Запоздалое письмо

Запоздалое письмо
ЗАПОЗДАЛОЕ
ПИСЬМО
 
Юрию Шмакову,
лучшему другу
 
Шмачина-старичина,
Тебя ли мне судить...
Но где она, причина,
Из жизни уходить?
 
Ну, лёгкое истлело,
Так тлел и цвет зари.
И что тебе за дело –
Кури да и кури.
 
Ведь ты за шесть десятков
Своих курильных лет
Лишь выбрал без остатка
Полтонны сигарет.
 
И надо, чтобы чинно
Еще полвека жёг
Себя ты, старичина,
Шмачина, друг-дружок!
 
Курил бы, как бывало,
И дымкой твой рассказ
Загадочно скрывало,
Как облаком Парнас.
 
Да ты и сам коронно,
Без удержу дымя,
Приветом электронным
Порадовал меня.
 
Начало было, правда,
Как гром с небесных круч,
Как будто жгучим градом
Ударило из туч.
 
Племяш... В кого ты верил...
Надежд твоих оплот...
Ужасную потерю
Принёс минувший год.
 
Но иронично-сухо
Легли твои слова,
И в каждом – сила духа,
И грусть – едва-едва...
 
“Дай Бог, чтоб обошли нас
Потери стороной.
А прочее, как вирус,
Придёт само собой.
 
И рифмы, и простые
Слова газетных строк.
И радости – такие,
Как толстый кошелёк.
 
Я вас люблю и помню,
И потому скриплю.
Легко ли, не легко мне,
А помню и люблю.
 
И прожил я не нище,
А в шуме лёгких крыл,
Поскольку Пузанище
Мне имя подарил.
 
За ножик перочинный
Под шёпот Иртыша
Сказал: “Носи, Шмачина,
Коль требует душа”.
 
Не знамя и не орден,
И не кольцо в носу,
Но имя это – “Коркин” –
Я с гордостью несу.
 
Оно меж тропок склизких
Меня борзо зело
До премий журналистских,
До Штатов довело.
 
И всё-таки – без чина,
Без прочих знатных штук,
Шмачина-простачина,
Ваш старый добрый друг”. –
 
О! изморозью белой
Прихваченный уже,
Ты знал – не в чине дело,
Но главный чин – в душе.
 
И коль душа большая,
То и размах большой –
От края и до края
Всё полнится душой.
 
И я не знал кручины,
Пока ты там курил.
Ты для меня, Шмачина,
Всей дальней Русью был.
 
Но вот тебя не стало
В краю, где холода,
И пол-Руси пропало
С тобою навсегда.
 
Всё дёгтем тьмы покрыло,
Куда хватает взгляд,
Лишь, говорят, Курилы
Кой-где еще дымят.
 
Дымят... Да больно горько!
Курить бы – не кадить...
Так что ж ты, милый Коркин,
Надумал уходить?
 
Ведь в том письме последнем
Для Пузы твоего –
О житии столетнем,
Не менее того!
 
И это ровно столько,
Чтоб свой упрочить след
И выкурить достойно
Остаток сигарет.
 
Но всем желаньям нашим
Один хозяин – Бог.
Привычно пьём из чаши
Багряной жизни сок.
 
Но гаснет неба люстра,
И всё вокруг во тьме,
И в нашей чаше пусто,
Лишь капелька на дне...
 
И вот по воле Бога,
По вере в чудеса,
Душе лежит дорога
С земли на небеса.
 
В той вечности пресветлой,
Как сердце говорит,
Душа свой труд заветный
И радостный творит.
 
Уж там курить не надо,
Не надо хмурить бровь,
Там вечная отрада
И вечная любовь.
 
По сказочному лету
Гуляй себе, броди
И с Господом беседу
Премудрую веди.
 
Но это если раньше
В сумятице мирской
Не знал ни зла, ни фальши,
Ни зависти людской.
 
И это ты! –
Смотри-ка:
Не зря курил за всех.
Лишь в этом закавыка,
Лишь в этом весь твой грех.
 
И кажется, Шмачина,
Я суть узнал того,
В чем тайная причина
Ухода твоего.
 
Для встречи наших братий
Когда ударит час,
Тебя призвал Создатель
Как лучшего из нас.
 
В Небесном Царстве Высшем,
Всегда чутьём хорош,
Ты каждому жилище
По вкусу подберёшь.
 
И встретишь без обузы,
Объятия раскрыв:
– А вот оно и Пузо!
– А вот он и Комдив!
 
И столько ликованья –
Не мешкай! проходи!..
Готовит расставанье
Нам встречу впереди.
 
Ну, а пока на грешной
И горестной земле
Сиротно, безутешно,
Как в поле в январе.
 
По вечности соседи ж,
А нынче-то мы кто ж?.. –
Ты больше не приедешь.
И в гости не придёшь.
 
Всех смачнее и дольше
Не станешь говорить.
И сигарету больше
Не сможешь закурить.
 
Ты бросил нас. Прискорбно.
Да что уж? Бог с тобой.
Но ты же имя “Коркин”
Оставил сиротой!
 
Ему ведь не докажешь,
Что время – вечно спать.
Ему ведь не прикажешь –
Под чьей статьёй стоять...
 
Черна тоска-кручина,
Избавишься не вдруг.
Шмачина-старичина,
Мой самый верный друг!
 
Мороз сегодня грозен.
Раздолье январю...
Давно курить я бросил,
Но нынче закурю.
 
31 января 2008 года,
родителей прп. Сергия Радонежского;
1 февраля 2008 года,
прп. Макария Великого, Египетского;
5 июля 2008 года;
мучеников Галактиона и Иулиании.ЗАПОЗДАЛОЕ
ПИСЬМО
 
Юрию Шмакову,
лучшему другу
 
Шмачина-старичина,
Тебя ли мне судить...
Но где она, причина,
Из жизни уходить?
 
Ну, лёгкое истлело,
Так тлел и цвет зари.
И что тебе за дело –
Кури да и кури.
 
Ведь ты за шесть десятков
Своих курильных лет
Лишь выбрал без остатка
Полтонны сигарет.
 
И надо, чтобы чинно
Еще полвека жёг
Себя ты, старичина,
Шмачина, друг-дружок!
 
Курил бы, как бывало,
И дымкой твой рассказ
Загадочно скрывало,
Как облаком Парнас.
 
Да ты и сам коронно,
Без удержу дымя,
Приветом электронным
Порадовал меня.
 
Начало было, правда,
Как гром с небесных круч,
Как будто жгучим градом
Ударило из туч.
 
Племяш... В кого ты верил...
Надежд твоих оплот...
Ужасную потерю
Принёс минувший год.
 
Но иронично-сухо
Легли твои слова,
И в каждом – сила духа,
И грусть – едва-едва...
 
“Дай Бог, чтоб обошли нас
Потери стороной.
А прочее, как вирус,
Придёт само собой.
 
И рифмы, и простые
Слова газетных строк.
И радости – такие,
Как толстый кошелёк.
 
Я вас люблю и помню,
И потому скриплю.
Легко ли, не легко мне,
А помню и люблю.
 
И прожил я не нище,
А в шуме лёгких крыл,
Поскольку Пузанище
Мне имя подарил.
 
За ножик перочинный
Под шёпот Иртыша
Сказал: “Носи, Шмачина,
Коль требует душа”.
 
Не знамя и не орден,
И не кольцо в носу,
Но имя это – “Коркин” –
Я с гордостью несу.
 
Оно меж тропок склизких
Меня борзо зело
До премий журналистских,
До Штатов довело.
 
И всё-таки – без чина,
Без прочих знатных штук,
Шмачина-простачина,
Ваш старый добрый друг”. –
 
О! изморозью белой
Прихваченный уже,
Ты знал – не в чине дело,
Но главный чин – в душе.
 
И коль душа большая,
То и размах большой –
От края и до края
Всё полнится душой.
 
И я не знал кручины,
Пока ты там курил.
Ты для меня, Шмачина,
Всей дальней Русью был.
 
Но вот тебя не стало
В краю, где холода,
И пол-Руси пропало
С тобою навсегда.
 
Всё дёгтем тьмы покрыло,
Куда хватает взгляд,
Лишь, говорят, Курилы
Кой-где еще дымят.
 
Дымят... Да больно горько!
Курить бы – не кадить...
Так что ж ты, милый Коркин,
Надумал уходить?
 
Ведь в том письме последнем
Для Пузы твоего –
О житии столетнем,
Не менее того!
 
И это ровно столько,
Чтоб свой упрочить след
И выкурить достойно
Остаток сигарет.
 
Но всем желаньям нашим
Один хозяин – Бог.
Привычно пьём из чаши
Багряной жизни сок.
 
Но гаснет неба люстра,
И всё вокруг во тьме,
И в нашей чаше пусто,
Лишь капелька на дне...
 
И вот по воле Бога,
По вере в чудеса,
Душе лежит дорога
С земли на небеса.
 
В той вечности пресветлой,
Как сердце говорит,
Душа свой труд заветный
И радостный творит.
 
Уж там курить не надо,
Не надо хмурить бровь,
Там вечная отрада
И вечная любовь.
 
По сказочному лету
Гуляй себе, броди
И с Господом беседу
Премудрую веди.
 
Но это если раньше
В сумятице мирской
Не знал ни зла, ни фальши,
Ни зависти людской.
 
И это ты! –
Смотри-ка:
Не зря курил за всех.
Лишь в этом закавыка,
Лишь в этом весь твой грех.
 
И кажется, Шмачина,
Я суть узнал того,
В чем тайная причина
Ухода твоего.
 
Для встречи наших братий
Когда ударит час,
Тебя призвал Создатель
Как лучшего из нас.
 
В Небесном Царстве Высшем,
Всегда чутьём хорош,
Ты каждому жилище
По вкусу подберёшь.
 
И встретишь без обузы,
Объятия раскрыв:
– А вот оно и Пузо!
– А вот он и Комдив!
 
И столько ликованья –
Не мешкай! проходи!..
Готовит расставанье
Нам встречу впереди.
 
Ну, а пока на грешной
И горестной земле
Сиротно, безутешно,
Как в поле в январе.
 
По вечности соседи ж,
А нынче-то мы кто ж?.. –
Ты больше не приедешь.
И в гости не придёшь.
 
Всех смачнее и дольше
Не станешь говорить.
И сигарету больше
Не сможешь закурить.
 
Ты бросил нас. Прискорбно.
Да что уж? Бог с тобой.
Но ты же имя “Коркин”
Оставил сиротой!
 
Ему ведь не докажешь,
Что время – вечно спать.
Ему ведь не прикажешь –
Под чьей статьёй стоять...
 
Черна тоска-кручина,
Избавишься не вдруг.
Шмачина-старичина,
Мой самый верный друг!
 
Мороз сегодня грозен.
Раздолье январю...
Давно курить я бросил,
Но нынче закурю.
 
31 января 2008 года,
родителей прп. Сергия Радонежского;
1 февраля 2008 года,
прп. Макария Великого, Египетского;
5 июля 2008 года;
мучеников Галактиона и Иулиании.