Су Катя

Конец августа как венец лета.

Когда я это проходила в последний раз? В той, позапрошлой жизни, стоял невыносимо жаркий август и в первый (и пока последний) раз я купалась на родине в открытом водоеме на корпоративной вылазке продажников в один из последних дней августа, чувствуя себя почти обесточенной, отчего пруд казался чернее, чем он был на самом деле.

Или в прошлой жизни, когда мы на неделю оторвались от цивилизации и сбежали в марийские леса? Я трогала ногой воду и никак не могла поверить, что я купаюсь в карстовом озере, а на дворе август. По красной от заката воде бесшумно плыла лодка, на пляже стоял невыносимо красивый марийский мальчик лет 14-ти с такой же невыносимо красивой мамой, я сжимала в руках фотоаппарат и ничего, ничего не говорило о том, что где-то там, за пределами этого кольца сосен с озером внутри, существует другая жизнь.

Этот август напоминает мне лето на юге. Хотя, относительно себя позапрошлой, я и есть на юге. Утреннее солнце жарит, пока я бегу к открытию "Пятерочки", чтобы фея не обидела детку, принесла ей сюрприз. Тени от тополей на тротуаре пестрят, как стволы платанов. Полное ощущение июля, только стоит сухой, жаркий август.

 

Город переполнен голубями. Они везде. Дочь называет их голубинцами или хагами, присваивая любого проходящего мимо.

От многодневной жары они, очевидно, поглупели, и не проходит ни дня, чтобы я не наткнулась на голубиный трупик на проезжей части двора. Они стоят на своих красных, словно обветренных, лапках, покачиваясь, облезлые и заторможенные, и провожают нас взглядом.

- Голубинцы, голубинцы! - кричит дочь и спрыгивает с самоката, чтобы побежать за глупым голубем. "Беги, хагис, беги" - думаю я, подхватывая опустевший самокат. Впрочем, голуби улетают, а не убегают.

На моём четвёртом этаже, на выходе из лифта встречаю голубя. Он стоит у стенки, взъерошенный и печальный, и я не понимаю, как он мог здесь оказаться, кроме как подняться пешком по лестнице - окно на нашем этаже не открывалось с сотворения мира.

- Сиди, сиди, нужен ты мне, - говорю я голубю, открывая дверь.

Голубь молча смотрит на меня круглым глазом и не шевелится. Что я от него ожидаю? Какого ответа?

От этой жары я тоже немножко голубинц.

 

Голубинц, голубинц - в голове это слово позвякивает, напоминает о чём-то вязком, тошном, и я, наконец, вспоминаю - "Убежище 3/9".

Как в моей голове Старобинец трансформировалась в Голубинц? Это неважно. Это ощущение зыбкого асфальта, поймавшего твою набойку перед последней электричкой (и в ремонт уже не сдать, и как идти - непонятно), предутреннего кошмара, в котором туман и ничего внятного, чтобы проснуться рывком и избавиться от тревоги.

 

На детской площадке смердит. Девчонки, качающиеся на качелях, кричат трёхлетней малышке, чтобы она не играла в песочнице.

- Не лезь туда, Амелия, не лезь!

И говорят, что тут зарыт мёртвый котёнок. Дочь спрашивает, как он умер. Я говорю, что, наверное, он тоже голубинц и не успел убежать от машины. Но девочки, слезшие с качелей, доверительно рассказывают, что какие-то мальчики играли с ним и оторвали голову. Нет, не надо нам показывать, где голова, отказываюсь я, и думаю про себя: "Голубинц, голубинц, голубинц".

А вслух говорю: Не лезь туда, не надо!

Беспощадный август.

Голубинцы тусят около помойки, у них там база. Каждый раз, подходя к окну на кухне, я вижу, как кто-то их кормит, и мне непонятно, почему они такие облезлые. По всем дворам в округе расставлены чашки с водой. из них пьют и кошки, и голуби. Август всех уравнял.

Я смотрю из окна на то, как они ковыляют по дороге, совсем не важные, а, скорее, неважные. Во мне тоже сидит голубинц, невнятный, безмолвный, с круглыми глазами, молча спрашивает проходящих: Как я оказался на четвертом этаже? Как я тут оказался? Как?

 

Скажи ему, что все в порядке, у меня все хорошо,

И не нужно беспокоиться,

Скажи ему, что я двигаюсь дальше.