Павлин Смородин

ВикаВ

Россия, Москва

 

 

К имени Вика у меня отношение особое, трепетное.

Все Вики заранее мне милы, только благодаря своему имени.

Здесь, на Поэмбуке, в виртуальном мире, любой Вике достаточно аватарки и ника, чтобы создать в моём воображении восхитительный, чарующий образ любимой женщины.

 

Так и с ВикойВ.

Она наотрез отказалась «публично обнажаться» и дать мне хотя бы минимальную информацию о себе.

«В твой гарем я не пойду!» - категорично заявила она, обрубая мне последнюю возможность немного узнать о ней самому и всё немедленно доложить широкой публике.

Искренне жаль.

И стриптиз, и полигамия — это моё!

Я преклоняюсь перед женской красотой.

Наделяю её божественным ореолом.

Знаю, что не один Смородин — свет в её окошке.

(Нет, что вы! Вы не то сейчас подумали! На первенство в соревновании за её внимание я не претендую!)

На Поэмбуке есть много достойных авторов мужского пола, к коим она неравнодушна.

Я не ревную, нет.

Просто мне всегда хотелось быть чуть ближе к ней, чем есть на самом деле...

Я очарован её стихами.

 

 

До сей поры размышляю над загадочным смыслом одного её стихотворения.

Зазывается оно «Этот мир (Павлу Смородину):

 

 

«Летим вперёд за облака,

где кучерявая зарница,

как хлопотливая Жар-птица,

готовит золотой закат.

 

На радугу нанижем звёзды,

за хвост ухватим метеор,

обнимем Близнецов-сестёр.

Прибьём вселенную на гвозди.

 

И ты увидишь этот мир,

как рукотворный механизм,

великолепный организм,

и часть его, и винтик – мы.

И ты поймёшь, начала нет

И нет конца земному миру.

И бога тоже, видно, нет -

на каждой из земных планет

по бригадиру по ранжиру».

 

Что она хотела этим сказать?

Я не о философском аспекте этого произведения.

Каким образом это касается меня?

Вряд ли кто-то из читателей сможет объяснить мне мотивы, по которым она посвятила этот стих именно мне.

 

Сделаю небольшое отступление.

Ещё в стародавние студенческие времена я частенько устраивал в нашем институтском спортлагере поэзовечера.

Где выступал соло.

На протяжении двух-трёх часов я читал моим однолагерникам стихи классиков: Ахматову, Цветаеву, Есенина, Маяковского, Вознесенского, Рождественского, Евтушенко, Леонида Мартынова, Василия Фёдорова и многих-многих других.

И всегда поражался произведённому мной эффекту: все слушатели после моего выступления словно срывались с цепи, вели себя как ошалелые — до конца смены из окон домиков до глубокой ночи не утихали звуки громкого чтения стихов! Начиналось какое-то буйное поэзопомешательство. Девчонки начинали судорожно переписывать стихи поименованных мной классиков у своих подруг в толстые тетрадки, начинали сочинять самострок, пусть корявый, но вдохновлённый. Ажиотаж не стихал до конца смены!

Я ходил в лавровом венке славы, меня боготворили, рассказывали обо мне героические небылицы. Я моментально превращался в кумира неадекватно восторженной толпы.

Да что там девчонки, но и брутальные самцы, приезжавшие в наш лагерь только с одной целью — потрахаться, неведомым образом превращались в лирических героев прочитанных мной стихотворений.

 

Один из таких персонажей, спортсмен-штангист, «качок», как сейчас принято говорить, пользовался дикой популярностью у легкомысленных девиц нашего лагеря.

На его фоне мы, его соседи по домику, прилежные «отличники», выглядели нелепыми, худосочными, узкоплечими «ботанами» в роговых очках.

Для нас за счастье было бы привести на ночь хотя бы одну цыпочку за всю лагерную смену!

Он же нещадно таскал баб в нашу общую спальню одну за другой, где и совершал с ними бурный половой акт.

Не сказать, чтобы прямо у нас на глазах: свет к этому времени в комнате был выключен, творил он это безобразие в полной темноте.

Мы с сочувствием делали вид, что спим.

Качок прекрасно понимал, что это далеко не так.

Чтобы «отблагодарить» нас за солидарное молчание, он, опроставшись, неожиданно для подруги резко откидывал одеяло и подсвечивал фонариком самые интересные её «места»...

Как бы говоря: «Ну что, слабаки, посмотрите хотя бы!»

 

Так вот этот самый штангист, отымев и выпроводив пинком очередную подружку, а также расчувствовавшись после моего поэзовечера, который я провёл накануне, рано утром крупно написал мелом на стене над своей кроватью-траходромом: "Я, может быть, - единственный, умеющий любить!»

 

Помните, у Василия Фёдорова:

 

«Любовь мне -

Как блистание

Звезды над миром зла.

Любовь мне -

Как признание

На добрые дела.

Чтоб мир

Отмылся дочиста,

Душа тревогу бьет.

Любовь мне -

Как пророчество,

Зовущее вперед.

Любовь -

Как жажда истины,

Как право есть и пить.

Я, может быть,

Единственный,

Умеющий любить!»

 

 

Когда я стал практиковать выступление с чтением своих собственных стихов, эффект воздействия на публику по произведённому впечатлению был абсолютно аналогичен!

Чем это объяснить?

Некими волнующими вибрациями тембра моего голоса?

Много лет я был убеждён в этом.

 

Но вот однажды, когда я пришёл на Поэмбук и стал публиковать свои стихи, очень быстро обнаружил тот же эффект.

Одной из первых об этом мне сообщила ВикаВ.

И не только сообщила, но и написала мне стихотворное посвящение:

 

 

«Ну как, скажи, откуда это:

слова являются поэту

и слышится как-будто где-то

пророчит что-то

нежный блюз.

И я, нимало не смущаясь,

душой

стихов твоих касаясь,

скажу,

что ими вдохновляюсь

и неизменно восхищаюсь.

Люблю»