Над Сахарой кружился и тихо падал снег. Пожилой бедуин положил верблюда и поднял лицо к небу. Он даже зажмурился от наслаждения, от этих прохладных и нежных прикосновений к его темному лицу белых хлопьев. Такого на его памяти никогда не было и уже наверняка не будет!

Рыжая песочная гладь пустыни так же блаженно принимала и поглощала эту благодать, сразу впитывая снежок. Она темнела от влаги, потом – холодела, потом снег уже не таял и причудливыми белыми разводами украшал лицо пустыни. Для неё, необъятной, бесконечной, его было так мало, он был так быстротечен, мимолётен, что даже память о нём сохранить пустыне трудно.

Я тоже поднимаю лицо к небу и принимаю благодарно кожей, нервом, и ветер, и хлопья, и аромат свежести. Снегопад в Москве вычистил воздух и завалил все дороги и пути, а метель обломала и разбросала ветки. Лиственничные – в пупырышках, как от озноба, березовые – гибкие, с плотно сжатыми почками, ведь надо сохранить, уберечь жизнь в них до момента пробуждения!