В центре белой палаты

В центре белой палаты, сторожа двух драгоценных детей, которые все еще не пришли в сознание, сидела моя мама. Она медленно проваливалась в дремоту, наступавшую на нее в сгустившихся зимних сумерках. За окном кружил ветер, и зыбкие снежинки вьюжили беглый едва уловимый танец на фоне пустого серого неба, открытого с четвертого этажа детской больницы. Тихий стук в стекло заставил маму вздрогнуть и поднять глаза. За окном стояла бабушка и умоляющим взглядом просила впустить ее в палату. Бабушка озябла, у нее дрожали руки, которыми она упиралась в стекло, ветер трепал рассыпавшиеся волосы и срывал белую кисею, в которую было укутано тщедушное, иссушенное болезнью тело.
- Уходи, - устало сорвалось с маминых губ, толи вслух она произнесла это, толи стон ветра за окном.
- Я уйду, Тома, уйду, - смиренно произнесла бабушка, и ветер унес эту фразу, повторив ее издалека, - я заберу то, что оставила, и уйду. Впусти меня.
Мама приподнялась со стула и, опустив руки, заплакала, не замечая как слезы катятся по дрожащим от испуга щекам.
- Если ты думаешь, я так просто отдам ее, ты ошиблась. Уходи! – мама обессилено сделала шаг с расчетом закрыть меня собою.
Взгляд блуждающих черных глаз вспыхнул, и неестественный глубокий смех раскатами унесся ввысь увлекаемый ветром. Мама очнулась стоя возле моей кушетки и, пошатнувшись, ухватилась за стойку капельницы. Высыхающие слезы зудили лицо, мама смотрела на меня, тихо поглаживая по развернутой ручке и успокаивала разыгравшееся воображение.
 
Когда прошло уже больше недели, и все страшное было позади, я, тихо посапывая во сне, лежала у себя в комнате, согреваясь бледным светом полной луны за окном. Дверь в комнату закрывалась плотно, и даже взрослому человеку приходилось приложить небольшие усилия, чтобы она открылась. При этом раздавался характерный скрип петель и потоком воздуха трепало занавески в гостиной.
Именно этими звуками был прерван чуткий сон моей матери, она слышала дыхание мужа за спиной и нависавшую тревожную тишину, разливавшуюся по квартире. Сладковатый, прелый, незабытый еще запах, вызывал тошноту, и сердце колотилось все чаще. Мама уставилась в проем распахнутых дверей, пытаясь уловить мое шлепанье по направлению к туалету. Тишина становилась гнетущей, занавески трепало так, что позвякивали кольца гардин, и больше ни звука. Мама встала, преодолевая страх, сгущавший кровь холод пробегал волнами по телу. Не надевая халат и тапочки, мама вышла в гостиную, створка окна была распахнута, а дверь в мою комнату приоткрыта на треть. Замерев, в страхе сделать еще хоть пару шагов, мама упала на колени посреди комнаты. В ярком свете луны, перед распахнутым окном, беспрепятственно впускавшем в дом холодный февральский воздух, молодая красивая женщина умоляла и плакала. Что она говорила тогда, о чем просила сама уже не помнит, но это дало ей силы преодолеть сковывавший ужас и идти.
Мама нашла меня в страшнейшей лихорадке, потную, беспомощную, метавшуюся во сне. Я горела, не издавая ни звука, я плавилась в страшной агонии. Снова больница, на этот раз я пролежала больше месяца, врачи говорили, что это таблетки оказали свое воздействие, вызвав жестокий рецидив. Однако, мама моя до сих пор уверена, что своим выздоровлением я обязана ее молитвам.