Перцевая Людмила

Помнится, как в еще в старом Сочи (до его предолимпийских кардинальных преобразований), в парке Ривьера, я наблюдала удивительное действо в кучке таких же праздных ротозеев. В назначенный день и час на высоких стеблях какого-то африканского растения распускались цветы. Это чудо происходило на глазах: по внутреннему толчку трескалась зеленая головка бутона и желтые лепестки, раздвигая глянцевитые скорлупки, продирались наружу, разворачивались, распрямлялись, подравнивались один к другому, выстраивались в хоровод. В обнаженной поспешности этого цветения, несомненно, было нечто вызывающее изумление, заставляющее всех зрителей ахать и нацеливать на растение камеры. Но напрочь отсутствовало главное – таинство рождения красоты, непостижимость превращения зеленой головки в сияющий, как солнце цветок. Не было недосказанности, как и когда этот гадкий утенок вдруг превратился в прекрасного лебедя! Это был аттракцион, а душе хотелось тайны, которая постигается внутренним зрением, воображением, сопереживанием. Мне думается, что и слишком очевидно проговоренные чувства, эмоции в стихах, слишком прямо названные, да еще многократно повторенные, так же разочаровывают. Какое же в них должно быть …словесное целомудрие, какая тонкость выражения, чтобы читателю захотелось возбужденно и радостно кому-то еще передавать, разъяснять, досказывать про уловленный аромат смысла и чувства!

Когда современные поэты ищут новаторства в ломаной строке, огрублении лексики, новоязе, пренебрежении орфографией и пунктуацией, - это легкий и дешевый путь, тот же аттракцион. А хочется таинства. Чуда. Едва уловимого аромата. Предощущения несбывшегося.