Она сидела у письменного стола, уронив голову на ладони. Слёзы не могли пролиться, и этот труд взял на себя затяжной дождь за распахнутым настежь окошком. И всё же он был бессилен заглушить своей барабанной дробью и холодом вошедшее в её дом горе.

На столешнице лежал сероватый листок бумаги со следами заломов, не поддавшихся даже усиленному нажиму непослушных пальцев. Черным пеплом на белоснежном полотне выступали буквы: «Я не вернусь… Нет смысла больше ждать... Вспыхнувшие чувства оказались сильнее прежних обещаний… Молю о прощении». И его короткое имя в подписи. Вот и всё, что осталось от их общих надежд, переживаний. Одной на двоих мечты.

Она ждала его возвращения к весне. После командировки в тропики, он мог рассчитывать на хорошее место в научной среде. А это стало бы оплотом материальной стабильности их молодой семьи. Они ведь так мечтали о собственном уголке, в котором поселилось бы их долгожданное счастье. Неужели соблазн юной прелестницы с кипящим в крови солнцем оказался сильнее? Сильнее их любви.

…Субтильная женщина с потёртым чемоданом, стиснутом в тонких пальцах, приблизилась к окраине небольшой деревушки. Она прикрыла вспотевшее лицо рукой, стараясь рассмотреть окружающий пейзаж без назойливо лезущих в глаза лучей солнца. Именно они так немилосердно иссушили этот пыльный пятачок обнажённой земли, который не смогла защитить густая растительность джунглей. Несколько домишек сиротливо жались друг к другу, словно потерянные кем-то в этом странном месте. На пороге одного из них сидела худощавая женщина с чрезвычайно смуглой, почти угольной кожей. Она то ли кричала, то ли лопотала что-то на своём языке. Её руки без конца перемещались в воздухе, явно пытаясь привлечь внимание гостьи, указать на что-то. Взгляд чужестранки упал на хижину напротив, дверь которой была приоткрыта.

Она вошла. Солнечный свет здесь приглушала тень от развесистой пальмы возле дома. Но жара была столь же удушающей. На лежанке, видимо исполняющей роль постели, находился молодой мужчина. Его красивый профиль возвышался над тем, что служило ему подушкой. Казалось, он ненадолго задремал. И только прерывистое дыхание свидетельствовало о неблагополучии. Женщина, подойдя к ложу, присела на его край. Спутанные волосы прилипли к покрытому испаренной лбу, кожа мертвенно-бледна. Мужчина приоткрыл глаза, всматриваясь, угадывая черты, которые не покидали его сны. Радостное удивление во взгляде резко сменилось смесью страха и отчаяния. Попытавшись оттолкнуть вошедшую, он хриплым голосом произнёс:

- Уходи! Зачем ты здесь? Прошу, уходи!

Но она лишь слегка качнула головой из стороны в сторону. Так незаметно, что почти не потревожила закрутившиеся от влажного воздуха тёмные волны, обрамлявшие аккуратное личико. Ее рука легла на изрядно заросшую щетиной щёку.

- Я так хотел уберечь тебя от всего этого, - продолжал он. – В деревне повальная лихорадка. Лекарства уже бессильны. Ты не должна была приезжать.

Издаваемые им звуки почти потеряли краски. Но одна сохранилась: та, что несёт в себе оттенок боли. Нет, не физической боли гибнущего тела, а страдания, раздирающего изнутри.

Тонкая дорожка скатилась из уголка воспалённого глаза. Она подалась вперёд и, наклонившись, прижалась губами к его потрескавшимся губам. А затем, зажмурившись, к пылающему виску. На грубой ткани наволочки расплылось еще одно солёное пятно.

В полной тишине сдавленно прозвучало:

- Я знаю.