Кровная месть. Рассказ.

«Лучше зажечь одну свечу, чем клясть темноту»
                  Конфуций

Кровная месть.

Рассказ.

- Я отомщу за убитого брата, - неистово кричал Давид, горный князёк-мелик,  не обращая внимания на успокоительный тон матери, призывающий его к уму - разуму, - он, энтот сыскарь, кровью заплатит за содеянное, брат мой хоть занимался разбоем, был абреком, но он и был добрым, помогал людям и всё раздавал бедным. Мать Давида, Ольга Алексеевна, была умной и образованной женщиной, преподавала в классической гимназии в Тифлисе, с презрением относилась к древнему обычаю горцев. 
– Ты, Давид, возвышая деяния своего брата, вознес его, как патриций,до уровня аристократов в древнем Риме, что несправедливо, а что касается сыскаря, то он занимается своим непростым делом, и это его работа, не бери грех на душу, я твоя мать и пекусь о твоей душе, откуда такая злоба и через какую щель она проникла в твое сердце, а? просто не пойму, ведь ты образован и умен, молю тебя, ты не прав и тут нечего гневить Бога, гневайся, но не согрешай,- причитала Ольга Алексеевна, накрывая на стол. Но Давид уже не слушал ее и, обуянный гневом, покидая столовую, на ходу бросил: я перекушу в духане, -  и, хлопнув дверью, бегом пустился во двор. Давид не собирался в духан и решил зайти к своему другу Марату, чтоб пригласить его в ресторан с целью просить у него, как у бывшего военного, помочь ему в осуществлении его плана.  Официант-худерьба, каурый, маламзя, с рыжими усами и редкой рыжей бородкой, протянул друзьям листок с наименованиями кушаний.
– Шурпу, кебав, поллитровку, принеси запечатанную сургучом, тут откупоришь,- возвращая листок,  велел Давид, которого все знали, как норовистого. 
– Ты, Марат, слышал, что моего брата Реваза убили полицейские при облаве, а стрелял в него сыскарь Валиев, который в жандармерии, я желаю отомстить, помоги мне приобрести револьвер и разведай, где он живет, когда уходит и когда возвращается, ты поможешь мне? – истоурившись на него, резко произнес Давид, ловко опрокинув в рот стакан водки. 
– Оно, конечно, Давид, жалко Реваза, и револьвер не проблема, но тебе оным делом нельзя самому заниматься, сразу же начнут подозревать тебя, знаешь, какие мстительные они, эти полицейские, тем более, агенты тайной полиции, да у них всюду рыщут филеры, лучше нам обратиться  к авторитетному татю, они занимаются татьбой и за хороший гонорарий сделают то, что ты хочешь, а сам останешься в стороне,- пригубив налитую в стакан водку, ответил Марат. Известный тифлисский тать по кличке Клык, жил в своем роскошном доме на окраине на берегу Куры, имел много отсидок и, отбыв последнее наказание в Астраханской губернии, вернулся в Тифлис и по-прежнему руководил  татями, делил татебное добро. 
- Он, энтот сыскарь, как его там, Валиев, много нашего брата уложил, серьезный тип, но как ты собираешься оплатить-то, князёк, - тихо засмеялся Клык, обнажив редкие гнилые зубы, потягивая кальян, начиненный анашой. 
– Могу золотом, могу деньгами, но после того, как твои тати завалят его, и я сам хочу увидеть его предсмертные муки, только без шурум-бурума, если такие условия тебя устраивают, тогда заключаем негоцию, идет?- Идет, - коротко ответил тать и протянул татуированную разными мистическими знаками руку.
 Сорокалетний секретный агент тайной полиции, чиновник 8-го класса Валиев Тенгиз Ильич, жил в центре Тифлиса в своем доме, имел жену-красавицу Натэллу и дочку Веронику трех лет от роду, был намного старше своей супруги, с которой отношения были натянуты, то ли причиной тому был его возраст, то ли огонь любви, когда-то бушевавший в ее сердце, медленно потухал, за годы совместной жизни она никак не могла привыкнуть к его характеру и образу мыслей, как говорил Гончаров, и как бы там ни было, она терпела, часто общаясь с родителями, особенно с отцом, горным князем – меликом, состоятельным человеком,  который призывал ее к терпению.
– Не думаю, что этот брак был по расчету, моя семья и так имеет несметное богатство, еще в гимназии отец напоминал о замужестве, несмотря на уговоры матери, мол, рановато еще ей замуж, дитя ведь, но по окончании гимназии, не прислушиваясь к ее протесту, продали ее в «рабство», а ведь мне было всего восемнадцать, и ей нравился другой парень, ее же возраста, красивый такой, как Гимер, исполин, будто потомок титанов, но замужество положило конец этим романтическим встречам, но она его по-прежнему любила и ждала, надеялась, может, судьба вернет его, - думала она. Да и была другая веская причина, после купания в реке, лежа на зеленной траве под чинарой, он, энтот великан, соблазнил-таки ее, и она не выдержала искус, поддалась похоти, что повлияло на ее решение о скором замужестве, и не ошиблась, она забеременела, если оное событие стало бы известно, то ее могли бы утопить в музге. У дома остановился фаэтон – это приехал ее муж со службы, Тенгиз Ильич. 
- Приехал, Натэлла, покорми своего супруга, пожалуйста, - снимая портупею с саблей и револьвером, громко  произнес он. – Всё на столе, - коротко ответила она, едва сдерживая свое раздражение. 
– Ты опять хандришь и оплакиваешь потери, как говорил «деревенский староста» Некрасов, - с сардонической улыбкой произнес он, намекая на ее тайную любовь.
 Тать Клык, получив задаток золотыми монетами империал, дал задание своим татям денно и нощно следить за сыскарем и при благоприятном случае завалить его.
- Это не так-то просто, Клык, сыскарь серьезный противник, его так просто не взять, известно, что стреляет с обеих рук, многих положит, тут нужен бомбист, - прошамкал тать Филька. 
– А вы и найдите этого бомбиста, кажется, у тебя, Филька, среди военных был дружочек, через которого можно раздобыть бомбу или гранату, чтоб взорвать его,  раз так боишься, - затягиваясь кальяном, начиненным анашой, недовольно прошамкал Клык. Давид, удовлетворенный заключенной негоцией с татем Клыком, в хорошем расположении духа вернулся в особняк, насвистывая известную только ему мелодию. Поднимаясь на второй этаж, он в коридоре столкнулся со служанкой Фирюзой. 
– А  где матушка, Фирюза ханум? - входя в гостиную, на ходу, спросил Давид. 
– Она в почивальне, Давид, что-то ей с сердцем плохо стало, я послала кучера за лекарем, - несмотря на него, неохотно ответила пожилая служанка. Он не замедлил  зайти к матери, в спальной стоял резкий запах настойки плодов боярышника, а рядом с ней хлопотала служанка Фирюза. Ольга Алексеевна лежала с закрытыми глазами, и чтоб не беспокоить ее, Давид сел на краешек турецкого канапе. Появился в сопровождении кучера лекарь средних лет, пелунь, каурый, с длинной клинообразной бородой, которому и раньше приходилось лечить Ольгу Алексеевну, которая страдала болезнями сердца и кровяным ударом. Надев пенсне, которое неуклюже висело на кончике носа, лекарь, сначала нащупав пульсовую жилу, покачал головой, а затем, вытащив из протертого саквояжа стетоскоп, приложил его в область сердца, слушая ритм сердцебиения. 
- Надобно кровопусканье,- коротко тревожно произнес он, обращаясь к служанке. После оной процедуры Ольга Алексеевна открыла глаза. 
- Стрессор-с, - коротко произнес лекарь, доставая из саквояжа пузырёк с коричневатой жидкостью, - вам, уважаемая Ольга Алексеевна, противопоказано-с  всякого рода волнения, могут возникнуть необратимые явления, - недовольно произнес лекарь, - я еще буду находиться здесь, пока приступ не пройдет. Давид всё видел и слышал, и был огорчен тем, что его дурацкая идея о мести, которую он озвучил так болезненно, отразился на здоровье матери.
-Ты, Фирюза, покорми доктора, - велел Давид, протягивая ему десятку, и вслед со служанкой вышел, закрываясь в своем кабинете. –  Может, она права, ведь, слишком  уж шальной был Реваз, старый район города старался держать в страхе и занимался татьбой, что не к лицу дворянину, тоже мне Робин Гуд нашелся, - с раздражением подумал Давид, наливая в хрустальную рюмку коньяка из графина, отломив дольку шоколата. Но дело было сделано, и тать Клык не отступиться, как, хищник, чуя наживу, не позволит ему нарушать негоцию, молниеносно вспыхнувший гнев медленно угасал, ставив его в тупик. Вдруг он почувствовал себя одиноким, брата нет, мать тяжело больна, да в любви не повезло, его возлюбленную насильно выдали замуж, тем разрушив его мечты, и тут уместны некрасовские слова: душа унынием объята, подавленное состояние духа и безнадежная печаль, а уныние рождается там, где угасает вера в Бога, к чему призывала его мать. Да, теперь Давид думал, как избежать ему божьего гнева, соверши он это убийство, тем он совершит один из семи тяжких грехов - гнев, нарушит божественное предписание, тогда спасение, согласно библейским заповедям, лежит через преодоление греха, обновление личности, через примирение, что для него из-за ложной гордости не представляется возможным, утешает лишь то, что он этот грех еще не совершал, только открыл путь к нему, и тут вопрос только во времени,- вот и для меня обозначилась дилемма, подумал он, выпив конька, - умозаключение, затруднительный выбор между двумя противоположными невыгодными решениями, и главное, по логике третьего не дано, вот так я загнал себя в тупик. Приехал его друг Марат, чтоб известить его. 
- У татей всё готово, и они, согласно уговора, ждут его у минарета, где должен проехать фаэтон сыскаря, чем окончательно лишил Давида надежды. Тать-бомбист стоял в тени минарета, спрятавшись за ореховое дерево, мимо которого должен был проследовать фаэтон, а остальные тати ждали за домом на противоположной стороне. Брошенная под колеса фаэтона бомба не сработала, тогда сыскарь, не выходя из фаэтона, тут же выстрелом из револьвера уложил бомбиста, но другие тати, готовые на непредвиденный случай, открыли бешеный огонь из разного оружия по фаэтону, где из-за плотности огня уцелеть вряд ли, было бы возможно, и все после содеянного, растворились в темноте. 
- А ты, Марат, знаешь, где его дом находится, - спросил побледневший и потрясенный увиденным, Давид. 
- Тут, недалече, а зачем тебе туда?-  недоумевая, спросил Марат. 
– Сам не знаю, проводи, пожалуйста, меня туда,- тихо невнятно ответил Давид. Да, это были шалости непокорной судьбы, они – Натэлла и Давид, которые когда-то безумно любили друг друга, увиделись. 
– Вот эта встреча, какими судьбами Давид?- удивленно спросила Натэлла, - нужно уходить, а то скоро муж со службы вернется. 
- Он больше не вернется, Натэлла, огонь любви к тебе еще не потух, я не знал, что ты за этим сыскарем замужем, он убил моего брата Реваза, за что и поплатился. Уверен, ты вышла замуж не по любви, и теперь ты свободна, мои пенаты по-прежнему пустуют, пойдем со мной, - став перед ней на колени, взмолился Давид. Это был тяжелый удар для Натэллы, и Марату показалось, что она находится в шоковом состоянии и ничего не понимает, ему больно было, что его друг так страдает, вероятно, жалеет, что затеял эту кровавую бойню. Радость, что Натэлла увидела своего возлюбленного, быстро улетучилась, наступили минуты умопомрачения, будто сама Ата присутствовала в этих трагических событиях, которой противостояла богиня Менс, чтоб защитить ее.  Натэлла молчала, истоурившись, смотрела то на Давида, то на Марата. 
- Он, Тенгиз, мертв? - Марат молча кивнул головой. Прибежала малолетняя дочь Натэллы, Вероника, и при виде незнакомых людей боязливо прижалась к матери. 
– Я ее удочерю,  Натэлла, мы будем счастливы, оставь всё, пойдем ко мне, молю тебя, не отказывайся от предложенной участи, ведь мы любим друг друга, - продолжал разжалобливать ее Давид. 
– А ее не нужно удочерять, Давид, она твоя дочь, надеюсь, ты помнишь тот летний день, когда я не выдержала искус, и поддалась твоему похотливому желанию, из-за чего поспешно вышла замуж, - плача навзрыд причитала она, продолжая сидеть на полу. Полная луна плавала по небу мерцающими огнями, вырываясь из объятий черных туч Нефелы, и была свидетельницей этих трагических событий, запоздалых признаний, оправданий. Трагедия, которая произошла с агентом тайной полиции Тенгизом Ильичом, потрясла его сослуживцев, раненный у дома тать не выдержал пытки и выдал своих дружков, которые были истреблены, в том числе их главарь тать Клык, таким образом, прав оказался Марат, в покушении виновными признали только татей, князёк Давид остался  в стороне, даже слукавил при разговоре с матерью, якобы, он передумал осуществить задуманное, вняв ее советам. Но он своим поведением навсегда оттолкнул Натэллу, которая после похорон мужа уехала к подруге в дальнее село под Тифлисом, оставив в тревожном ожидании Давида и родителей, и тут прав Конфуций: «не меняются только самые мудрые и самые глупые»…

Конец.       22-27.01.2012г.                   м.м.Б.