О Татьяне Пушкина

 

Я написал три "продолжения" «Евгения Онегина». Нужно ли было? Зачем? -вопрошают пушкинисты. Не смешно ли это и не является ли наглостью? -вторит им рядовая публика. С последней я соглашаюсь, а с пушкинистами буду спорить. Потому соглашаюсь что, конечно же, нельзя говорить о продолжении шедевра классика не улыбаясь и не признавая такое экстравагантной выходкой. Вопрошающим же ценителям и знатокам творчества Пушкина я намерен предложить свои собственные вопросы и рассуждения. Первый вопрос - следующий. Не является ли выступление от имени классика попыткой взглянуть на наши дни его глазами?.. Так ли уж бессмысленно призывать дух поэта, дерзать приобщиться к нему, выступив наследником, не претендующим на полное усвоение преподанных классиком уроков и на то, чтобы создать эквивалент: текст, поэтически равнозначный пушкинскому?..

Актер, вживаясь в роль, перевоплощаясь в другого человека, обычного или выделяющегося из массы, смотрит на мир очами персонажа, загорается его чувствами, перенимает представления о жизни и творит новое в уже известном. Это приветствуется и признается нормальным.

Признаюсь честно, подступаясь к «Онегину», о взаимоотношениях столетий и уроках поэзии я еще не помышлял. Поначалу мои устремления ограничивались одним только намерением избавиться от психологического дискомфорта, устранить допущенную несправедливость, сделав Евгения и Татьяну счастливыми. История любви героев оборвана на самом интересном и волнующем месте. Ждешь впечатляющих событий, получаешь же…многоточие. Пишущие стихи поймут, сколь велико искушение досказать предполагаемое действие романа как бы устами самого Пушкина. Я ему уступил и…оконфузился. Оказалось, что мой Евгений именно мой, а не пушкинский. Татьяна…

О ней писать я пока не стану. Не я, автор, сделал персонажей такими. Нет, они сами полонили мою музу и повлекли ее, желавшую сохранить верность классической традиции, к нежданным откровениям. Героем одной из версий продолжения романа является не кто иной, как сам дьявол, точнее - его служитель. - Как такое может быть?. .Дело в том, что сочинителя, даже подражающего классикам, всегда притягивают сюжеты и ситуации современности. Разве творимое в державе обрушившейся мечты и роковых загадок не ставит перед необходимостью поверить в происки темных сил? ..И разве темные личности, преступники, не исчезают, почти физически растворяясь в воздухе и избегая возмездия?..

Фигуре беса отводится не эпизодическая роль в поэтических созданиях самого Пушкина (вспомним «Сцену из «Фауста», «Гаврилиаду», «Сказку о попе и работнике его Балде»). Не приходится сомневаться в том, что над ним, как и над его женственной музой, могучую власть имел прельстительный соблазн, влекущий к погибели. Подобно Германну из «Пиковой дамы», поэт и в жизни нередко бросал вызов судьбе. Неудивительно, что одной из повторяющихся у него является тема судьбы и роковой случайности. Темы моих «вариаций» - тоже пушкинские: тема поединков деспота-случая и фатума с сердцем, разумом и волей человека, тема непрекращающегося конфликта желаемого и должного и тема нравственного достоинства личности и ответственности за содеянное под прессом обстоятельств.

В ответе на вопрос, может ли чувство долга послужить цементирующей связкой для души, поглощаемой и раздираемой страстью. я, как оказалось, разошелся и с творцом милого идеала (Татьяны),и с Белинским, и, как пить дать, со всеми приверженцами канонизированных представлений. Я нахожу, что пресловутая цельность ее натуры - суть фикция, лопающийся мыльный пузырь, и что, как бы ни продолжалось действие романа, не будь прервано, оно привело бы к разрушительному столкновению ума и чувства и крушению иллюзий героини о главенстве долга. Возможно, правильнее вести речь не о целостности (монолитности) внутреннего существа, а о верности себе, глубинной сути и строю, об особости мыслей и исключительности привязанностей. Если Татьяна восьмой главы душой все та же, что и в юности (свидетельствует сам Пушкин), то сохранить верность мужу-генералу она может лишь ценой разрушения ее личности, подавления и уничтожения главного в себе. Не только потому, что самозабвенно любит Онегина, но и по той причине, что ему, по ее убеждению, даны, как сказали бы теперь, эксклюзивные права на нее. Перечитаем письмо Татьяны.

 

Другой!..Нет, никому на свете

Не отдала бы сердце я!

То в вышнем суждено совете…

То воля неба: я твоя;

Вся жизнь моя была залогом

Свиданья верного с тобой;

Я знаю, ты мне послан Богом,

До гроба ты хранитель мой…

 

Может ли ставший ее мужем по воле случая противостоять воле небес, соединенной с любовью к избраннику судьбы? ..Никогда!. .В глубине души она будет считать мужем Онегина и что бы она ни говорила о преданности мужу-генералу, ей верить нельзя. Она пытается обмануть самое себя, обманывая влюбленного в нее поэта словами, обращенными к Онегину: «Но я другому отдана; я буду век ему верна«. Белинский замечает, что сие изречение - конец, венчающий дело. Я думаю иначе. До конца еще очень далеко. Не настолько «общество пересоздало» Татьяну, чтобы «внутренне ежечасно нарушаемые обязанности жены» (см.«Сочинения Александра Пушкина. Статья девятая. «Евгений Онегин») не оказались нарушенными и явным для всех образом, открыто. Как бы ни сдерживала себя женщина в княгине, Она не выдержит-таки испытания на твердость духа. В определенный момент страсть пересилит ее гордость и добродетель супруги отступит под натиском пожирающего ее любовного пламени. Вам нужны доказательства?. .Их предоставил сам Белинский .Он пишет в той же статье о Татьяне: «Женщина не может презирать общественное мнение, но может им жертвовать скромно, без фраз, без самохвальства, понимая всю великость своей жертвы, всю тяжесть проклятия, которое она берет на себя, повинуясь другому высшему закону - закону своей натуры, а ее натура - любовь и самоотвержение…» Когда один высший закон дает зеленую улицу запрещаемому другим высшим законом, то разве не сулит эта конфликтная ситуация побед и правой, и не правой «воюющей стороне» (какую ни назови правой)?.Отвергая Онегина, княгиня защищает себя во мнении мужа и бомонда, но поджариваемую на любовном огне душу ей не защитить, не привести к успокоению никакими доводами. Алчущая любви женщина, изведя себя тщетной борьбой, уступит-таки Онегину. И возврата к прежнему для нее уже не будет.

Я спросил себя: что же будет после того, как Татьяна скажет «да» и откроет объятия?. .Любовь и верность до кончины?.. Дать ответ оказалось непросто. В конце концов я пришел к выводу, что героиня будет…верна себе. Захваченная новой страстью, она изменит Онегину, не изменив своей внутренней сути. «Татьяна и новая любовь?!.. Это неслыханно!..Это невозможно!» - прервут меня пушкинисты и солидарные с ними многочисленные поклонники героини. «Она любит только Евгения и не полюбит никого другого!»..Каюсь, и сам я так считал, когда замысливал продолжение романа. Позднее моему уму открылось иное - горькое призвание самоотверженной, обреченной на муку самосожжения. Как ни старался я представить себе идиллию благородной привязанности счастливых любовников, ничего не выходило. Я не видел ровного, светлого пламени, рисовавшегося воображению проницательного критика (см. ту же, девятую статью о «Евгении Онегине»), видел лишь отдельные вспышки и их угасание.

Размышляя о том, как любит Татьяна, что является зиждительной основой ее страсти и питает энергией чувства, я в очередной раз перечитал отдельные страницы «Онегина».

Третья глава содержит такие стихи:

 

…Давно ее воображенье,

Сгорая негой и тоской,

Алкало пищи роковой;

Давно сердечное томленье

Теснило ей младую грудь;

Душа ждала …кого-нибудь.

 

Как выразительно это многоточие перед «кем-нибудь»!..Я начал утверждаться в мысли, кажущейся парадоксальной, именно в том, что стоит воображению не изменившейся душой Татьяны (снова сошлюсь на чтимого большинством литературоведов Белинского: «Татьяна внутренне осталась самой собою» - статьи восьмая и девятая) успокоиться и перейти с роковой пищи на «ароматизированную» повседневную, как ее любовь начнет выдыхаться и угасать, и что, напротив, почивающее на лаврах воображение, если его возбудить, способно произвести новый взрыв страсти… к тому, кто поработит фантазию. Приводимые ниже суждения Белинского подкрепляют мои толкования. “Есть существа, у которых фантазия имеет гораздо более влияния на сердце, нежели как думают об этом. Татьяна была из таких существ.» Онегин впервые предстал перед нею «весь окруженный тайною», «весь - обольщение ее дикой фантазии. Ей нравилась исключительность ее положения, она любила свое горе, лелеяла свое страдание, дорожила им может быть еще больше, нежели сколько бы она дорожила своим счастьем, если б оно выпало на ее долю»…Посещение Татьяной дома Онегина пробудило в ней мыслящее существо,.. «испугало ее, ужаснуло и заставило смотреть на страсти, как на гибель жизни.» Героиня прозрела, но чувства не подчиняются воле…Не имея возможности освободиться от ворвавшейся в ее сердце страсти к новому идолу ее воображения, исчадию ада, Татьяна должна свыкнуться с тем, что ей предстоит. Нет средства предотвратить удар сурового возмездия и она принимает его как неизбежное, но…вернусь к первым страницам сюжета о темной страсти моей Татьяны и приведу собственные умозаключения.

Предположим, что она отдается любящему ее Евгению. Как должна повлиять на чувства героини разделенная страсть?.. Всего более вероятно, что после первоначального всплеска эмоций интенсивность переживаний станет медленно, но неуклонно снижаться, Фантазирование и «идеальничанье», обусловленные близостью, пойдут на убыль .Явленная жизнью реальность будет сковывать воображение, которое примется искать для себя таинственный и впечатляющий объект вне знакомой уже области и, рано или поздно, отыщет его. И то существенно также, что осчастливленная Татьяна уже не страдает, как прежде. Она любила свое страдание, теперь же - свое счастье, делающееся привычным. Уходят острота ощущений и глубина переживаний, «запрашиваемые» ненасытимой сердцевиной ее натуры, Имеет значение также то обстоятельство, что положение героини, обретшей взаимность, перестает быть в ее глазах исключительным , лишается освящения мученичеством и, в силу отрешения от иллюзий, - ореола избранничества и мало-помалу утрачивает притягательность. Татьяна не из тех, что мирятся с размеренностью, пошлостью и механистичностью обыденного существования, по всей вероятности, неизбежных спутниц всякого долговременного союза мужчины и женщины. К какому бы типу личности по современной терминологии мы ее ни отнесли - импульсный холерик, эксцентричный интроверт, стоический астеник, - более чем вероятно, что человек такого склада, кажущийся по виду вполне удовлетворенным, не только ждет, но и сам ищет несчастья (часто не осознавая этого) и идет ему навстречу.

Татьяна моего продолжения «Онегина» хочет стать матерью, а ребенка все нет.

Кого винить?. .Себя, видимо, - но и Евгения. Ее охлаждение к нему неотвратимо, как ни держись он и что ни делай. Душой, лишившейся радости, потерявшей опору и веру, овладевает жестокий и властный супротивник Бога, речи которого отвечают внутренним свойствам и побуждениям Татьяны, прежде всего - тяге к темному блаженству и устремленности к героическому самопожертвованию. Онегин перестает быть властелином духа, главным предметом дум и переживаний. Страстная натура воспротивилась будущему без взлетов и падений, не приемлет отречения от неистовства желаний и умения любить, не теряя голову. Сердце Татьяны будет порабощено не тем, кто держит ее в объятиях, а тем, кто околдовывает. Ничто не имеет такой власти над нею, как чувства, а над ними властны лишь идолы ее воображения. Их могущество - беспредельно. Между тем, даже наиболее ортодоксальные из пушкинистов едва ли рискнут утверждать,что Татьяна осьмой главы не

подвержена обостренным страданиям и мистической экзальтации. Им пришлось бы оспаривать и Пушкина, и Белинского.

 

…К ее ногам упал Евгений; Она вздрогнула и молчит;

И на Онегина глядит Без удивления, без гнева…

Его больной, угасший взор. Молящий вид, немой укор,

Ей внятно все. Простая дева, С мечтами, сердцем прежних дней,

Теперь опять воскресла в ней

…О, кто б немых ее страданий В сей быстрый миг не прочитал!

Кто прежней Тани, бедной Тани Теперь в княгине не узнал!

 

 

Коли справедливы слова критика о том, что несчастье дает новую энергию страсти у натур с экзальтированным воображением и не шутка слова поэта «И тайну прелесть находила и в самом ужасе она», то только мучителя такая женщина и жаждет, роняя таимые слезинки разочарования, если встретился обманувший ее ожидания. Неистребимая тяга к жертве, сопряженной с паническим страхом (суеверной дрожью перед неведомым) и восторгом рано или поздно должны привести и приведут Татьяну в объятия нового демона, вдохновенного мучителя, злодея и гения страсти, Наполеона сердец. Татьяна никогда не найдет себя в обстановке неизменно ласкового и улыбчивого семейного рая - будет лишь раздражаться и сходить с ума от безмятежного лада умиротворенной любви. Это не ее стихия. Переставая страдать, Татьяна перестает любить.

“Не слишком убедительно! - скажут мне. - Не Белинский ли, на которого то и дело идут ссылки, прочил Татьяне страстную и глубокую любовь к мужу при счастии взаимности?..- Ваша правда, уважаемые оппоненты. Я исчерпал все аргументы, кроме одного, заключительного, текстуального обращения к Пушкину. Приведя его, так и быть, сдамся на вашу милость.

 

П-о-г-и-б-н-е-ш-ь, милая, но прежде

Ты в ослепительной надежде

Блаженство темное зовешь,

Ты негу жизни узнаешь…

 

Что означает, судари мои, господа хорошие, сие «погибнешь, милая»?..Не то ли, что гениальный поэт предвидел развязку, когда писал третью главу, и намеревался погубить героиню, навлекши на нее позор падения или лишив жизни?… Если, дойдя до заключительных глав, он передумал, то почему тогда не исправил приведенный загадочный стих и не завещал убрать его со страниц переизданий?. .Случайна ли такая «забывчивость» поэта? Не кроется ли здесь более глубокий смысл, чем тот, который может связываться с забывчивостью и ленью знаменитости?.. Сдается мне, что Пушкин не захотел губить героиню потому, что влюбился в созданный им образ и не отказаться от роли его палача было выше его сил. Он сохранил ему жизнь, отказавшись от продолжения, ибо чувствовал инстинктом художника, что ситуация, в которой оказалась героиня, по слову сегодняшнего дня, - патовая. Она будет уносить силы женщины и иссушит ее жизненные соки. Не поднималась у Пушкина рука и писать о душевных муках генерала. Понятно, что народная мудрость «стерпится - слюбится» в случае с Татьяной не сработает, что она, пока живет, будет страдать и мучиться, мучая мужа и пытая Онегина. Если я неправ, то не во всем прав и поэт, предрекший Татьяне мучительный конец, но не пожелавший чинить над нею расправу. Он бросил в беде обожаемую женщину, не зная, как ее спасти. - Согласен, не мне, подражателю,«сдружившему» героиню с нечистым, винить классика (И за что же? За великодушие?), тем более, что современники его полностью оправдали.

Не соглашающимся со мной читателям-критикам могу предложить еще одно возможное объяснение «непонятности». Не исключено, что автор «Евгения Онегина» счел неправильным губить героиню из-за того, что ее первообраз (прототип) ко времени зачина девятой главы уже ушел из жизни. В последних строках романа Пушкин наводит читателя на мысль, что это действительно так и что потому и остановлено им действие романа. Кто знает?. Согласившиеся с первым моим объяснением не преминут возразить, что поэтом имелся в виду Онегин, а никак не черт. О конечно! Онегин. Пришел, увидел и победил сердце бедной идеальной девы. А если бы он не припожаловал «в глушь забытого селенья»?..- Поразил бы…кто-нибудь другой. Дело, видимо, не в нем, не в Онегине, господа, а в самой Татьяне, в судьбоносных качествах ее личности.

Я несколько увлекся и отвлекся от второй и третьей версий развития сюжета романа с момента остановки его действия Пушкиным. Героиня второго сюжета отличается и от знаменитой предшественницы в классической интерпретации ее образа, и от той женщины, которая встречает черта. Эта моя Татьяна не верит Онегину, полагая, что он желает ее позора, замечаемого всеми, ради соблазнительной чести заставить общество говорить о своей победе. Гордость добродетели этой дамы ее любовь пересиливает. Она не прочь и пофлиртовать, и напустить на себя строгость. Едва ли она уже и умеет любить самозабвенно, отключаясь от всего на свете. Три последних свойства сближают эту героиню с персонажами нынешних романов. Они тоже не доверяют любовникам, увлекаются любовными играми не в ущерб личной безопасности и холодны душой.

Если кто-нибудь подумает, что финал моего второго продолжения был предрешен мною заранее, то он ошибется. Так получилось. Вывод - «Нет воли сердцу - правды нет!» - выступает не как осуждение Татьяны, а как обращение к «героям» нашего времени от имени влюбленного девятнадцатого столетия, меньше рефлектирующего и сильнее чувствующего.

Несколько замечаний об Онегине. Если в первом сюжете его персона отступает в тень и меркнет перед фигурой черта, становящегося главным действующим лицом, то во втором у Онегина нет соперника, за исключением, конечно, генерала. Этот второй Онегин осовременен. Он больше говорит и пишет о чувствах, нежели действительно любит. - Зачем я сделал героев такими?.. - Не я, а они сами себя сделали. Они буквально заставили увидеть их такими, существами с охлажденным сердцем и реалистами в большей мере, чем их предшественники.

«Пусть так, - говорят мне, но где тут место для Пушкина?.. Разве не стремились вы, продолжатель, увидеть современность очами благородного гения?..»…Что ж, достопочтенные, узнайте, что развивая именно этот сюжет, я стремился ставить себя на место великого поэта, живописующего современные характеры. «Декорации», приметы времени и лексика принадлежат ушедшей эпохе, сами же персонажи, переходя от «войны» к «миру», утрачивают черты героев Х1Х века и приобретают свойства наблюдаемого теперь.

Третий вариант моего продолжения «Евгения Онегина» более, чем другие, приближен к читаемому у Пушкина. Если первая и вторая пробы - суть противодействия приговору Онегину, утвержденному поэтом, являются попытками возразить гению и так и должны рассматриваться - как развитие мотивов, звучащих в произведении классика приглушенно, но вполне ощутимо для того, чтобы допустить возможность изменений в ходе пушкинского представления лиц и событий, - то третья проба пера у меня - сам пушкинский сюжет в его развитии и завершении. Татьяна любит, но по-прежнему непреклонна, верна данному ею слову не изменять мужу.

Никак не могу согласиться с Достоевским и легионом единомышленников писателя, восхищавшихся поведением Татьяны. Нахожу подвиг самопожертвования неоправданным и положительно вредным деянием с далеко идущими печальными последствиями, отнюдь не способствующими торжеству христианской идеи смиренномуд- рия. Согласие супругов в сущности не что иное, как фарс .Реальный итог превозносимого правоверными мужами нравственного подвига женщины - кандалы брачного долга в темнице для чувств, болезни и умирание. Разве любовь человека к человеку - искушение дьявола, а не дар Бога, такой же, как жизнь?. .Любовь ведь и есть жизнь в ее наиболее ярких и лучших проявлениях. Отказ от большой любви или ее утрата ведут поэтому к отказу от жизни, к потере отвергнувшими (утратившими) Божий дар самих себя. Измельчение и распад личностей, их омертвение и обездоленность - вот какова цена подвига само…погубления. Проигрывает и тот, кто не дает воли чувству, и тот, кто перестал любить. Над человеком, переставшим страдать (от любви) ,берет верх самодовольный циник, холодный и расчетливый. «Излечившиеся» от любви теряют свою душу. Никакие земные блага - ни богатство, ни общественное положение, ни слава сердцеедов, ни, тем более,«модные» жена и муж не могут заменить одного, но самого значимого блага - соединения с любимым существом, Люди оттого и черствеют душой, задирают носы и злобствуют, врут и интригуют, что их не любят должным образом, и оттого, что не любят они сами. Наваливается апатия, периодически выталкиваемая ожесточением.

Татьяна, оставаясь той, какой она выведена у поэта, искалечит и обесценит три жизни: Онегина, мужа и собственную. Не принадлежа душой мужу, она изведет его и себя каждодневными умолчаниями и притворством, тем притворством, которое презирает. Будучи женой генерала, она не сможет разлюбить Онегина, как бы ни старалась. Потому не сможет, что любит в нем свое страдание и нетленную девичью мечту, каковую пронесет через все земное существование. Муж-генерал, человек проницательный, поймет то, что пытаются от него утаить, почувствует сердцем, что любим не он.

И каково же ему придется!.. Вынесет ли нелюбимый супруг еженощные измены любимой им женщины?.. Принадежа ему телесной оболочкой, он, тем не менее, недосягаема для его чувств, ибо далека, как чужая. Не пытка ли сознавать, что до тебя снисходят, жалея, и что ты - помеха счастью любимой?. .Способна ли перенести такое унижение обиженная душа мужчины-мужа?. .Если он и не наложит на себя руки, то заболеет уж точно. Княгине-генеральше не легче. Что ей делать?. .Продолжать ломать себя с перспективой паралича?..

Найдется немало хулителей моих продолжений. Оно и неудивительно. Можно сказать, что я сам вызвал огонь на себя, пойдя на то, что признаю рискованным экспериментом, почти стопроцентно обреченным на неудачу. Любое художественное произведение рождается и умирает текстуально вместе с его творцом, даже раньше - после внесения им последних исправлений и дополнений, если такие были. Любая попытка дописать недописанное автором шедевра (и не только шедевра!) будет носить характер пародирования. Хочется того продолжателю или не хочется, не имеет значения. Ваш покорный слуга совсем не стремился к созданию пародии, намеревался завершить роман Пушкина и желал произвести на свет нечто близкое к нему по своим особенностям - по языку и стилю прежде всего, - но избежать элементов пародирования не удалось и ему. Местами позаимствованный у Пушкина четырехстопный ямб утрированно боек и резв. Должно быть и другое, раздражающее знатоков и любителей слога поэта, искажающее и перечеркивающее его мысли. Отчетливо сознаю, что эмоциональная окраска стихов у меня другая. Отлично от пушкинского и мое миросозерцание - в целом и в частностях. Все это и иное, не названное, не могло не проявиться и проявилось. Казните.

Защищать себя я не стану, но не могу проигнорировать нападки Д.И.Писарева, известного критика-демократа Х1Х века, на самого Пушкина и его героев. Открыл третий том собрания его сочинений и читаю в статье «Пушкин и Белинский: «Пушкин - просто великий стилист и…усовершенствование русского языка составляет его единственную заслугу перед лицом русского общества и русской литературы…» Критик преподнес это как мнение Белинского, с которым он соглашается. Читаю в другом месте: «Пушкин так красиво описывает мелкие чувства, дрянные мысли и пошлые поступки, что ему удалось подкупить в пользу ничтожного Онегина не только простодушную массу читателей, но даже такого замечательного человека и такого тонкого критика, как Белинский.»…И еще: «Онегин не что иное, как Митрофанушка Простаков, одетый и причесанный по столичной моде двадцатых годов; у них даже внешние приемы почти одни и те же: Митрофанушка говорит: не хочу учиться, хочу жениться; а Онегин изучает «науку страсти нежной» и задергивает траурной тафтой всех мыслителей ХУ111 века.» А вот о Татьяне: «Она вообразила себе, что влюблена в Онегина, и действительно влюбила себя в него, начала пылать страстью и делать глупости, подобные кувырканьям влюбленного Дон-Кихота в горах Сиерры-Морены. Потом она вообразила себе, что ее жизнь разбита, и вследствие этого начала худеть и бледнеть… Потом…она вообразила себе, что она превращена в украшение генеральского дома; тогда все силы ее ума и воли направились к той цели, чтобы на это украшение не попало ни одной пылинки. Она поставила себя под стеклянный колпак и обязала себя простоять под этим колпаком в течение всей своей жизни. И сама она смотрит на себя со стороны и любуется своей неприкосновенностью и твердостью своего характера…Само по себе чувство Татьяны мелко и дрябло; но по отношению к своему предмету это чувство точь-в-точь такое, каким оно должно быть; Онегин - вполне достойный рыцарь такой дамы.. .другого, более энергичного чувства Онегин даже не выдержал бы ; такое чувство испугало и обратило бы в бегство нашего героя…» Ну-с, как вам это нравится?.. Аналитический ум Писарева уничтожает все, что ему не по вкусу. Убеждать критик умел и повальное им увлечение не было случайностью. Он провел грань между тем, какими Пушкин свои образы рисует и какими представляет, утверждая, что рисунок верен, а представления ложны . Сняв с Евгения и Татьяны позолоту обаяния поэтического таланта, Писарев выставляет их самовлюбленными ничтожествами и делает это настолько умело, что читая его изобличения, начинаешь им верить. Вот что он пишет о встрече Евгения и Татьяны из восьмой главы. «Монолог Татьяны отличается самою полною откровенностью, и именно по этой причине он весь составлен из непримиримых противоречий. Подозревая Онегина в мелком тщеславии, она, очевидно, отказывает ему в своем уважении; и в то же время, не

Уважая его, она его любит; и в то же время, любя его, она его отталкивает; отталкивая

Из уважения к требованиям света, она презирает «всю эту ветошь маскарада»; презирая

Всю эту ветошь, она занимается ею с утра до вечера.» Очень похоже на правду. А вот

Об онегинской скуке.

«Скука Онегина не имеет ничего общего с неудовольствием жизнью; в этой скуке нельзя подметить даже инстинктивного протеста против тех неудобных форм и отношений, с которыми мирится и уживается, по привычке и по силе инерции, пассивное большинство. Эта скука есть не что иное, как простое последствие очень беспорядочной жизни…Онегин всем объелся и его от всего тошнит…Как специалист в «науке нежной страсти», Онегин, разумеется, стоит много выше своих сверстников. Он красив собою, ловок, у него хорошо подвешен язык и в этих особенностях его личности заключается вся тайна его разочарованности и его мнимого превосходства над презренною толпою.»

С этим тоже трудно спорить. Приведу еще одну выписку.

« Что случилось бы с Татьяною, если бы она вышла замуж по страстной любви, об этом мы ровно ничего не знаем, но мы можем заметить, что у самого Белинского на этот счет встречается любопытное противоречие. Рассматривая характер Татьяны отдельно и переделывая его по своему произволу, Белинский утверждает, что она может быть превосходною супругою и образцовою матерью. Но анализируя тот же характер в связи с характером Онегина, Белинский приходит к тому заключению, что Онегин не должен был жениться на Татьяне, потому что Татьяна была бы с ним несчастнейшею женщиною и сделалась бы для него невыносимою обузою. «Что бы нашел он потом в Татьяне? - спрашивает Белинский. - Или прихотливое дитя, которое плакало б оттого, что он не может подобно ей, детски смотреть на жизнь и детски играть в любовь, а это, согласитесь, очень скучно; или существо, которое увлекшись его превосходством, до того подчинилось бы ему, не понимая его, что не имело бы ни своего чувства, ни своей воли, ни своего характера. Последнее спокойнее, но зато еще скучнее.»

Действительно любопытно. Открываю том Белинского. В самом деле, именно такими словами выразился Белинский, но - в каком контексте он их употребил?. Это имеет принципиальное значение. А получилось вот что. Белинский объясняет, почему Евгений Онегин отказал Татьяне-девушке, получив от нее письмо и пишет (Статья восьмая. «Евгений Онегин«): «Эта (ее, Татьяны) любовь не много представляла ему обольстительного. Как! Он, перегоревший в страстях, изведавший жизнь и людей, еще кипевший какими-то ему самому неясными стремлениями, он, которого могло занять и наполнить только что-нибудь такое, что могло бы выдержать его собственную иронию, он увлекся бы детскою любовью девочки-мечтательницы, которая смотрела на жизнь так, как он уже не мог смотреть… И что же сулила ему в будущем эта любовь?..» Далее идет то, что процитировал Писарев. Как видим, здесь не сам Белинский, а Онегин: мысли пушкинского героя, угаданные и переданные читателям. Сам же Белинский мыслит не совсем так, как Онегин. В отличие от Онегина первых глав романа, Белинский уже знает, какою будет Татьяна седьмой и восьмой глав и отягощенная думами жена генерала. Татьяну-девушку Онегин полюбить не мог даже в том случае, если бы он знал, какой Татьяна ему предстанет в дальнейшем. Вернусь к высказываниям Писарева.

Они необычайно интересны и заслуживают пристального внимания. Подкупают и недюжинный ум и убежденность в своей правоте. Попробую все же защитить героев. Критик не случайно избегает цитат из «Онегина», не согласующихся с его оценками. Приводимые им позволяют толковать Пушкина так, как этого ему хочется. На письмо Евгения из восьмой главы он не ссылается.оно же, это письмо, открывает читателю героя как человека любящего и чрезвычайно симпатичного, умного, энергичного и достойного. Приведу две выдержки. Их будет довольно.

 

Нет, поминутно видеть вас, . Когда б вы знали, как ужасно

Повсюду следовать за вами . Томиться жаждою любви,

Улыбку уст, движенье глаз . Пылать и разумом всечасно

Ловить влюбленными глазами, . Смирять волнение в крови;

 

Внимать вам долго понимать . Желать обнять у вас колени

Душой все ваше совершенство, . И, зарыдав у ваших ног,

Пред вами в муках замирать, . Излить мольбы, признанья,пени

Бледнеть и гаснуть…вот блаженство! . Все то, что выразить бы мог,

 

А между тем притворным хладом

Вооружать и речь,и взор,

Вести спокойный разговор,

Глядеть на вас веселым взглядом!..

 

Не может человек, признающийся в любви так проникновенно и грациозно, с такой энергией чувства быть пустым и никчемным, каковым видится Писареву и гонителям романтики. Мне, конечно же возразят, что тут не Онегин, а сам Пушкин , поэт страсти и кудесник пера, переполненный чувствами ( любовью к Олениной ?) знаменосец любви, покоритель женских сердец. Вопрос трудный и ответ не очевиден. Несомненно, что таким, как он сам, поэт хотел показать своего героя, названного им в романе другом, - влюбленным, доводимым страстью до исступления и до…Я чуть не прибавил - до самозабвения. Нет. Оно оказалось бы выдумкой. Любовь Онегина эгоистична. Жертвенна любовь Татьяны. Спрашивается, мог ли поэт не одарить своего героя-мужчину свойствами собственного духа и темперамента?..- Едва ли. Пушкин живет в персонажах нелегально, скрытый от глаз. Но не от ушей, завороженных мелодикой пушкинского стиха, пульсацией поэтического вдохновения. В этом-то Писарев точно не ошибся. Как и его любимец, Базаров, он расправляется с красивостями без церемоний и режет правду-матку, какой ее усмотрел, восседая на троне разумного эгоизма. Ставя во главу угла трезвый реализм человека дела, не выносящего праздношатающихся говорунов и донкихотствующих барышень, он, упрекавший Пушкина в пристрастии, сам судит его героев пристрастным судом тургеневского Базарова. Татьяна для него - Дон-Кихот в женском платье, создавший и выполняющий искусственную программу жизни, в которой нет места подлинным чувствам. Следуя этим заявлениям, мы обязаны не верить Пушкину, когда он пишет о Татьяне:

 

Одна с опасной книгой бродит,

Она в ней ищет и находит

Свой тайный жар, свои мечты,

Плоды сердечной полноты…

…За что ж виновнее Татьяна?

За то ль, что в милой простоте

Она не ведает обмана

И верит избранной мечте

За то ль, что любит без искусства,

Послушная влеченью чувства,

Что так доверчива она,

Что от небес одарена

Воображением мятежным

Умом и волею живой.

И своенравной головой,

И сердцем пламенным и нежным?..

…Таков я (Онегин, - В. И.). И того ль искали

Вы чистой, пламенной душой,

Когда с такою простотой.

С таким умом ко мне писали?..

 

По Писареву выходит, что Александр Сергеевич Пушкин оболгал свою героиню. Очень похоже на злую выдумку .Но назвать Писарева откровенным лжецом не решится ни один его оппонент прошлого и настоящего времени. Он был правдив и ему верили и если в споре о Пушкине и не признавали правым, то отдавали должное аналитическому дару и независимости суждений. Необходимо признать, что определенные основания для крайних сужений и выводов у Писарева были. Прогрессист, опережавший время, он перешагнул через половину столетия и поставил персонажей поэта в исторические условия 70-х - 80-х годов, когда после отмены крепостного права получает развитие процесс женской эмансипации и происходят значительные сдвиги в общественном сознании. Совершенно ясно, что нормы поведения молодых дворян начала Х1Х века значительно отличались от тех, которые будут признаны нормой во второй его половине.

Роман Пушкина неоднократно пародировался, но, кажется, ни разу не был продолжен. Если так, то я выступаю первопроходцем, открывателем новой земли Продолжателей писателей. Сатирик Дмитрий Минаев написал пародию под названием «Она, или Идеал русской женщины », которая была опубликована в сборнике Всем сестрам по серьгам» в 1881 году. Привожу сцену объяснения Татьяны (у Минаева - Ирины) и Онегина и заключительные строфы.

 

Она встречается с ним в свете, Всегда храня свой строгий вид;

На бале, в опере, в балете С ним, как со всеми, говорит;

Не шевельнувши даже бровью, А он к ней воспылал любовью

Ее пороги обивал И раз к ее ногам упал,

И страстностью, достойной юга, Окрасив пылкий монолог,

Другую бы смутить он мог, Но идеальная супруга,

Хоть тоже смущена весьма, сказала монолог сама:

 

- Вы кончили? Довольно. Встаньте И оглянитесь: где вы? Где?

- Вам при ораторском таланте Прилично говорить в суде,

А мне припомнить вам полезно, Что между мной и вами - бездна:

Нам этого нельзя забыть…Я вас люблю, - к чему таить? -

И та любовь - моя святыня, Мой храм, где жрицей я служу,

Но мужу я принадлежу, Как вещь, как черная рабыня,

И «все-жена», «все-человек», Ему верна я буду век

 

Вот женщина! С лица, с изнанки Она - высокий идеал:

Супруга в роли содержанки, Достойна стать на пьедестал

И дать материал богатый Скульптору для бессмертных статуй.

Жена-наложница, она Супругу дряхлому верна,

Хотя другого любит даже; Она свой исполняет долг,

За бархат, кружева и шелк, За щегольские экипажи,

Продавши тело, не греша: Зато чиста ее душа.

Да, одного Ирина любит, Другому же принадлежит,

И репутации не губит, Перед злословьем не дрожит,

Верна той мысли затаенной, Что освящает брак законный

Продажу ласк и чистоты ..Ирина, так безгрешна ты,

Что в честь твою благоговейно, Как враг доступных всех связей,

Я разопью в кругу друзей Бутылку доброго рейнвейна,

И добрым словом помяну Тебя, как редкую жену.

 

Принято считать, что стихи Минаева и разносы Писарева несут в себе изрядный полемический заряд и обязаны своим появлением общественно-политическому противостоянию.

Как уже отмечалось, я, выводя персонажей на читательский суд, стремился не выпячивать личное к ним отношение, а сохранить отношение поэта, породившего Онегина и Татьяну, самого Пушкина. Лишь во второй версии продолжения романа я высказываюсь от своего имени, сохраняя верность первоисточнику в форме написания, содержание же «уходит в сторону» от пушкинского с открыто выраженной симпатией к героям. Первый сюжет имеет подзаголовок «Галерея картин черной фантазии» и ориентирован на сумеречное восприятие, но, как и у автора «Руслана и Людмилы», драматизм ситуаций преднамеренно снимается. Сюжет потребовал переосмысления характера Онегина. Мой, если можно так выразиться, - великодушнее.

«Бесовское» продолжение, безусловно, многогрешно, но не настолько абсурдно, чтобы быть отвергнутым с порога. Бесовщина, кажется, ощущает себя полновластной хозяйкой в различных странах, на разных улицах и этажах расейских обиталищ. И там и сям ретивые глашатаи кровавой химеры делают простонародье и всех, кто подвернулся, мечущимися заложниками озверевшей фортуны.

 

Как бы там ни было, - имеют ли право наследники русской славы отступаться от завещанного им будущего?. .Честь державы - личная честь каждого из ее отпрысков.

 

 

 

ноябрь 1998 года