Поэтическая дуэль

Дата начала
24.09.2016
Дата окончания
26.09.2016
Поэтическая дуэль завершена
победа
vs
Давным-давно, на заре времён, когда не было ещё ничего, кроме пустого и бескрайнего пространства, существовали прародители всего. Они представляли собой сгустки энергии, которая плескалась, словно огромное море, в загадочной бесконечности.
 
Тогда не существовало ни материи, ни форм, ни системы. Только Хаос правил всем.
 
Но однажды некий сгусток энергии очень сильно ударился о стену пространства и разделился на три части: Сферуна — самую главную и важную, что дала начало Когитацию и Люциферу. Это были первородные птахи: абсолютные и непознаваемые сущности.
 
Скоро пустота пространства наскучила троим, поэтому они решили создать материю, которая поможет украсить Вечную Бездну.
 
Сказано — сделано. Когитаций создал эскизы чудесных вещей, а Сферун их воплотил. Множество хрупких форм, существующих в сложном танце мельчайших частиц, способных порождать себе подобное. Но материя оказалась очень хрупкой субстанцией, требуя к себе особого внимания и бережного обращения. И функцию её опеки взял на себя Люцифер.
 
Каждое утро он расправлял огромные огненные крылья и взлетал в небо: оттуда птах мог видеть всё, каждый уголок просторов, которые были созданы троими.
 
Люцифер ласкал и целовал своим светом и теплом каждую клеточку созданного, потому что любви его не было границ. С особым трепетом относился к обязанностям. И от его касаний материя развивалась и крепла с каждым утром. Она тянула к ласковым лучам нежные лепестки и получала в ответ трепетные прикосновения, дающие ощущение комфорта и желание развиваться дальше. Тепло наполняло материю силой и необходимой энергией.
 
Очень трудолюбивым оказался Люцифер: так увлёкся своей работой, что не заметил, как Сферун и Когитаций создали ещё братьев в помощь. Небеса — место, где обитали создатели материи, — заполнились птахами разных рангов. Люцифер едва мог запомнить всех по именам, а многих и не знал, ибо редко бывал в Обители. Да и не любил там находиться, потому что привлекал ненужное внимание, выделяясь на фоне других: глаза его были синим глубоким небом, волосы имели оттенок грозовых туч, от тела исходило непрекращающееся сияние. По этим отличиям Люцифера всегда узнавали и всегда недолюбливали, ибо подобного ему не было больше на Небесах.
 
***
 
Постепенно материя сформировалась в реальность, а реальность в мир — основная цель была достигнута. И наступил момент, когда все причастные птахи решили почить вместе со Сферуном, так как креация — очень нелёгкая задача. И они почили. Только Люцифер, как всегда, расправив свои золотые крылья, взмыл в зенит небосвода.
 
— Эй, брат, иди к нам, пора отдохнуть! — позвали его.
 
— Я не могу оставить свой пост, — прокричал им в ответ Люцифер, — иначе материя не сможет развиваться!
 
И полетел дальше. Ибо, будучи очень трудолюбивым, он не хотел терять ни минуты, а отдавал всего себя любимому делу. Ведь под ним синела Земля, расцветая разными формами жизни, она подмигивала ему водой океанов и активно производила жизнь на материках.
 
Братьям бы порадоваться за своего, да только получилось наоборот.
 
— Ишь, какой он высокомерный, — проговорил один представитель Небесного птаства, — не хочет нас уважить.
 
— Ты прав, Люцифер слишком загордился, если считает, что без него ничего не будет! — вторил другой птах.
 
— Да, невозможно уже смотреть на его надменность.
 
— Пора бы проучить...
 
Долго ещё обсуждали жители Небес отказ Люцифера от почивания, а тот и знать не знал о недовольстве, сияя в бескрайних небесах.
 
И вот, в скором времени, когда Сферун и Когитаций отправились за пределы Мира, братья собрались и решили наказать Люцифера, который каждый день появлялся на небе и всё время проводил с материей, ничего вокруг не замечая. А жители Небес посчитали, что он проявляет неуважение.
 
Когда Люцифер спустился с неба за алеющий горизонт туда, где была извечная холодная бездна, дабы дать немного отдохнуть и остыть до нужной температуры своим крыльям, братья спустились к нему.
 
— Ты слишком возгордился, Люцифер! — проговорил главный архиптах.
 
— Почему? — только и смог устало спросить обвиняемый.
 
— Ты презираешь нас! Надменно глядишь, сияя на небосводе, не желая общаться и делиться своим теплом с нами!
 
— Это неправ... — но возглас оправдания потонул в крике боли.
 
Одна часть птахов схватила и крепко держала Люцифера, а другая начала безжалостно выламывать ему крылья, которые жалостным хрустом пронзили пространство. Бедняга даже прийти в себя не успел от неожиданности, как на месте светящихся огромных крыльев уже торчали жалкие окровавленные обломки. А братья с весёлым смехом поднялись в Небеса и раскидали оттуда пух и перья — всё, что осталось от крыльев, на Землю, дабы ещё больше поиздеваться над птахом, ведь теперь он не мог взлететь.
 
Когда жители Небес скрылись за самыми высокими тучами, Люцифер так и остался стоять внизу, словно окаменев. Ему было очень горько. Что он сделал братьям, за что они поступили с ним так жестоко? Конечно, птах мог защитить себя, ведь обладал силой звезды, но он не хотел причинять такую же боль братьям, какую они причинили ему. Только поэтому Люцифер позволил с собой сотворить подобное. Но сейчас его волновал один-единственный вопрос: "Если он не сможет взлететь утром, то что станет с миром, названым Земля, который он долгие годы так трепетно оберегал и лелеял?"
 
Упав на колени, Люцифер закрыл лицо руками, не зная, что же делать. А время рассвета всё приближалось.
 
И наступило утро. Но светило так и не появилось в небе. И продолжалась холодная морозная ночь. Материя была слишком слаба, чтобы выдержать такое. На её поверхности образовались ледники, а появившиеся и ласкаемые ранее теплом зачатки жизни погибли. Спаслись только те, на которых упали частички разорванных и пущенных вниз крыльев Люцифера. Наступил ледниковый период.
 
Сам же птах, видя это, испытывал неимоверные страдания, но не знал, как помочь, ведь без крыльев он не мог покинуть бездну. И тогда прозвучала молитва, призывающая Сферуна. И зов Люцифера пронзил время и пространство, и Сферун услышал этот полный боли и отчаянья крик через неимоверную бездну и пустоту, и тотчас явился к Люциферу.
 
А когда понял, что произошло, то скорби не было предела, ибо невозможным оказалось обратить вспять содеянное Небесным птаством.
 
— Что же делать? — со вздохом спросил Люцифер. — Ведь Земля погибнет!
 
Сферун почесал в затылке, но тут же и обрадовался, и загрустил одновременно:
 
— Твоя душа — огненная сфера, способная греть, светить и дарить жизнь. Если ты согласишься, я могу закрепить её в небе, и тогда наш мир будет жить. — Он внимательно поглядел в синие глаза Люцифера, сейчас ставшие чернее бездны от переживаний. — Но только тебе решать, хочешь ли ты этого, ведь ты и так лишился крыльев...
 
— Хочу! — без лишних раздумий кивнул Люцифер, ведь он так любил Землю и всё, что на ней зарождалось. Его душа показалась птаху невеликой платой за всё то великолепие, которое могло погибнуть навсегда.
 
— Будь по-твоему, — кивнул Сферун, принимая горящую душу.
 
А когда она засияла в небесах, Земля начала оживать и оттаивать, растопился убивающий лёд и хлынул вниз, образуя первородный бульон, из которого потом и произросло всё, что нынче мы имеем.
 
И радовался Люцифер, сидя в бездне, глядя на то, что происходит на Земле. И вот увидел он, что душе нужен отдых, и наступает ночь, и не видно в ночи ничего, и страшно материи. И не смог он на то смотреть, и позвал он снова Сферуна.
 
— Спасена Земля, — проговорил птах, увидя, что его зов был услышан и старший из трёх здесь. — Но страшна ночь, и боится любое проявление существовать тогда.
 
— К сожалению, ты прав, — тяжело вздохнул Сферун.
 
— Возьми моё сердце! — воскликнул Люцифер, вырывая из груди трепещущее светлое пламя. — Пусть и в ночи будет защита Земле.
 
Сферун вздрогнул, но принял дар от птаха. Так зажглась на небе Рождественская звезда, знаменуя вечную любовь и защиту всем существам Земли.
 
А Люцифер? Отдав своё сердце, он отдал последние лучи света, которые оставались в нём. Теперь птах был таким же тёмным, как и сама бездна. В Люцифере осталась лишь тьма, ибо весь свой свет он положил на алтарь жизни. И тут же прекрасное лицо стало вытягиваться в змеиную морду, покрываясь стальной блестящей чешуёй, тело тоже предавалось метаморфозам: конечности обратились в страшные когтистые лапы, тело стало скользким, а на спине выросли страшные кожистые крылья с когтями на перемычках.
 
От боли, страха и ужаса Люцифер взвыл, и это был последний тяжкий крик отчаянья. Но птах смирился со своей участью, ведь обожаемая им Земля была спасена.
 
И теперь в ночь на Рождество, когда бывает воет вьюга и метёт колючий холодный снег, знайте, это плачет Люцифер в огромной чёрной бездне.
Какой бы ни была операция, сложной полостной, с применением эндотрахеального наркоза, длящейся несколько часов, или же простой, которая не требует скальпеля и сложной анестезии, да и длится всего пятнадцать-двадцать минут, она является вмешательством в целостность организма. После любой операции чувствуешь себя, будто сам не свой. Откуда ни возьмись наваливается странная хандра. Всё противно ноет, тянет и болит, увлекая вниз, в бездну тоски и пустоты.
 
Но жизнь во внешнем мире продолжается. Время не застывает. Приходится существовать дальше. Никому нет дела до того, что у тебя внутри.
 
И наступает новое утро. И опять приходится решать те же проблемы…
 
…и опять приходится топать на работу, слушать ЦУ начальства, приступать к служебным обязанностям… Всем наплевать, что у тебя на душе, есть ли силы жить и работать, какие ощущения ты испытываешь…
 
Собрание, на котором решаются особо важные дела, а потом выезд на объект. Желания это делать — ноль. Но приходится тащить свою задницу к новому клиенту.
 
Из-за проклятой летучки пришлось пропустить завтрак, но купленные в ближайшем супермаркете нежирный кефир, пирожки с творогом и плитка любимого молочного шоколада должны неплохо заменить его.
 
Небольшой скверик между домами. Сейчас тут тихо и прохладно. Сажусь на лавочку и начинаю трапезу.
 
Запах свежей сдобы приятно щекочет ноздри, она тает на языке. Ммм… Блаженство. Запиваю кефиром, прихлёбывая прямо из горла.
 
В душе сумбур и усталость, вызванные послеоперационным отходняком. И тут происходит то, что обычно происходит, когда я нахожусь в подобном состоянии: провал в Гипос. Что такое Гипос? Так я называю внутренний мир мальчика, который живёт во мне до сих пор. Это особое измерение, где всё преображается и живёт своей жизнью.
 
И я уже не чувствую за спиной шум метро — это рычит страшный дракон подземелий. А на меня величаво и сонно смотрит множественными глазами огромный девятиэтажный монстр. Лохматый тёплый жёлтый шар ласково гладит это существо по телу, скользя лёгкими светлыми лучами-руками, пытаясь разбудить и взбодрить. Озорно мигает в десятках глаз зверя, но тот пока не желает пробуждаться.
 
Иногда зверь издаёт протяжный скрип, изрыгая из себя частицу, которая, будто блуждающий атом, куда-то стремится, торопится с важным видом. А иногда существо пищит высоким голосом: «Не хочу в школу!» или же «Кофе залил плиту!», после чего запах чего-то подгорелого касается ноздрей.
 
Монстр будто спит, но это лишь на первый взгляд. Он просто дремлет, но внимательно следит за сквериком — небольшой поляной, соединяющей Гипос и реальность. Вот моргнул веком-шторой на пятом этаже, а на втором хлопает светлыми жалюзи-ресницами, а где-то на третьем вообще едва-едва разлепляет ажурный тюль, подглядывая исподтишка.
 
Кругом жизнь. Стоит только увидеть. А вот, словно муравьиный улей, налетела стая голубей на половинку буханки хлеба, которую кто-то обронил или выкинул. Каждый пытается себе урвать кусок побольше. А вон, недалеко от них, маленький серый воробей, жмётся, тулится, боится подойти ближе — заклюют. Но вот, улучает момент и, резким движением хватая огромную крошку, тут же взлетает с добычей — от греха подальше.
 
Голуби пытаются его достать, но ничего не выходит, шустрый проныра уже скрылся из глаз. А стая продолжает свой внутренний марафон за самые вкусные и большие крошки.
 
Заглядевшись на них, я перестал замечать всё остальное, Гипос совсем затянул меня. А время-то идёт, надо быстрее кушать. Выхожу из своего измерения, кусаю булку, хочу сделать глоток кефира и тут же чувствую на себе взгляд.
 
На противоположной лавке сидит мальчишка. И откуда только взялся?
 
Такое впечатление, что из Гипоса. Будто чертёнок сбежал от своей бабушки: чумазый; в рваной запятнанной давно потерявшей свой истинный цвет одежде; даже издалека видно, что ногти чёрные; босой. Только тёмные глаза пронзительные и больные.
 
Вот это взгляд! И он направлен на мою еду.
 
«Да голодный же, видать!» — проскакивает мысль, а вслух говорю:
 
— Как тебя звать? Иди сюда.
 
Ребёнок встрепенулся, но молча остался на своём месте.
 
— Хочешь? — показываю ему на ещё не тронутую ватрушку.
 
Трёт рукой нос и кивает.
 
— На, — протягиваю ему, но мальчик остаётся на месте, хотя видно, как ему хочется маняще-ароматного пирога.
 
Ишь, какой запуганный. Ладно. Кладу булку в пакете на край скамьи, плитку шоколада тоже (эх, не судьба мне сегодня нормально позавтракать, но ему она нужнее), встаю и отхожу.
 
Пацан тут же, со скоростью света, вскакивает со скамьи, бежит, хватает оставленную еду и также быстро убегает.
 
«И что это было?» — проносится в голове. Со вздохом открываю бутылку с кефиром и с тоской смотрю на неё. Делаю глоток.
 
Потом закрываю, гляжу на ту лавочку, где недавно сидел чумазый мальчик, и вижу голубя. Белоснежного голубя. Наваждение?
 
Хочу подойти ближе, но птица тут же взмывает ввысь: уже не поймать, даже взглядом.
 
— Эх, Кир, топал бы ты на работу. Клиент, поди, заждался… — шёпотом говорю сам себе и направляюсь к станции метро.

Проголосовали

Проголосовали