Поэтическая дуэль
- Дата начала
- 22.07.2017
- Дата окончания
- 24.07.2017
- Поэтическая дуэль завершена
Белый потолок больничной палаты порядком поднадоел за долгое время пребывания здесь. Мне кажется, я целую вечность тут лежу и созерцаю, созерцаю, созерцаю неизменную светлую поверхность, навечно замершую в своей гнустной статике. Специфический больничный запах, наверное, впитался в кожу, в кровь, его невозможно будет выветрить, даже если свершится чудо и я покину ненавистную светлую тюрьму.
Но на чудо надежды мало. Точно также мало, как и на то, что сегодня прекратится унылый дождь за окном, продолжающий череду ненастных дней. Мерный убаюкивающий стук, словно похоронная песня, словно ласковый завораживающий голос сирены, обещающий сладость и облегчение, но губительный на самом деле.
Палата и я в ней — будто остановились в пространсве и времени, навеки став узниками друг друга.
«Разве это жизнь?.. Существование…» — медленно пробивает висок медленный пульс, чеканя каждый бит информации ударом молота.
Мысли прерываются адской болью в желудке. Ощущение, будто его обернули спиралью из колючей проволки и затянули туго-натуго. В глазах темнеет. Я судорожно хватаю ртом воздух.
— Господи!!! — раздаётся мысленный крик. — Когда это уже прекратиться?!
Внезапно всё вокруг меркнет. Пространство будто сжимается в единую точку.
«Неужели наконец-то преставился?!.» — гаснет в созании последняя мысль.
А дальше — как в космосе. Невесомость, неизвестность, мягкая темнота. О! Она ещё и тёплая. И внезапно в глаза ударяет яркий свет. Но, несмотря ни на что, он не бьёт, а обволакивает.
Секунда. И я вижу, что нахожусь в огромной светлой зале. Она выполнена то ли из белого мрамора, то ли из какого-то неизвестного человеку материала. Эхо прыгает по стенам. В помещении пусто, если не считать клубов прозрачного тумана. И потолка не видно.
— Не плачь, дитя! — слышу как будто из ниоткуда приятный низкий-низкий голос. Он бархатом ласкает слух, нет, скорее, сознание. — Прекратится… Очень-очень скоро!..
Слова звучат обнадёживающе и успокаивающе. Сам не знаю почему, но хочу им верить. А потом всё исчезло. Я разлепил глаза и увидел снова белый потолок палаты. Надо мной склонился лечащий врач. Чуда не произошло. Это был всего лишь сон.
Прогнозы принесли необнадёживающие. Требовалась операция. Дорогостоящая. Денег не было, спонсоров тоже. А боль… Но… Я почему-то верил словам… из того сна.
***
Два месяца пролетели как в трансе. Никакой позитивной динамики. Утро. И опять сильный приступ боли. Будто внутрь набросали острых осколков и трут там ими, а затем заливают расплавленный свинец.
Кажется, я этого больше не вынесу. Боль становится настолько интенсивной, что все возможные органы чувств зашкаливают.
Я проваливаюсь во тьму. И будто вновь вижу светлую залу. Там ничего не изменилось. А вот ощущения ушли на второй план. Боли нет, есть только досада, злость и гнев.
— Господи! — мой голос каркающий, недовольный, полный ярости. — Какой же ты Бог?! Ты садист! Тебе нравится мучить! Нравится глядеть на страдания людей! За что?!! Дай мне умереть!
Эхо и тишина. А потом ощущается будто нежное прикосновение чего-то невесомого, тёплого, обнадёживающего и очень-очень приятного. И снова ласковый шепот:
— Дитя, не горячись, мне нужно время. Ещё немного. К сожалению, мир материи зависит от многих законов, факторов, цепочек событий. Я не могу изменить что-то, просто щёлкнув пальцами, не нарушив глобальных процессов, не навредив текущему ходу вещей.
— Да мне насрать!!! — в гневе кричу я. — Сколько можно терпеть эти адские боли! Эвтаназия — вот выход из положения!!! Единственный верный! Неужели ты слеп… Господи!!! — эмоции зашкаливают, чувствую, как от меня начинает исходить жар, заполняя пространство едким кислым дымком. Сажа медленно оседает на белоснежных поверхностях, делая их серыми.
— Сын мой, — голос пытается быть таким же ласковым, но в нём проступают отдалённые нотки обиды и досады, — жизнь — это великий дар, ты пока ещё этого не понял. Но я готовлю для тебя кое-что очень интересное…
— Да заткни ты свой дар себе!.. Не нужен он мне. Я не хочу больше жить и терпеть адовы муки на земле!!! — Перебиваю яростно, отталкивая нечто, что мягко пытается погладить меня по плечу. — Я не просил дарить мне жизнь, она мне не нужна! Прошу, нет, требую, забрать то, что насильно всучили!
Внезапно всё стихает. Даже свет меркнет. Нет ни эха, ни движения. Всё остановилось. Ни света, ни тьмы. И вдруг в пустоте слышатся всхлипы где-то рядом. Я пытаюсь приглядеться и вижу прекрасного ангела. Его совершенный образ словно колеблется, ясные глаза полны жемчужинами слёз.
— Зачем ты так? — он смотрит на меня, и внутри от его слов будто холодные мурашки ползут ледяными каплями. — Мы с Отцом готовим для тебя спасение… А ты в лицо швырнул ему дар, который мы так тщательно создавали. Знаешь, сколько всего ушло на создание твоей души и твоего тела?
— Кто ты, мать твою? — бесцеремонно перебиваю я.
— Не узнал? — грустный лик озаряет улыбка. — Я твой ангел-хранитель.
Он тянет ко мне крыло, желая обнять, но я резко отстраняюсь и с ненавистью бросаю:
— Какой ты, к чёрту, хранитель! — от этих слов его перекашивает, и он делает два шага назад. — Ничтожный! Как ты допустил мою болезнь?! Почему ты меня не уберёг?!
Он тянет ко мне руки, пытаясь что-то сказать, но внезапно залу снова заполняет могущественный свет. И передо мной появляется высокий худощавый мужчина в белоснежной хламиде, волосы его похожи на облака и мягкими волнами струятся по плечам, глаза напоминают грозовое небо, белая борода достигает груди, черты лица заострены. Он чем-то похож на моего лечащего врача.
— Ты уверен, что хочешь умереть? — строго спрашивает он.
Голос уже не ласковый, не мягкий, а упрекающий.
— Да, нафиг мне нужен такой подарочек… Да, я хочу умереть! Уверен в этом как никогда!
— На… — его губы дрожат, я не могу понять от гнева ли, или от чего-то другого. — Отныне только ты несёшь ответственность за себя!
В его раскрытой ладони две таблетки. Одна напоминает радугу, а другая — чёрная.
— Выпьешь цветную — подаришь себе жизнь, радужную, яркую, но она такой станет через время. Выпьешь чёрную — умрёшь.
— Спасибо, что снизошли! — Я беру обе таблетки. Он исчезает в тот же миг.
— Подумай! Хорошо подумай, — слышу рядом голос ангела-хранителя, он почти умоляет. Слова дрожат, но я чувствую, как ко мне тянется тёплое крыло.
— Да пошёл ты в жопу! Где ты был, когда меня постигало это горе? Надо было тогда свои дурацкие крылья тянуть!
И тут всё исчезает. Перед глазами вновь появляется интерьер палаты, унылый, до скрипа в извилинах надоевший. Мир вокруг будто плывёт. Голова в бессилии падает на плечи, и я вижу на тумбочке блюдце. На нём две таблетки — радужная и чёрная.
И тут внезапно приступ боли скручивает напополам. Не отпускает. Будто мне запихали внутрь лимонку, и она там рванула. Я пытаюсь судорожно, словно выкинутая на берег рыба, схватить воздух, но он будто перманентно покинул моё многострадальное тело.
— Что тут думать?!! — гнев заполняет сознание и естество. Дрожащая рука дотягивается до блюдца.
Чёрная таблетка проникает, сантиметр за сантиметром, по пищеводу в тело. Медленно растворяясь, просачивается по живым клеткам, меняя их полярность. Боль уходит. Приходит смерть. Она приносит лёгкость и умиротворение. Как же хорошо!!!
Я вижу моё медленно остывающее тело, а сам будто воспарил над ним. Нет боли, нет страданий. Что-то тянет, как магнит, вверх. И я не в силах противиться этой страшной силе.
Земля становится всё меньше и меньше. Свет заполняет всё вокруг, а наш мир превращается в серую точку. И тут приходит понимание, что начинаю видеть картины прошлого, настоящего и будущего. Всё, что захочу. Но я не хочу, хочу побыстрее уйти ТУДА.
На секунду любопытство взяло верх. И я вижу будущее, которое для меня готовилось Богом и Ангелом-Хранителем. А ещё так охота заглянуть в прошлое…
Вот он, мальчик, живущий в безмятежном детстве. Я отчётливо наблюдаю лица давно ушедших бабушки и дедушки. Родные, тёплые. Вот мама, ещё молодая и не осунувшаяся, беззаботная, излучающая любовь ко мне. Строгий, но мудрый отец.
Картинка отходит на второй план. Мир уменьшается до размера небольшого шара, вокруг которого накручены цепочки… комплементарные цепочки ДНК. Безмятежность. А над всем этим Ангелы. Ангелы-Хранители, чьи лица отображают вечное умиротворение. Мир, который обнимает информация, светится от счастья.
Но что это? Откуда-то ИЗДАЛИ ползёт страшная тень. Но никто её не замечает, она словно диффузно вливается в пространство, до тех пор, пока её не останавливают цепочки. И вдруг я осознаю, что остановившее звено — я и мои соседи. Чернота пытается разорвать меня… Ангел-Хранитель реагирует мгновенно, заслоняя спиной. Он заключает в объятия и прижимает к себе, шепча: «Сейчас, сейчас… всё пройдёт!»
Я вижу, как Тьма с оглушительным хрустом ломает крылья моему Хранителю, как рвёт на части его сущность, но он, сжимая зубы, дрожа, слабея с каждой секундой, лишь крепче прижимает меня к себе… А затем, Ангелы, витающие над миром сливаются в одну светлую массу, она образует меч. Клинок ударяет по Тьме, и та рассыпается осколками. Я слишком близко, и один из них попадает в меня…
Лежу в больнице, мучаюсь от боли. А через два квартала находится институт медицины, там молодой учёный корпит над диссертацией. Ему осталось лишь два месяца до защиты. Движение век, и я вижу, как два месяца пролетели, учёный защитил диссертацию и готов приступить к практике. Ему нужен пациент. Он готов бесплатно сделать сложную операцию, первую в своём роде. Это его изобретение. И этим пациентом становлюсь я… по версии несвершённого будущего…
Ещё взмах ресниц, на которые почему-то наворачиваются слёзы. Ещё два месяца миновали в возможном будущем. Операция прошла успешно. Учёный закрепил и подтвердил свою теорию. Я здоров. Я тоже начинаю работать с новоиспечёным профессором, которым стал учёный, помогая ему в написании работы по клинике и этиологии моей неизлечимой до сего дня болезни…
И тут удар. Тьма. В ней адский холод, пронизывающий сознание. Сквозь тьму проступают два горящих красных глаза и белеет жуткая клыкастая ухмылка:
— Спасибо, что воспользовались услугами нашей компании! Вы выполняли все наши инструкции и пользовались нашими советами, — говорит жуткий рот низкими раскатами, которые переливаются в громоподобный ужасающий смех. — Добро пожаловать в Ад!..
Моя последняя гастроль
1
- Отец, я хочу жить!
- Живи, Дитя моё!
- Я хочу танцевать, Отец!
- Танцуй, Дитя моё!
2
В стерильной чистоте больничного коридора вновь раздался, в который раз за эти сутки, крик новорожденного.
- У вас девочка! Поздравляем! – С этими словами доктор, улыбаясь, положил ярко-розовый, морщинистый комочек на живот матери. Взглянув на чудесную милую кроху, с которым она была единым целым долгие девять месяцев новоиспеченная мать, улыбнулась, устало вздохнула.
- Спасибо, доктор!
И малышка лежала, вместе с мамой укрытая теплым одеялом.
- Пых. Пых. – Сопело дитё, осознавая неразрывную связь, с чем-то большим и сильным, тёплым и таким родным.
3
- Папа, а пап! А де мам? - егоза, схватив отца за большой палец руки, важно вышагивала рядом, вот какая я, посмотрите на меня. Какая я раскрасавица.
- Паа, - тянула Ириша, - Де ма?
Отец остановился, присел перед ангелом и, поправляя поясок на курточке, а затем съехавший на бок огромный розовый бант, в который раз начал объяснять.
- Ириш, солнышко, мама ушла далеко, далеко. На небо. - Ребенок, для которого «далеко» -соседняя улица. Озадаченно посмотрела по сторонам, старательно хмурилась, в поисках этого самого «далеко» и повторяла:
- На непо! На непо? А это кута? Боше не ппидёт?
- Не придёт, Ириш. - Услышав в очередной раз окончательный безутешный вердикт. Иринка была готова вот вот расплакаться. Уголки губ ползли вниз, загоревший на первом весеннем солнышке, уже начавший облазить носик морщился, в глазках начинали проблескивать первые капельки горьких детских слезинок. Отец подхватывал девчушку на руки и говорил. Говорил, подняв руку к далёкому горизонту:
- Мама, вот там! Солнце моё! И она всегда, всегда с нами! – с этими словами, он брал в свою ладонь ладошку дочери. И поместив её возле груди:
- Она всегда с нами! Вот здесь! Там где сердце! - а дочь, для которой мать была, чем далеким нереальным и по-детски милым, сквозь слёзы повторяла:
- Там, де сеце!
Потом они гуляли, катались на каруселях, ели мороженое, целых два часа.
- Па, а Пап! А де мам? – и всё повторялось.
- Там, де сеце!
4
- У вас удивительно одаренный ребёнок, понимаете, – произнесла я в ответ на незаданный вопрос слегка растерявшемуся молодому человеку. Его же героиня, якобы совершенно не интересующаяся о чем я говорю с её отцом сидела на лавке, как ни в чем не бывало, болтала ногами. - Но, во первых наборы в школу давно уже закончены. А во вторых, где вы раньше то были. Она же совершенно неподготовленная. Мои детки в её возрасте такое выделывают, - продолжала я. Тут нужно остановиться поподробнее. Потому что, впервые увидев огненно-красное чудо и взглянув в эти огромные зеленые глаз, я поняла, что не устою. Однако эмоции эмоциями, а что насчет мастерства или таланта, в конце концов, и вот тут Ирина действительно удивила. Да, время было упущено. Да, девчушка слишком независима. Так может в этом, и плюс успокаивала я себя. И всё-таки профессиональная гордость взывала в моей душе громогласными трубами. Худо-бедно, слава богу, я их заглушила.
- Ну, нет, так нет, - он как то враз сразу сдулся, сгорбился, даже стал меньше. Подошел к дочери, взял её за руку, и они пошли к выходу.
- Стойте! – крикнула я им вслед.
Так Ирина сдала свой самый первый, самый важный экзамен в своей совсем её коротенькой жизни. Экзамен на Талант.
5
Голос его вдруг подобрел и стал похож на тягуче приторно-сладкую патоку, что варят на кондитерской фабрике. В детстве нас классом водили на экскурсию.
- Павел Игнатьевич! Да как вы смеете! – голос мой звенел от возмущения и негодования. Павел Игнатьевич наш директор или Павлуша, как за глаза его называла вся труппа театра, куда я устроилась после училища, стоял в двух шагах и улыбался. Нет, не улыбался, а плотоядно скалился. Так скалится крокодил при виде буйвола спешащего к водопою. Я размахнулась. И, уткнулась носом в свои ладони.
- Ну, полно, милочка, полно. Мы же с вами взрослые люди.
Он подошёл ближе и положил свою потную руку мне на плечо. Слёз моих как не бывало.
- Взрослые люди! – прошипела я, вложив в эти слова всю боль обиды за осколки мечты. Осколки моей мечты. Моя мечта большая сцена театра оперы и балета города Н. Я поверила, я поверила в свои силы. Поверила в свою мечту. А он. Все эти мысли локомотивом промчались по моему сознанию. Локомотивом по мечте. Вскочила. Сдернула его похотливую ручонку, как горячий горчичник и от всей души влепила ему пощёчину. Он отшатнулся. Пошел пятнами. Потом побледнел, и только моя пятерня на его левой щеке, словно спрут, медленно наливалась темной кровью.
- Пшел вон! – выплюнула я, в лицо лишь пару минут назад казавшимся мне самым благородным из всех кого я встречала. На деле оказавшимся лицом обычного прощелыги или бабника. Кому как удобнее.
- Ты понимаешь! Ты понимаешь! Что ты сделала! Девка!
6
- Доктор, - спросила я, - а я буду танцевать?
- Танцевать, ягодка? - переспросил Глеб Сергеевич. Был он небольшой, подвижный, сухонький, старичок, врач старой послевоенной закалки, посмотрел на меня поверх очков, как будто видел впервые.
- Танцевать? Что ж, вполне возможно, но боюсь это исключено! Дело в том, что ваш перелом довольно специфичен, - и он начал пересыпать свою речь такими мудреными словечками, которые в ихних докторских рецептах ничего кроме головной боли не вызывают. А, я уже не слушала. Мне хватило его первой фразы. Все мои мечты, все мои чаяния. Сначала Павлуша, а потом еще и это несчастье. Упав на больничную кровать, зарывшись лицом в подушку, я завыла в голос.
- Зачем жить? - этот вопрос, молотком стучал в моей голове целый год. И, слава богу, ещё был жив папа. Это он передал мне часть своей жизненной силы, своего оптимизма - оторвал от себя. Растратил на свою непутёвую дочь. Этой жизненной силы мне хватило, даже слишком. А себе ничего не оставил. Благодаря своему отцу я поняла, что значит жить. Жить на этом свете. И неважно пусть у тебя все тело переломано, или всего одна нога. И срывая в кровь мозоли, я стала жить. В память об отце. В ту темную страшную ночь, когда скорая все не ехала и не ехала, как будто мы жили не в центре города, а невесть где. Когда упал папа.
- Сердце не выдержало! – сказала скорая. Опоздала на пятнадцать минут.
Через три дня, всё закончилось. Оставшись одна в пустой квартире. Именно тогда я поняла, что значит жить. Я вновь и снова поверила в свою такую казавшейся мне недостижимой мечту. Танцевать!
- Стоит жить! – я как сумасшедшая, прыгала на костылях по квартире и орала. Билась головой о стены. Плакала. И снова орала, видимо до такой степени перепугала соседей. Что сначала пришла тетя Света снизу, потом соседи по площадке.
- Стоит жить!
7
Спустя три года в чужом городе в чужой квартире, с обжигающим стремлением, во что бы то ни стало добиться, достигнуть успеха я устроилась в театр оперы и балета - простой уборщицей.
- Да. Да! Да! - не смейтесь, скажу я вам. Простая тетка в грязном халате с мятым эмалированным ведром и шваброй в руках. Совсем не важно, сколько лет тебе по паспорту, а что в душе мало кого интересует. Ночью, ночью, когда заканчивалась смена в двенадцать или в три? Я танцевала. Я представляла полный зал и летала, нет, не летала, порхала как мадам Баттерфляй перед воображаемым зрителем. Ах, мой милый зритель! Он вставал, хлопал, аплодировал, вызывал на бис, удивляясь, кто это такая. И как она, прима как она выписывает все эти невообразимые фигуры.
Да, у нашего Павлуши действительно оказались очень длинные руки. Длиннее чем у рыжего орангутанга из зоопарка. Потому что в нашем родном городе устроиться на работу после того как я ему отказала, оказалось практически невозможно.
8
Она вернулась в свой родной город и не узнала его. Сняла квартиру и однажды вечером сама того не замечая пришла к бывшему дому. Ноги сами её привели. Зашла со двора. Тут же была облаяна какой-то дворнягой подозрительной наружности. Дом пострел, как-то ссохся. А может она выросла. Всё те же, обшарпанные подъездные двери, разбитый асфальт тротуара. Старая ещё более разросшаяся черёмуха, которую в детстве, облюбовали вместе с соседскими мальчишками для своих незатейливых игр, приветливо помахивала ей своими крючьями-ветками. Присев в стороне на лавочку, с ненасытной жадностью оглядывая фасад старого и столь милого жилища. И вспоминала. Да, всё в прошлом, ушло как с белых яблонь дым. Это прошлое, здесь её не держало. Вышла на главную улицу. Обернулась. На первом этаже прочно обосновался сетевой дискаунтер, маняще-привлекательно мигающий огнями и кричащих реклам, о наличии вечных и единственных в своём роде скидок. Прошла мимо. Последний раз, взглянула на двор, на дом в котором прошли её лучшие годы, она мельком заметила, как в бывшей квартире, на углу третьего этажа вспыхнул свет.
- Живут! - улыбнулась она. А дом, словно услышав эту её фразу, понимая и принимая, их последнее свидание в этой жизни. Облегченно вздохнул, прощаясь.
В подворотне раздалась пьяная песня, и уже ничто не могло испортить её радостного настроения.
- Живут! Живут! - заклинанием повторяла, идя к себе.
9
Давно спился и почил в бозе бабник и негодяй Павлуша. А когда пришла проведать свою наставницу Ларису Ильиничну, оказалось, она уже как год уехала на ПМЖ в Израиль. Взяла адрес, и теперь они ведут переписку, как две давешние подруги. Кто–то скажет, а как же компьютерные технологии, интернет и подобные новшества. На что отвечу:
А вы когда-нибудь получали обыкновенное письмо. Письмо, которое приносит к вашему дому почтальон и опускает в почтовый ящик. Оно лежит, ждёт вас, как Иона во чреве кита. Письмо, которое неизвестными дорогами и дорожками, а может кораблями и самолетами, доставленное к вашему порогу. Письмо, пропахшее ветром странствий и солеными брызгами. Письмо, впитавшее этот ветер. Вы, открываете его. Вы вскрываете рубашку конверта и наслаждаетесь. Вы принимаете, это человеческое тепло и чувства, вглядываетесь в знакомый почерк всем своим существом трепетно и ласково. В живом бумажном письме нет ни капли фальши или игры, там настоящая жизнь. А не суррогат тех отношений, которыми забита жизнь современного существа, гордо именуемым себя homo sapiens.
Получив очередную весточку из такого далекого Ближнего Востока, Ирина с удивлением разглядывала фотокарточку, выпавшую из конверта. На ней Лариса Ильинична и, вы не поверите дорогой читатель, Глеб Сергеевич. Тот самый лечащий доктор. На глянцевой фотографии пожилая пара улыбаясь, идёт по песку берегом моря. За спиной белеют паруса и сверкают на солнце словно драгоценные камни, башни святого города.
10
Убеленная сединами, статная женщина, толкнул входную дверь, вошла в танцевальный класс. Тут же десяток звонких детских голосов, подхватив всё буйство весны, пропели:
- Утро доброе, Ирина Ивановна!
- Доброе! – отвечала она улыбнувшись. Проходя мимо каждого из учеников для каждого из них находила, доброе слово, жест одобрения. Кого-то наоборот поправляла, подсказывала. Или шутя и ласково трепала за непослушный вихор. Проходила в кабинет. Быстро переодевалась и выходила в танцзал к станку. Делала разминку. А потом вслед за разминкой здесь же в этом танцевальном зале под музыку Рахманинова или Чайковского начинались чудеса. А все кто находился в зале, с замиранием сердца смотрели. Созерцали и впитывали. Впитывали как сухая почва дождавшаяся, наконец, дождя. Впитывали танец Мастера.
11
Однажды к ней привели девочку, взглянув на которую ретивое забухало в груди. Юная прелестница пяти лет с огромными, как озера голубыми глазами. Взирала на этот карикатурный мир, будто не совсем понимая, где находиться. Тем не менее, на просмотре выдала такие па что, Ирина Ивановна, не раздумывая сказала:
- Да, я согласна, - и молодая пара, отец с матерью говорили какие-то слова благодарности о том, что они отчаялись, что никуда не хотят брать, малышка, мол, независима, да еще и характер умеет свой показать, а она улыбалась и, глядя в никуда вспоминала, первую встречу со своей наставницей.
А про себя уже назвала Мариночку - «Моя последняя гастроль». Это оказались воистину, пророческие слова.
12
Будучи уже пожилой дамой в преклонном возрасте, она выходила на лестничную площадку. Аккуратно с палочкой, не дай бог, что случиться. Подходила к перилам и стояла. Недолго, минут пять, и слушала, чем живет дом. Мимо пробегая, соседский Вадик кричал:
- Привет! Теть Ир!
- Приве! - отвечала она, удивительно сильным для её возраста голосом.
Вернувшись в квартиру, присаживалась в глубокое кресло и включала старую радиолу. Выбрав из коллекции что-нибудь из любимых, а любимых у нее было всего две пластинки, фирмы «Мелодия», была такая в несуществующем ныне государстве. Отдыхала душой и телом. Так могла просидеть и час и два, потом шла на кухню пить чай.
13
Начинался рассвет новой жизни.
14
«Здесь покоится прах тела…»
115*
- Отец, я хочу жить!
- Живи, Дитя моё!
МАЙ 2017
Проголосовали
Проголосовали
