистой и девственной душою. Но без Бога, сам по себе, человек никогда этого не достигнет – он греховен, порочен и слаб. А Бог может помочь только человеку верующему, способному на смирение и рас-каяние. Человек же Белинского “сам с усам”, очень сильно захочет и добьется того высо-чайшего состояния, при котором станет “с умом мужа и сердцем младенца”. И это весьма странно, ведь Белинский во всем, нами прочитанном, воткрытую не отрицает Бога. – Б.Е.).

 

“Весь беспредельный (и со второго слова ошибка: у Вселенной свои пределы, свои начало и конец. – Б.Е.), прекрасный божий (Божий. – Б.Е.) мир есть не что иное, как дыхание единой, вечной идеи (мысли единого, вечного бога) (Бога. Ниже во всех случаях написание слов “Бог” и “Божий” православное. – Б.Е.), проявляющейся (воплощенной и воплощаемой Творцом. – Б.Е.) в бесчисленных формах, как великое зрелище абсолютного единства в бесконечном разнообразии. Только пламенное чувство (пламенная вера во Вседержителя. – Б.Е.) смертного (познания неверующего смертного всегда ошибочны. – Б.Е.) может постигать, в свои светлые мгновения, как великое тело этой души вселенной, сердце которой составляют громадные солнца, жилы – пути млечные, а кровь – чистый эфир. Для этой идеи нет покоя: она живет беспрестанно, то есть беспрестанно творит, чтобы разрушать, и разрушает, чтобы творить... (Опять же какая-то философская размазня. Не идея творит, а Бог согласно Своей Общей Предвечной Идее (Общему Логосу). – Б.Е.)... силы природы борются, враждуют и умиротворяются силами посредствующими, и гармония царствует в этом вечном брожении, в этой борьбе начал и веществ. Так идея живет: мы ясно видим это нашими слабыми глазами...” (Нашими слабыми глазами мы видим борьбу сил природы и их гармонизацию уже как последсвие грехопадения наших предков; с созданием Адама и Евы в мире не было борьбы; была единая гармония. – Б.Е.).

 

“Бог создал человека и дал ему ум и чувство, да постигает сию идею своим умом и знанием, да приобщается к ее жизни в живом и горячем сочувствии, да разделяет ее жизнь в чувстве бесконечной, зиждущей любви!...” (Ни слова о грехопадении и последующей греховности человечества. А в этом и вся суть. – Б.Е.).

 

(Правда, человек может “разделить жизнь Божественной идеи” только в одном случае. – Б.Е.). “...отрекись от себя, подави свой эгоизм, попри ногами твое своекорыстное я, дыши для счастья других, жертвуй всем для блага ближнего, родины, для пользы человечества, люби истину и благо не для награды, но для истины и блага, и тяжким крестом выстрадай твое соединение с Богом, твое бессмертие, которое должно состоять в уничтожении твоего я, в чувстве беспредельного блаженства!.. Что? ты не решаешься? этот подвиг тебя страшит, кажется тебе не по силам? (Он и всем не по силам, если не смириться, не раскаяться перед Богом за бесконечные грехи свои и не прибегнуть к Его помощи. Но у Белинского человек сам, своими умом и волей, может достигнуть соединения с Господом. Для чего критику нужно было скрыть от читателей одну из основных православных истин, мы раскроем чуть позднее. – Б.Е.).

 

“Ну, так вот тебе другой путь, он шире, спокойнее, легче: люби самого себя больше всего на свете; плачь, делай добро лишь из выгоды, не бойся зла, когда оно приносит тебе пользу. Помни это правило: с ним тебе везде будет тепло!.. Какая тебе нужда, что в душе твоей каждую минуту будет разыгрываться ужасная, кровавая драма, что ты будешь в бес-престанном раздоре с самим собою... что тени погубленных тобою окружат твой болезненный одр, составят около него адскую пляску и с яростным хохотом будут веселиться твоими последними, предсмертными страданиями, что перед твоими взорами откроется ужасная картина нравственного уничтожения за гробом, мук вечных!.. (Вроде бы по-христиански рисует автор судьбу погрязшего во зле. Но заметьте: ни слова о том, что судьба погрязшего – это судьба неверующего атеиста, отвернувшегося от Бога. И Бог тут снова как бы ни при чем. – Б.Е.).

 

(Без всякой зависимости от Бога решает свою судьбу и художник, на чье чело “природа (но не Творец. – Б.Е.) возложила печать гения”. – Б.Е.). “Если же, при твоем рождении, природа... дала тебе вещие уста пророка и сладкий голос поэта, если миродержавные судьбы (Промысел Божиий. – Б.Е.) обрекли тебя быть двигателем человечества (“Ничего не можете без Меня”, – сказал Господь. – Б.Е.), апостолом истины и знания (ни один человек не владеет ни истиной, ни знаниями. – Б.Е.), вот опять перед тобою два неизбежные пути. Сочувствуй природе, люби и изучай ее бескорыстно, трудись безвозмездно, отверзай души ближних для впечатлений благого и истинного, изобличай порок и невежество, терпи гонения злых, ешь хлеб, смоченный слезами, и не своди задумчивого взора с прекрасного, родного тебе неба. Трудно? тяжко?..” (Да просто невозможно! С этим мог справиться Христос. Грешный человек, в том числе и гений, поскольку он тоже человек грешный, подверженный всевозможным грехам, без помощи Бога, а для этого он должен постоянно чистосердечно раскаиваться перед Ним за свои прегрешения, – так вот, без Божьей помощи и гений сделает не больше, чем простой человек. Сколько было у Пушкина срывов, когда он отходил от Господа, и какие могучие силы играли его гением, когда мир с Богом снова оживал. – Б.Е.).

 

“Трудно? тяжко?.. Ну, так торгуй твоим божественным даром, положи цену на каждое вещее слово, которое ниспосылает тебе Бог в святые минуту вдохновения: покупщики найдутся, будут платить тебе щедро, а ты лишь умей кадить кадилом лести, умей склонять во прах твое венчанное чело, забудь о славе, о бессмертии, о потомстве, довольствуйся тем, если услужливая рука торгаша-журналиста, провозгласит о тебе, что ты великий поэт, гений, Байрон, Гете!.. (В этом случае художник должен помнить и о том, что Бог забирает талант у тех, кто им начинает торговать. “Портрет” Гоголя – убедительное предупреждение продающим свою душу мамоне, а точнее – дьяволу. – Б.Е.).

 

“Без борьбы нет заслуги, без заслуги нет награды, а без действования нет жизни! Что представляют собою индивидуумы, то же представляет и человечество: оно борется еже-минутно и ежеминутно улучшается. Потоки варваров, нахлынувших из Азии в Европу, вместо того, чтобы подавить жизнь, воскресили ее, обновили дряхлеющий мир; из гнилого трупа Римской империи возникли мощные народы, сделавшиеся сосудом благодати...” (Какое тут пустословие и какое непонимание истинной причины развивающейся истории! Борьба в мире идет между верой в истинного, православной Бога и неверием в Него (все остальные религии необходимо причислить к язычеству, а значит – к неверию). И не варвары “обновили дряхлеющий мир”, а Христова вера, христианство, а позднее – православие. Побеждала в какой-то стране учение Христа, – страна, действительно, становилась “сосудом благодати”, как Русь при Владимире Красном Солнышке. Но и в христианских странах вера подчас вытеснялась безверием, как в пушкинские времена – французскими атеистическими идеями. Детской лёгкостью отдает и мысль о ежеминутном улучшении человечества в результате ежеминутной борьбы. В мире идёт падение веры. Даже христианство реформаторы приспосабливают под мещанское материальное благополучие (католизм, протестантизм, лютеранство). Как видим, пренебрежительное отбрасывание “основы основ”, “старинных памятников литературы”, приводит “неистового Виссариона” к фантастическим, далеким от реальной жизни выводам. Но на это он идет сознательно. Религию ему надо отодвинуть как можно дальше, чтобы она не мешала пропаганде его вызревающего мировоззрения. – Б.Е.).

 

“Чем выше гений поэта, тем глубже и обширнее обнимает он природу и тем с большим успехом представляет нам ее в ее высшей связи и жизни. Если Байрон взвесил ужас и страданье, если он постиг и выразил только муки сердца, ад души, это значит, что он выразил и показал нам только одну сторону бытия вселенной, что он вырвал и показал нам только одну страницу оного... Но Шекспир, божественный, великий, недостижимый Шекспир, постиг и ад, и землю, и небо: царь природы, он взял равную дань и с добра и с(о) зла и подсмотрел в своем вдохновенном ясновидении биение пульса всесленной! Каждая его драма есть мир в миниатюре..” (Выше, ниже гений поэта... Это ведь мало что объясняет. Выше гений у того поэта, у того художника, у которого чище и глубже вера в Христа (у древних – в Единого Бога). У безверных авторов, богоборствующих, талант значительно ниже; Бог не дает им истинных постижений мира; и потому в творчестве их, в основном, отражаются греховные страсти и помыслы людские. Байрон, поднявший руку на Бога, – написал “Дон-Жуана”, Шекспир, оставшийся верным Христовым истинам, – создал “Гамлета”, “Короля Лира, “Ромео и Джульетту”. По сильной вере дается и более сильная способность (гениальность) отразить “Божественную идею”. – Б.Е.).

 

(Ну, а здесь Белинский совершенно по-детски запутался. – Б.Е.). “В самом деле, разве вы можете назвать то или иное явление прекрасным, а это безобразным без отношений?.. Разве не один и тот же дух божий создал кроткого агнца и кровожадного тигра, статную лошадь и безобразного (?) кита, красавицу черкешенку и урода негра (?). Разве он больше любит голубя, чем ястреба, соловья, чем лягушку, газель, чем удава? Для чего же поэт должен изображать вам одно прекрасное, одно умиляющее душу и сердце?” (Господь создал мир прекрасным, добрым и гармоничным. Всё человеку было мило и приятно. Но Адам и Ева согрешили, отвернулись от Бога, и мир измеился – стал жестоким, несправедливым, добрым и злым, и непримиримая борьба поселилась в нем. Так что не “дух божий” создал кровожадность в тигре – человек стал безбожным, жестоким, и окружающий мир, по мудрому Промыслу Божьему, последовал его примеру. Борьба со Злом стала необходима, чтобы человек понял свою слабость и вернулся к Отцу Небесному прежней верой своей. Снова тут нужно было смотреть на мир с точки зрения православных откровений; без этого – слабые выводы человеческие подобны аморфному туману. – Б.Е.).

 

(А теперь вновь можно вернуться к высказыванию Белинского о Державине и Пушкине: “Вам нравится ода “Бог” Державина”? Но этот же Державин написал “Мельника”. Вы осуждаете Пушкина за многие вольности в “Руслане и Людмиле”? Но этот же Пушкин создал вам “Бориса Годунова”. Отчего же такие противоречия в их художественном направлении? Оттого, что они хорошо помнят правило:

 

Теперь гонись за жизнью дивной

И каждый миг в ней воскрешай,

На каждый звук ее призывный

Отзывной песнью отвечай. (Веневитинов).

 

(Конечно, не “каждый миг” воскрешает поэт, а лишь тот, что созвучен его душе. Почему же “воскрешения” такие разные? А только потому, что в разные миги жизни и поэт разный. То более приближен к Богу, то, под влиянием атеистической моды или других причин, удален от Него. Пушкин, в лицейские годы богоборчества не только “Руслана и Людмилу” написал, но сочинил “Монаха” и “Гавриилиаду” и много других вещей, от которых позднее отрекся: “...начал я писать с 13-летнего возраста и печатать почти с того же времени. Многое желал бы я уничтожить, как недостойное даже и моего дарования, каково бы оно ни было. Иное тя-готеет, как упрек, на совести моей... По крайней мере не должен я отвечать за перепечатание грехов моего отрочества, а тем паче за чужие проказы” (“Опровержение на критики”). “Грехи моего отрочества” – юношеский отход об Бога, к которому Пушкин возвращался всю жизнь всё увереннее и осознаннее. Так что “Борис Годунов” – плод творения поэта уже почти право-славного. Нельзя не учитывать и поздние откровения Державина, признававшего, что лучшие вещи он написал по вдохновению, данному Богом, а другие – под влиянием обычных человеческих чувств:

 

Я любил чистосердечье,

Думал нравиться лишь им,

Ум и сердце человечье

Были гением моим.

Если я блистал восторгом,

С струн моих огонь летел,

Не собой блистал я – Богом;

Вне себя я Бога пел...

 

Красноречивое признание, полностью объясняющее написание “Бога” и “Мельника”, и всего прочего, причем, совсем не с позиций Белинского. – Б.Е.).

 

(Так! Ну, а позиции нашумевшего в свое время критика каковы? Пока мы поняли одно – для чего-то он Бога и российское православие затушёвывает. Проследим за его дальнейшими мыслями. – Б.Е.). “Да – искусство есть выражение великой идеи вселенной в ее бесконечно разнообразных явлениях!.. Всё искусство поэта должно состоять в том, чтобы поставить читателя на такую точку зрения, с которой бы ему видна была вся природа в сокращении, в миниатюре, как земной шар на ландкарте, чтобы дать ему почувствовать веяние, дыхание этой жизни, которая одушевляет вселенную, сообщить его душе этот огонь, который согревает ее. Наслаждение же изящным должно состоять в минутном забвении нашего я, в живом сочувствии с общею жизнью природы; и поэт всегда достигнет этой прекрасной цели, если его произведение есть плод возвышенного ума и горячего чувства, если оно свободно и безотчетно выливалось из его души...” (Но “выражение великой идеи вселенной в ее бесконечно разнообразных явлениях” – не есть ли выражение истины, которая лежит в “основе основ” древнерусской литературы, истины о том, что вселенную со всем ее бес-конечным разнообразием и человеком в центре всех ее пересечений создал Творец и начертал цель разумному центру космоса стремиться к совершенству Отца его Небесного и духовному соединению с Ним? Читаем самое первое древнерусское литературное произведение – “Слово о Законе и Благодати”, произнесенное 26 марта 1049 года первым русским митрополитом Иларионом: – Б.Е.).

 

“О Законе, Моисеем данном,

и о Благодати и Истине в Иисусе Христе явившимся;

о том, как Закон отошел,

а Благодать и Истина всю землю исполнили,

и вера на все языки простёрлась,

и на наш народ русский.

Похвала Государю нашему Владимиру,

им мы крещены были;

молитва Богу от всей земли нашей.

Господи, благослови, Отче!”

 

Вот как надо о главном и самом великом в жизни человеческой – просто, поэтично и без хитроумных размазываний сути! – Б.Е.).

 

“Благословен Господь Бог Израиля,

Бог христианский,

что посетил людей своих (после их смертельного грехопадения. – Б.Е.)

и содеял им избавление,

что не дал тварям своим

вечно идольским мраком одержимыми быть

и в бесовском служении гибнуть.

Но сперва Он указал путь племени Авраамову

Законом на скрижалях,

а после Сыном своим все народы спас,

Евангелием и крещением вводя их

в обновление послебытия – в жизнь вечную...”

 

(Вряд ли может быть что-то более необходимое и жизненное для россиян и для всех других народов – вот этого спасения от гибели. Враз потускнела великая идея вселенной у Белинского, общая, расплывчатая и пустая. Всеохватно, а пусто. – Б.Е.).

 

(Но хоть и пусто, пойдем за Белинским, за его посулами докопаться до смысла “современной литературы”, словно сердцевина древней и современной литературы не должна остаться прежней! – Б.Е.). “Итак, теперь должно решить следующий вопрос (как будто какие-то вопросы уже удалось решить. – Б.Е.): что такое наша литература: выражение общества или выражение духа народного? Решение этого вопроса будет историею нашей литературы и вместе историею постепенного хода нашего общества со времен Петра Великого. Верный моему слову, я не буду говорить, с чего начинались литературы всех народов и как они развивались, ибо это должно быть общим местом для всякого читающего человека”. (Мы уже подчеркивали и еще раз подчеркнем, что вся беда Белинского в отречении от начала древнерусской литературы, которое якобы некое “общее место” всех земных литератур. Но это не так. Каждая литература при своем зарождении отразила особенности той или иной нации. Русская литература, например, сплошь была христианской, и в этом отразилась особенность древней Руссии, только что принявшей крещение. Христианская вера стала жизнью всех россиян – и простых и из “общества” (приближенных к княжеской знати). А раз так, то и жизнь российская предельно наполнилась первостепенным смыслом – спастись от гибели безверия, строить бытие по заповедям Христовым. Так повелось на Руси, и это стало ее духовным выражением. Современник Пушкина и Белинского святитель Игнатий Брянчанинов писал брату по вере иноку Леониду: “Пусть сердце твое беседует со мною просто, искренно; каждое слово твое пусть будет для истины. А Бог – будет, как и есть, Свидетелем бесед наших, которых причина и цель – Он, и наше в Нем спасение”. Блестящее выражение русского духа – народного и общественного! Ведь среди православных нет деления на высшие и низшие классы, все равны перед Богом. И князья Богу в храмах молились, и простолюдины. И князья бились за Русь христианскую, и простолюдины, становившиеся дружинами князей. И над ратями развивались знамена с изображением Христа. Деление народа русского на классы началось с проникновением западного (более всего французского) атеизма и безбожия. Вот и Белинский напрягает мысли, как бы повиртуознее объяснить читателю, что “общество” не народ, что дух народный не дух общественный, а литература, отражающая дух народный, только одна и истинная в отличие от литературы, показывающей высший свет. Вот за такой показ и доставалось Пушкину, да и другим писателям, от Белинского, Писарева и других нахрапистых нигилистов-разночинцев. – Б.Е.).