Утром Гер проснулся от крика петуха прямо над головой. Открыв глаза, он с удивлением обнаружил, что, сидящий на маленькой избушке, петух – деревянный. Вошедший Жар, заметив его удивленный взгляд, пояснил:

- Это я поднимальник придумал. Как его подготовлю, так он и поет. Хошь утром, хошь в полудень, хошь вечером, а коли хошь, так и ночью запоет.

- Да-а-а! – Протянул Гер. – Руки у тебя, Жар, золотые…

- Обычные руки. – Засмеялся тот в ответ. – Ну, что, пойдешь к Додону?

- А когда?

- Да хоть сейчас!

- Погоди чуток, в порядок себя приведу…

Гер на скорую руку умылся, оделся, и, когда он предстал перед Жаром, тот, оглядев его с головы до пят, произнес критическим тоном:

- А как насчет побриться? Щетинка у тебя, друже, как у подсвинка, не в обиду будь сказано.

- Да бритвы у меня нет… - замялся Гер.

- Ну, это у меня найдется. – Отвечал Жар, протягивая ему конструкцию, напоминающую опасную дедовскую бритву, и комок чего-то оранжевого цвета с приятным запахом. Видя, что новый друг с удивлением смотрит на этот комок, он макнул комок в миску с теплой водой и провел по щеке Гера, отчего та сразу покрылась обильной пеной.

Не сразу, но, приспособившись к бритве, Гер аккуратно соскоблил щетину и с наслаждением ополоснул лицо холодной колодезной водой.

- Вот теперь можно и к царю, правда, кафтан у тебя…

- Это не кафтан, это мои доспехи ратные.

- Ну, извини… Пошли, друже Гер.

У входа в царский терем стояли четыре стражника, одним из которых был Сила. Завидев, Гера, он вздрогнул и стал так яростно подмигивать остальным, что можно было подумать, после вчерашней схватки его бьет родимчик. Старший стражник деловито и обстоятельно осведомился у Жара, куда добрые люди путь держат, на что получил такой же деловито-обстоятельный ответ, что к царю, мол, по личным делам. А по-скольку своих дел у царя покуда не наблюдалось, стражники расступились, и они прошли в терем. В тереме тут же, у дверей, встретил их старикашка с плешивой головой, точь-в-точь, артист Милляр из киносказок золотого детства, который и проводил их в царские покои. Удивило Гера то, что и голос его оказался точно, как у Милляра, когда он возгласил на все покои:

- Кузнец Жар и…

- Ратник Гер… - Шепнул Жар.

- … ратник Гер, к его величеству!

Царь на вид оказался не хилым мужиком; плечи широкие, рост богатырский, волосы льняные, борода льняная тож, глаза васильково-синие. В общем, этакий местный Сергей Столяров. На свои пятьдесят он тоже не тянул; тридцать пять, ну, плюс пара-тройка лет. И голос у него оказался красивым баритоном, ну точно у взводного Капусты. Таким только «Дывлюсь я на нэбо…» петь.

На столе, за который они уселись втроем, чего только не было.

Не было колбасы; ни копченой, ни даже вареной, не было рыбных фрикаделек (консервированных, в томатном соусе), не было каш; перловой, овсяной, солдатского деликатеса – гречки, пшенки и даже творения бес-смертного Суворова – комбинированной, не было икры; ни баклажанной, ни кабачковой, ни тыквенной. Тушенки тоже не было; ни свиной, ни говяжьей. Даже солдатской отрады – сгущенки – и той не было.

А вот, что было; языки заливные, окорока копченые, балыки соминые, осетровые, севрюжьи, белужьи, семга малосольная, икра черная и красная, и даже какая-то желтая, печенка налимья и печенка же гусиная, поросята и лебеди, зажаренные целиком, копченья, соленья, варенья ………………….…………………………

……………………………………………………………………………………………………………………………

Венчал же это все изобильное великолепие или великолепное изобилие штоф синего стекла, но не круглый, а квадратный, объемом, эдак, ведерка на два, доверху наполненный неизвестным напитком.

Перед каждым лежали всевозможные ложечки, вилочки и ножички, стояли два бокала; поменьше, где-то на пол-литра, и побольше – на полтора.

Додон щелкнул пальцами, и, возникшие, как по волшебству, слуги под руководством плешивого принялись накладывать пирующим яства на тарелки, а содержимым штофа наполовину наполнили малые бокалы.

Гер взял свой, встал, произнес: «За нашего гостеприимного хозяина!», резко выдохнув, пошептал себе под нос: «Будем!» и лихо хлопнул его содержимое.

В глотке сразу же вспыхнула добрая сотня пожаров. Он замычал и зашарил по столу рукой. Жар, уловив в его выкаченных глазах призыв к спасению, тут же подал ему соленый помидор, с прилипшей к красному бочку зеленой укропиной; прямо хоть натюрморт пиши. Но тому было не до живописных красот; он лихорадочно пытался погасить им эти пожары. Но помидор успокоил их не более чем на десять секунд, после чего пламя вновь забушевало с той же силой. Тогда подбежавший слуга наполнил опустевший бокал чем-то из золотой сулеи и протянул его Геру. Тот жадно глотнул содержимое и, о чудо!, пожары тут же погасли, а глотке стало приятно и хорошо.

- Что это было? – Прошептал он, удивленно.

- Фряжское вино… - Отвечал Додон. – Нешто ты, Гер, не пивал его ранее?

- Не доводилось…- Чистосердечно признался тот.

- Потому-то и не ведаешь, - Додон кивнул на слугу с сулеей, - что пьют его, разведя с соком папоротниковым.

- А поскольку того и другого?

- А пополам…

Гер плеснул из штофа еще полбокала, подозвал слугу с сулеей, разбавил вино соком и осторожно отхлебнул получившийся «коктейль». На этот раз пожаров не было, было приятное тепло, которое заполнило собой глотку, пищевод и желудок.

А стол продолжал радовать собой глаз, и он терялся в догадках, чем это дело закусить. Наконец, он присмотрел себе закуску. Это был большой кусок стерляжьего балыка, который казалось так, и плакал жирными слезами.

Опосля такого выпивона да с таким закусоном душа требовала песни. Он огляделся вокруг и с тихой радостью увидел на стене, точнее на ковре, ее украшавшем, какой-то струнный инструмент.

- Это что… гусли? – Поинтересовался он.

- Гусли звончатые. – Одновременно откликнулись Додон с Жаром, а царь добавил:

- А ты никак на них играть умеешь?

- Попробую. – Коротко ответил он и, сняв гусли, наскоро их подстроил. После этого пальцы его заходили по струнам, и он срывающимся голосом, явно подражая оригиналу, запел:

 

- Долго шли зноем и морозами.

Все снесли, да остались вольными.

Жрали снег с кашею березовой

И росли вместе с колокольнями….

 

Удивительное дело: песня нашего современника захватила слушателей. Сами собой опустились руки с кубками да закусками… А слуга с сулеей чуть не выронил оную.

Он же, допев «Время Колокольчиков», так ударил по струнам, что последний аккорд пролетел из конца в конец Додоновой трапезной не-сколько раз, постепенно затухая.

- Да-ааа, поешь ты, друже Гер, просто за сердце берет! – Мизинец Додона смахнул что-то из уголка левого глаза. – А пожаловал ты зачем?

- Хочу, ваше величество, в рать вступить, с Кащеем воевать! – Бойко, с интонациями Шурочки Азаровой, отвечал Гер.

- А силы-то у тебя найдутся; - царь улыбнулся, - у меня в рати богатыри вельми дюжие, тебе не ровня!

- Найдутся! – Встрял в разговор Жар. – Он намедни Силу так обработал, того до сих пор родимчик бьет!

- Ну, ежели Силу, - Додон улыбнулся вдругорядь, - тогда, конечно.

Он встал из-за стола, подошел к трону, надев корону, сел на него и по-манил Гера пальцем. Тот приблизился. Додон показал ему, чтобы он опустился на колени, возложил, неожиданно возникший в руке, скипетр ему на голову и возгласил:

- Сей хоробрый воин, Гером нареченный, принимается в рать мою До-донову! – Подумал и добавил:

- Десятником.

После чего протянул прямо к лицу Гера державу. Тот тут же сообразил, что от него требуется, и чмокнул ее. Плешивый на подносике подал ему перстень, и он тут же надел его.

После этого краткого обряда он, повинуясь знаку Додона, встал с колен и вслед за царем вернулся за стол. Слуги меж тем наполнили большие бокалы смесью вина и сока, царь взял один, протянул ему другой. Когда Гер принял его, Додон, подняв свой, произнес с пафосом:

- Да побьем Кащея, во славу воинов русских!!!

И так лихо жахнул свой бокал, что изумленный Гер не сразу последовал его примеру.